На свадьбе старый Мартин изрядно позабавился… Выпили с Гадерпаном столько вина, что три дня потом отсыпались. Проснулись - и снова тяпнули.
- Ты не тревожься, Мартинко! - говорил гордо Гадерпан. - Нашим детям вместе хорошо будет. В Ружомберке нанял я им маленький и недорогой особнячок, пускай там воркуют!
- Да разве я против, пускай воркуют! - усмехнулся Мартин Пиханда.
- Да и нам унывать не след! - сказал Гадерпан и смачно рассмеялся. - Знаешь, как тебя прозывают? - наклонился он к Мартину, давясь от смеха. - Как тебя прозывают, знаешь?
- Ну как?
- Гори, гори, глобус! - шепнул Гадерпан на ухо Пиханде.
Оба долго смеялись.
- А тебя как, знаешь? - спросил Пиханда повеселевшего Гадерпана.
- Гандра-пан.
И они снова долго смеялись.
Ели, пили, а потом запели. Из их уст лилась и печально звучала песенка:
Если ты кузнец умелый,
так скорей берись за дело,
ты подкуй меня, подкуй!..А ковать коль не умеешь,
коли в том не разумеешь,
так оставь меня, оставь!..
- Мартин, никто не умеет так петь, как ты! - признался Гадерпан.
- Эх, черт возьми, - вздохнул Мартин Пиханда. - Все же хорошо жить на свете! Юло, налей! Имей я твои деньги, открыл бы я еще одну Америку…
- Бери в долг и открой хотя бы богатый остров, - стукнул Гадерпан кулаком в стол. - А потом я куплю его у тебя! Сколько запросишь?
- Поздно, Юло, уже поздно! Лучше выпьем!
Оба выпили и снова на три дня отошли ко сну.
На другой день после свадьбы пани Валика позвала к себе Валента. Мимоходом показала ему приданое Гермины, потом угостила кофе.
- Знаю, как бывает, - начала она робко, - когда молодой человек холостякует… Каких только шалостей не случается у него с девицами, - засмеялась она сухо и коротко. - Я ничего дурного в этом не вижу. Но если мужчина женится, ему положено поскорей забыть о всяких фиглях-миглях и проказах. - Она встала, прошла к окну и снова вернулась. - Вот и тебе уже не к чему встречаться с Ганкой, - сказала она с упором.
Они поглядели друг на друга - Валент молчал.
- Ты понял: меня? - спросила свекровь.
Он кивнул.
Встал и вышел из дому. Побродил немного по саду, а потом в какой-то оторопи взбежал на Камень. Сел в холодный снег и с болью в сердце разглядывал под собой деревню. Лицо у него лихорадочно пылало. Он вскочил, умылся снегом и бросился в орешник, продираясь сквозь чащобу кустов. Снег сыпался ему за ворот, ветки исхлестывали лицо, но он бежал, яростно колотя вокруг себя руками и скуля в голос. Сбежав на дорогу, остановился. Руки окровавлены, лицо искарябано. Он опять умылся в снегу. Стоял и равнодушно смотрел, как сиявшая белизна окрашивается красным. Потом, словно поддавшись гнетущей душу тяжести, рухнул на колени и сдавленно разрыдался.
11
В одно воскресное утро прибежали к Само Пиханде запыхавшиеся Ян Аноста и Биро Толький.
- Живо одевайся, едем в Градок на собрание социал-демократов!
- И я тоже?
- Тоже!
Само, чуть поколебавшись, согласился. И уже через полчаса все трое, празднично одетые, бодро-весело шагали на станцию в Кралёву Леготу. Дождались поезда, доехали до Градка и вышли в приподнятом настроении. Биро Толький привел их в большой зал, где шло собрание. Было там самое малое человек пятьдесят, и кутерьма стояла невообразимая. На сцене разглагольствовал щеголеватый мужчина средних лет. Говорил он по-мадьярски, и многие, похоже было, с ним не соглашались, прерывая его возгласами и свистом.
- Непонятно! Не понимаем! - раздавались выкрики.
- О чем это он? - спросил Пиханда.
- Об избирательном праве! - ответил Биро Толький.
- Они что, не согласны с ним? - дивился Само.
- Слышишь ведь - не понимают, о чем речь! - толкнул его Аноста.
Шум, рев и свист усилились настолько, что оратора и вовсе стало не слыхать. В растерянности он замолчал, потом гневно стукнул по столу. Сидящие за председательским столом, да и многие в зале помогали ему усмирять разбушевавшихся. Когда зал чуть попритих, на сцену взбежал молодой человек.
- Словацкие социал-демократы требуют, чтобы собрание велось не только на мадьярском, но и на словацком языке, - прокричал он и захлопал сам себе.
Многие из зала присоединились к нему, но были и такие, что воздержались от аплодисментов.
- Ставлю вопрос на голосование! - продолжал молодой человек.
- Ура, ура! - раздались голоса.
