Само кивнул - отец умиротворенно улыбнулся. И, повернувшись к учителю, стал с ним осматривать крайний улей. Само вытащил из кармана руку. В ней был золотой. Неловкими, огрубевшими от работы пальцами он хотел поиграть с монетой, но она выпала. Нагнувшись, он подобрал ее, но рядом с ней вдруг увидел рыбью кость - ту, что несколько месяцев назад едва не задушила его. Он поднял и ее. Испытующе поглядел в спину отцу и учителю. Оба увлеченно копались в открытом улье и про Само словно забыли. Тогда он подошел к улью, поднял крышку и виновато улыбнулся пчелиной матке. "Вот видишь, я тут", - обратился он к ней мысленно. "Я знала, что придешь", - как бы отвечала она. "А знаешь, что я сейчас сделаю?" - спросил он. "Хочешь меня убить", - сказала она. "Да, я наколю тебя на эту рыбью кость, проткну твое пчелиное сердце и скормлю тебя голодной куре". - "Попробуй", - сказала пчелиная матка. "И попробую!" - Само приблизил острие рыбьей кости к пчелиной матке и легонько ткнул в ее мягкое тельце. Пчелиная матка оцепенела, а пчелы злобно зажужжали. По меньшей мере пятьдесят накинулись на Самову руку, и прежде чем он успел проткнуть пчелиную матку, многие ужалили его. Он дернул рукой, косточка выпала. Он снова дернул рукой и попытался стряхнуть неистовых пчел. Или хотя бы опустить покрышку улья.
- Ты что делаешь? - Отец поворотил к сыну голову.
- Ничего, ничего, - ответил Само, смешавшись.
- Не дразни их! - остерег его отец.
- Меня долго не было, - объяснял Само. - Они подзабыли меня, - добавил он и поспешно спрятал руку за спину. Украдкой взглянув на нее, увидел, как быстро она набрякает. Сжал зубы от боли и сунул руку в карман. - Кто-нибудь знает пчелиный язык? - спросил он.
- На свете нет такого человека, - ответил учитель.
- А я знаю пчелиный язык, - сказал Само спокойно.
- Ах ты затейник, - засмеялся учитель. - Понимать пчел - еще не значит с ними разговаривать.
- А я с ними разговариваю! - твердил свое Само.
- Ты и впрямь затейник! - смеялся старый учитель.
- Не болтай, Само! - оборвал отец сына. - Лучше покажи-ка, что заработал!
Само подошел к столу и покусанной рукой вытащил из кармана большой кисет. Развязав его, высыпал на стол кучу монет.
- На свадьбу-то хватит? - спросил отец.
- А нет, так займу! - сказал Само.
Тут в пчельнике раскрылись двери и раздались возгласы матери и Кристины. Они вбежали в пчельник, обняли Само, расцеловали его, но по-настоящему удивленно вскричали лишь тогда, когда узрели на столе горку монет. Они погружали в них пальцы, ласкали их, охали, блаженно смеялись и про Само почти забыли. Перед пчельником отец прощался с учителем, и Само успел сунуть палец в рот и высосать из него ядовитые жала. "Мы точно пчелы, - ворчал он злобно и презрительно, - да, точно пчелы, только в заду у нас жала нету…" И вдруг ему стали противны деньги, которые заработал, - он за милую душу разбросал бы их по саду, втоптал ногами в рыхлую землю или запихал бы псу в его вечно голодное брюхо. Противно стало и собственное усердие. Но мать уже сгребала золотые в передник, и каждое новое звяканье срывало с ее смеющихся уст счастливый вздох.
11
Кристина проснулась посреди ночи. Она была одна. Месяц, скользнув в маленькую комнатенку через крохотное оконце, тихо облизывал своим холодным светом потрескивающие деревянные стены. На дворе завыл пес; взлаяв, заворчал, а потом вдруг успокоился. Но Кристина заслышала тихие шаги. Она глубже нырнула под перину, затаив со страху дыхание. Шаги приблизились к ее окошку, замерли. Она могла закричать, завизжать, и в миг к ней прибежали бы отец или мать. Или могла потихоньку выскользнуть из-под перины и спрятаться в доме - там, где спали остальные. Ан нет, она и не шелохнулась - ждала. Когда в окно раздалось резкое постукивание, она глубоко вздохнула, но не отозвалась. Лишь встала, подкралась к окну и в месячном свете разглядела фигуру. Стук повторился.
- Кто там? - спросила.
- Я!
Она узнала голос, но долго молчала. Опершись спиной о прохладную стену, ждала.
- Пусти меня! - прогремел голос. - Кристинка! - раздалось немного погодя уже мягче.
Ее пронзило холодом и снова бросило в жар. Вдруг она заторопилась. Нашарила впотьмах платье, кое-как напялила его на себя. Уже протянув руку, заколебалась было, но потом отворила окно настежь.
Матей Срок подступил к окну, ухватился за раму обеими руками и без натуги втянул себя в комнатушку. Затворив за собой окно, прошел на середину комнаты.
- Садись! - предложила Кристина.
Он порывисто шагнул к ней. Она уже чувствовала на лице его дыхание, уже уступала его силе, но стоило ему на мгновенье ослабить объятие, как она выскользнула.
- Засвечу лампу!
