Облокотившись локтем на оконную раму, поднял глаза к меркнувшему месяцу. Большими стаями проносились под ним черные каркающие вороны. Они пролетали над домом словно черные лоскуты и исчезали где-то в заснеженных полях, лугах или в густых и темных подтатринских лесах. Старик мотал головой, пристально следя за вороньими стаями, и ему чудилось, что все они со своей высоты видят его в этом чердачном оконце. Вдруг вороны исчезли. Поля перед домом зазияли пустотой, месяц совсем померк. Старик осознал, что сын перестал рубить дрова - двор и дом удивительно затихли. Вино ударило в голову как-то сразу. На лице он нащупал капли и крошки ледяной каши, стекавшие от углов рта к подбородку. Губы были холодные, закоченевшие. Он сунул в рот пальцы и потер изнутри щеки. Чудно-то как: губы такие холодные, а всему телу тепло. Это, должно быть, вино! Ну конечно, вино! Он снова нагнулся, набрал полную пригоршню ледяной винной каши и запихнул ее в разинутый рот. Он уже не грыз, не жевал, а все глотал, сглатывал. И вдруг его вырвало. В резком выдохе ледяная каша хлынула изо рта, обрызгав оконное стекло и стену. Старик силился передохнуть, но что-то острое недвижно застряло в горле. Он открывал рот во всю ширь, словно хотел закричать, но из горла не вырвалось ни одного звука. Старик схватился за горло, потом за грудь - там еще сильно колотилось сердце. Все затуманилось перед глазами, он зашатался, стал падать, падать… Упал!
Куча щепы непрерывно увеличивалась, пока не сравнялась с колодой. Тогда Само перестал рубить и всадил топор в колоду. Нагнулся, набрал полную охапку щепы и пошел к дому. Дети уже доканчивали завтрак, а жена Мария собиралась мыть посуду. Он сбросил щепки в ящик у плиты и обернулся к детям. Двое из них, Эма и Карол, повиснув на руках, тянули его в разные стороны. Они смеялись и кричали.
- Тихо! - одернула их Мария. - Марш в горницу! Поиграйте там, пока я здесь приберусь!
Дети неохотно отправились в соседнюю горницу. Само сел за стол, потом опять встал.
- Ты что, есть не будешь? - подивилась жена.
- Буду, только руки вымою!
Он вымыл руки в тазу, вылил воду в ведро и опять сел.
- А где отец? - спросил он, беспокойно оглядевшись.
- На чердаке! - сказала Ружена, не подымая головы от работы: пришивала внучатам на одежку пуговицы.
- А что ему там делать? - не отставал Само.
- А я знаю! - дернула плечом мать. - Сказал, будто черепица лопнула.
Само поглядел на двери чулана, потом на потолок. Но тут жена отвлекла внимание, поставив перед ним завтрак: три яйца всмятку, ломоть хлеба и поллитра горячего, исходившего паром молока. От вкусных запахов аж слюнки потекли. Само взял мягонькое очищенное яйцо, легонько сдавил его, посолил и целиком отправил в рот. Прижав его зубами и деснами, он почувствовал, как яйцо лопается и из треснувшего белка растекается по рту липкий, чуть терпковатый желток. И жевать ни к чему - достаточно придавить яйцо языком, деснами или зубами, и оно уже легонько скользит в глотку. Само сглотнул, и яйца как не было.
Вдруг на чердаке что-то приглушенно бухнуло.
Потолок захрустел, казалось, вот-вот треснет.
Само, Мария и Ружена в удивлении переглянулись. Мать встала, отложила шитье. Будто ждала, что еще громыхнет. Но наверху было тихо, и старая взорвалась:
- Что он там только выкамаривает, гмырь чертов?!
Само встал, подошел к чуланным дверям и громко крикнул:
- Оте-е-ец!
Никто не отозвался.
- Никак оглох?! - кипятилась Ружена.
Само растерянно и вопрошающе поглядел на мать, потом на жену. Что за оказия! Само вмиг повернулся и во весь дух взбежал на чердак. Обе женщины втиснулись в чулан и ждали у лестницы.
- Святый боже! - вырвалось у Само, и женщины внизу оцепенели.
- Что там, Самко?! - всхлипнула жалобно мать.
- Сюда! Наверх! - надсаживался Само.
Мать, обычно спокойная, сразу затряслась. И уже с воем и плачем стала карабкаться вверх по ступеням.
- Не плачьте, мама! - утешала ее невестка, а сама рукой вытирала глаза.
Они поднялись наверх и окаменели. Старый Ппханда лежал навзничь, все лицо - красное.
- Муж мой! - закричала Ружена. Она рухнула на колени, коснулась лица умершего. - Кровь!
- Нет! - сказал Само. - Вино!
- Вино? - оторопела мать.
- Подавился, - сказал Само, - проглотил, должно быть, осколок стекла…
Обе женщины в голос разрыдались.
Пока они громко плакали, вздыхая и всхлипывая, Само молча стоял над ними и над мертвым отцом и незаметными движениями утирал слезы.