Из-за председательского стола, вскочил разъяренный мужчина и взревел на молодого человека на плохом словацком языке:
- Ты сам не могла ставить на голосование!
- Ставлю! - повторил молодой человек.
- Нет! Для этого есть председатель. Это сепаратизм и политика раскола.
И вдруг - сцепились. Слетели оба со сцены и оказались среди взбудораженной толпы. Само и охнуть не успел, а вокруг него уже все дрались. Мадьярские и словацкие социал-демократы вцепились друг другу в волосы. Само оглянулся и узрел возле себя Биро Толького - тот изумленно смотрел на него. "Ударить, что ли, Биро? - оторопел Само. - Нет, я не могу! Может, Биро меня ударит?" - размышлял он, выжидая. Биро улыбнулся ему и, стремительно повернувшись, давай лупцевать первого бесноватого мадьяра, который попался под руку. У Само глаза на лоб полезли, когда он увидел, как мадьяр бутузит мадьяра. Неужто свет перевернулся? Или Биро Толький уже не мадьяр? Все это так ошеломило его и озадачило, что он как вкопанный замер посреди этой сумятицы.
- Ну-ка, помоги! - окликнул его Аноста.
Само раздвинул руки, но не сразу определил, кого стукнуть. Он видел только, как Биро надсаживается, ругаясь и вопя по-мадьярски, а его противник постепенно одолевает его. Само подскочил к Биро на подмогу, схватил парня сзади в охапку и понес к дверям, протискиваясь сквозь толпу. Но прежде чем он успел добраться до выхода - драка прекратилась. Столь же внезапно, как и началась.
- Собрание будем вести на мадьярском и на словацком языках, - крикнул в зал мужчина из президиума. - Президиум согласен! Я буду переводчиком! - сказал он и повторил то же по-мадьярски.
Само не переставал удивляться, видя, как люди, еще минуту назад колошматившие друг друга, теперь, смеясь, обменивались рукопожатиями. Мадьяр в его объятиях уже перестал метаться и обратил к нему улыбающуюся физиономию. Само опустил его на пол и в замешательстве поклонился. Тот обнял его, чмокнул в лоб и был таков…
Само вернулся к Аносте и Толькому. До конца собрания он, с удивлением озираясь, наблюдал этих странных, столь переменчивых в своих отношениях людей. И лишь мельком, вполуха слушал то, что говорили со сцены об избирательном праве. Всерьез они об этом думают или просто комедию ломают? Вот же разрешили нам на собрании говорить по-словацки, и тебе как-то чудно. Ты и рад, и вроде как бы робеешь. Скажешь мадьяру: я словак и хочу говорить по-словацки, и мадьяр с тобой соглашается. И впрямь особое чувство. А ведь так могло быть всегда. Сколько сил потрачено на то, чтобы человеку дозволили говорить на языке, который он впитал с молоком матери. А ведь с какой пользой можно было б употребить эти силы? Нас бы теперь и рукой не достать! Гордостью Европы были бы, не иначе! Между тем принялись оглашать резолюцию, и Само очнулся от задумчивости. Он выслушал длинное обращение к правительству с требованием, чтобы в Венгрии было узаконено всеобщее избирательное право. За резолюцию голосовал и он. На этом собрание кончилось. Аноста пригласил их на пиво, а в корчме Биро Толький поделился с ними:
- Я мадьяр! А сегодня у меня такое чувство, будто я впервые боролся и за словаков! Я дрался за них, однако не думаю, что тем самым предал венгров. Пойми, Аноста, и ты, Пиханда, это для меня дело не простое. Не легко выступить против своих, хотя и знаешь, что за тобой правда! Но я живу среди вас, жена - словачка, дети говорят по-словацки лучше, чем по-мадьярски, я знаю, что вы полностью правы, что с вашими требованиями нельзя не считаться. Надо разрешить словацкие школы, журналы, книги, ввести словацкий язык в судебные органы и в той же мере предоставить все это и другим народам Венгрии: словенцам, сербам, хорватам, русинам, немцам, румынам, всем, всем! А пока этого не произойдет, в Венгрии не будет покоя. Знаю и другое: в нашей социал-демократической партии и то не все ладно. И здесь многим нужно открыть глаза! В руководстве партии - это, к сожалению, надо признать - еще немало мадьярских шовинистов. Они и поныне считают, что национальный вопрос в Венгрии - не проблема. Словно в упор не видят его! Утверждают, что национального вопроса вообще не существует, а есть лишь вопрос эксплуататоров и эксплуатируемых…
Биро Толький протянул руку к рюмке, одним духом хлебнул сто граммов палинки и смело взглянул друзьям в глаза. Аноста и Пиханда оторопело взирали на него - и вдруг, схватив с обеих сторон за плечи, притянули к себе.
- Выпьем еще по одной! - предложил Биро Толький. - Ребята, вы-то верите, до чего мне все это тягостно, как оно мучит меня?