- Не нужно! - бросил он раздраженно.
Они сели напротив, глядели друг на дружку без слов и постепенно стали различать лица, как и днем. Глаза их блестели в свете месяца, и сердца непомерно часто стучали. Дышали они шумно, взволнованно.
Залаял пес, Матей повернул голову к оконцу.
- Кошка! - сказала Кристина тихо. А минуту спустя, услыхав шаги, оба замерли.
- Кот в сапогах! - сказал Матей и подошел к окну. Она тихо двигалась за ним. Оба посмотрели в окно на придомье, тускло освещенное месяцем. Увидели медленно качающиеся деревья. Услышали приближающиеся шаги. Вдруг неподалеку от окна остановился мужчина, широко раздвинув ноги. Шляпа затеняла лицо, и фигура его почти сливалась с окружающей тьмой.
- Кто это? - прошептал Матей и резко схватил ее за руку.
- Не знаю! - пробормотала она.
Мужчина в шляпе взмахнул рукой, и в стекло ударился камешек.
- Я его, клянусь богом!.. - вскричал Матей и уж было кинулся с вытянутой рукой к окну.
- Останься! - задержала она его ласковым прикосновением.
Он лишь яростно запыхтел, дернулся всем телом, но поддался ее настоянию. Оборотившись, заглянул ей в глаза, хотел опять о чем-то спросить, но Кристина ладонью прикрыла ему рот. В первый раз он улыбнулся.
- Моей будешь!
Он привлек ее к себе.
Мужчина ходил вокруг дома и дразнил собаку почти до утра. Камешки стучали в стекло, временами слышался глубокий вздох, но за Кристининым окном словно тихий ангел пролетел.
Матей Срок убрался лишь тогда, когда в доме раздались первые звуки: перхание старого Пиханды, скрип дверей и визг попавшей под ноги кошки.
Отец грохал в сенях, жадно пил холодную, отстоянную воду, потом на дворе стал что-то тесать топором. Постепенно все угомонилось, только Кристинино сердце гулко колотилось в груди. Истомленное тело металось в отсырелых перинах. В долгом сновидении Кристина словно проваливалась в беспамятство, пробуждалась и вновь ее охватывало томление. Она даже вскрикнула от испуга, когда мать постучала в дверь.
- Спишь?
Кристина высунулась из-под перины и опасливо поглядела на мать.
- Не-а! - ответила.
Было утро, уже совсем развиднелось.
- Ты что, захворала? - спросила опять мать.
- Не-а, мне ничего!
- Так вставай, затопи печь и сбегай в коровник!..
Весь день Кристина сновала по дому как во сне. Она не заметила даже, когда и как растопила печь, когда подоила корову, когда повыдергала поспевший лук на огороде, сварила обед, когда прочистила трубу и стала готовить ужин. То и дело обращала взор к калитке, словно кого-то ждала или сама хотела выйти на дорогу, ведущую к цветам и деревьям, обсыпанным пыльцой и сочащимся разымчивыми соками.
После ужина, когда в кухне у теплой печи остались только отец с матерью, на дворе злобно залаял пес. Кристина, вскочив от шитья, замерла. Отец с матерью удивленно посмотрели на дочь, словно искали у нее ответа. В эту минуту раздался стук в дверь.
- Входите! - позвал гостей Мартин Пиханда.
Двери широко отворились, и в кухню вошли улыбчивые сваты: крестный отец Павол Друс и Юло Митрон, двоюродный брат Матея Срока. Сам Матей, празднично одетый, стоял позади, возвышаясь за их спинами, и не сводил глаз с Кристины.
Они поздоровались и попросили у ее родителей позволения войти в дом. Получили его. Отец с матерью переглянулись и сразу догадались.
- Позови Само! - приказал отец, оборотившись к Кристине.
Вся сконфуженная, растерянная, она побежала звать старшего брата. Когда Само вошел и очнулся от минутного изумления, сваты Друс и Митрон попросили у родителей руки Кристины для честного и всеми уважаемого Матея Срока.
А минуту спустя дело было слажено.
Быстро договорились и о сроках свадьбы. Кристина стыдливо села поодаль от Матея Срока. Переглядываясь, они украдкой улыбались друг другу, а мать тем временем собирала на стол палинку и еду.
Пропустив сколько-то рюмочек, гости разговорились. Каждый гудел о себе, хотя прежде всего полагалось бы хвалить невесту и жениха.
Сват Друс, опрокинув в рот очередную стопку, облапил за шею расчувствовавшегося старого Пиханду.
- Мартин! А теперь затянем нашу любимую!
Оба старика поглядели друг на друга, потихоньку похмыкали, прокашлялись, прочистили старые заржавелые голоса - и вдруг из их глоток хлынули слова и мелодия. Песню подхватили и остальные.
Слава обо мне худая,
девок, мол, перебираю.
А я выберу, ей-ей,
ту, кому я всех милей.
Старики пели в таком быстром темпе, что даже дыханья не хватало. Выпили по стопочке, всмотрелись друг в друга и тут же прослезились.
Сват Юло Митрон грустно молчал, не подымал от стола глаз. Вдруг ожил, развеселился и бойко стал благодарить за яства, которыми их хозяева потчевали, а от имени жениха - за бесценный дар, ему обещанный, за Кристину.