Спустя время женщины притихли - обе только хлюпали носом. И Само уже отпустила судорога, сжимавшая челюсти и горло. Мать взглянула на сына так, словно видела его в первый раз. Она и веками не повела, и слез на глазах уже не было, и стояла она на коленях далеко от него, но у Само было такое ощущение, будто он натолкнулся на ее лицо. Будто налетел на нее со всей силой и вдавил в мягкую белую стену. Мать глядела на него немо, словно ждала ответа, объяснения. И тут Само понял: испугалась, боится! Он подошел к ней и крепко обнял. Мать сперва дернулась, потом успокоилась. Она нагнулась и стала платком вытирать измазанное лицо мужа.
- Как же теперь быть с ним? - спросил Само тихо.
Мать минуту колебалась.
- Негоже тут его оставлять! - отозвалась она на удивление твердым голосом.
- Позвать на подмогу? - предложила невестка Мария.
- Нет! - резко оборвала ее старая. - Сами управимся!
И сразу же поднялась. Согнувшись - видать, схватило в пояснице, - обошла тело мужа и остановилась у него в ногах. Глянула на сына, на невестку - обоим кивнула. Нагнулась и обхватила мужнину левую ногу. Мария взглянула на Само - видно, не решалась, робела. Но Само сделал ей знак - и она, встав возле свекрови, обхватила правую ногу покойного. Сдвинулся с места и Само. Он подошел к отцовской голове, присел на корточки, просунул руки умершему под мышки и подтянул недвижное тело на себя. Потом потихоньку выпрямился, приподняв отца. Тут же поднатужились и женщины.
Все двинулись не спеша, осторожно.
Напрягаясь вовсю, едва дыша, доволокли они тело отца до чердачной лестницы. Само, широко разведя локти и сгибаясь под ношей, стал спускаться. Женщины собрались было последовать за ним, но обе сразу не уместились на узкой лестнице.
- Постой! - приказала мать сыну.
- В чем дело?
- Не умещаемся мы обе на лестнице!
Женщины отпустили покойника.
Беспомощное тело старика, нелепо прогнувшись в плечах и пояснице, теперь всем весом упиралось в Самову грудь. Женщины бестолково топтались на месте.
- Дайте, мама, я попробую! - предложила невестка.
- Справишься? - спросила свекровь.
- Поживее вы там! - подгонял их Само.
У него затекали руки и ноги в коленях, не за что было ни ухватиться, ни придержаться. Руки отвисали под тяжестью отцовского тела, но он стоял, упрямо расставив ноги на деревянных ступенях, и ждал. От отцовского лба на него ощутимо веяло холодом.
Наконец мать на чердаке решилась и стала передавать невестке мужнину левую ногу. В эту минуту Само выпростал одну руку из-под мышки отца - утереть вспотевший лоб. Но не успел: Мария не удержала ногу отца, тело переломилось в поясе и выскользнуло из Самовой руки. Падало оно коротко, упало тяжело. Жена на чердаке закричала, мать ахнула. Само, до смерти напуганный, сбежал к мертвому отцу, лежащему на спине. В одно мгновение спустились с чердака и женщины. Все трое в ужасе смотрели на покойника. Потом робко заглянули друг другу в глаза. Сглотнули слюну, покашляли. Шумно выдохнули. Поерзали на месте.
- Бедный мой старик! - отозвалась наконец мать. - Всю жизнь надсаживался, всякий день о куске хлеба радел и даже после смерти нет ему покоя!
Она опустилась на колени возле мужа и погладила по лицу. И следом резко вскинула глаза к сыну и невестке.
- О том, что стряслось, никому ни звука! - сказала она строгим голосом и в первый раз осенила себя крестом.
Поднялась с колен бледная, обессиленная, печальная. Пошла к дверям. Оперлась о стену, постояла и опять пошла. Оборотилась. Глаза ее блестели от слез.
- Перенесите его в горницу! - наказала. - Сама обмою!
В эту минуту на дворе неистово взлаял пес, но так же внезапно и утих. А уж потом пронзительно завыл.
Но длилось это недолго - когда они выбежали, пса уже не было. Посреди сада на белом снегу следы его кончались, и дальше - ни знака. Словно сквозь землю провалился, или испарился, или длинным прыжком скакнул в дальнюю даль. Одно несомненно: с того дня больше его не видели, а был то преданный пес. Долго еще вспоминали его голос, его последнее завывание. Мать Ружена верила, что он отошел в невозвратное искать своего хозяина.
2
Вдовица Кристина Срокова, воротившись домой, села в темной горнице на скамью у окна. Сквозь стекло глядела она на темнеющую снежную январскую белоту. Вдруг крепкое, красивое тело тридцатилетней женщины пронизал холод. И словно вместе с внезапным холодом ударила в голову мысль об отцовой смерти! Холод, пронизавший Кристину, столь же внезапно исчез, и теперь снова сжигал ее жар. Он вырывался из ее полуоткрытого рта стонами и короткими выкриками. Ей казалось, что она то и дело впадает в беспамятство и тут же снова приходит в себя. Она напрягла все силы, чтобы превозмочь свою слабость. Задумав еще раньше затопить печь, она подошла к ней, отворила дверцы, разворошила тлеющие угольки, собрала их кочергой в кучку и кинула на нее две щепки.
Печальная, вконец обессиленная, с разболевшейся головой, она беспомощно остановилась посреди горницы.