Уходили они с тяжелым сердцем, но за Тисовцем уже грянули песню. Выдержали этак с полверсты, а потом по очереди стали перхать, покашливать.
- Кабы чем глотку сполоснуть! - вздохнул Матей Шванда-Левша.
- Что ж ты Герша за собой не таскаешь? - рассмеялся Жуфанко.
- В таком засушливом краю палинка должна бы из родников изливаться, - сказал Левша. - Дома выпивка и на ум нейдет, а тут знай пил бы да пил. Не пойму, что со мной.
- Не тоска ли тебя часом заела? - отозвался Пиханда.
- И впрямь тоска! - согласился Левша.
- Экие мы шатуны, - сказал Само Пиханда-Пчела. - Мотаемся по свету, бродим, не разбирая дороги, крпцы попусту дерем, а если где и остановимся, черта лысого заработаем. То, что истратим и порвем, нам уж никто не воротит!
- Живи водой и воздухом! - посоветовал ему Мельхиор Вицен-Мудрец.
- Или любовью! - засмеялся Бенедикт Вилиш-Самоубивец.
- Пошел ты со своей любовью! - заткнул ему рот Феро Дропа-Брадобрей. - Нужна она голодному! Пустое брюхо - любви поруха!
- И то сказать! - подтвердил Матей Шванда-Левша. - Я однажды влюбился, не скажу в кого…
- В мамзель Мраклову, - прыснул Мудрец.
- Трепло!
Все засмеялись.
- Ну рассказывай, как дело было!
- Так не перебивайте!
- Только правду говори!
- Провалиться мне на этом месте, побей меня бог, если оброню хоть одно лживое слово, - божился Левша. - Так вот, бишь, влюбился я, и точно - неделю от еды нос воротил. Но только неделю. Дома я места себе не находил, усидеть не мог, уж на что - псу и то завидовал. Ведь что ему, псу-то, раз в год накатит на него, несколько дней кряду донимает, а потом цельный год он только что заборы обсикивает…
- Надо бы тебе войти с ним в компанию, - не выдержал Брадобрей.
- Брадобрей, цыц! - оборвали его товарищи.
- Ухватился это я за работу, - продолжал Левша. - Дай, думаю, колодец вырою. И вырыл. Мозоли у меня набрякли такие, что - хоть голову окунай. Так вот, стало быть, думал я, что в работе про свою любовь позабуду. Да черта с два позабыл! Совсем с панталыку сбился. Корову иду поить, а то, что у меня в колодце еще воды нет - и в голове не держу. Корова, того и гляди, окочурится - пришлось зарезать ее. А как зарезал, потихоньку стал есть. Уплетал я ее, мучась любовью, терзаясь страстью, пока буренку начисто не подъел. Ан у голода моего ни конца ни краю нет. Перерезал я всех овец и баранов, извел кур горемычных, а любовь все грызет меня да сокрушает. А когда и пса своего съел, я почти обезумел от горя. Поди, и на жизнь свою посягнул бы, кабы вовремя не опамятовался!
- Самоубьюсь! - изрек по привычке Бенедикт Вилиш.
- Как есть говорю! Однажды утром проснулся, а любви и след простыл. Как пришла, так и ушла. Я вконец за ту ночь оклемался! Сам по себе, без посторонней помощи.
- Ну уж чтоб так?! - заудивлялся Самоубивец. - Не верю!..
- Не хочешь, не верь!
- Ты-то хоть ходил к своей ненаглядной?
- А то нет. Каждый вечер!
- Так это уж после?!
- Дурак же ты! - стукнул себя по лбу Левша. - Когда она со мной, все любо-дорого. А вот днем я почти концы отдавал.
- Ты ж мог и днем к ней ходить.
- Черта лысого! Замужняя была.
- А муж ее? Разве ночью не разлеживал под бочком?
- Эх ты, фетюк косолапый! Муж-то был тогда далеко, на работе…
- Я бы ему такую свинью не подложил!
- Да ведь и я отступился. Но, клянусь богом, ребята, баба что надо! Только дотронется до тебя, а ты уж весь раскололся. Обхожу ее дом стороной, а издалека ее чую. Как она пахнет! Сладко, благостно! И чихнуть при ней страшно.
- Скажи, чья она?
- Много чести!
- Хотя бы имя?!
- Ни-ни!
- А нужно оно, как прошлогодний снег!
- Так это было в прошлом году? - ослышался Брадобрей и с опаской оглянулся. Стазка с Юраем Гребеном отстали так далеко, что, по всей вероятности, ничего и не слыхали. Мастер Жуфанко остановился и указал на речку Римаву близ дороги.
- Просвежимся!
Они сбежали к реке и жадно опустили в нее разгоряченные ладони. Кое-кто разулся и вымыл ноги. Иным достаточно было ополоснуть лоб, затылок или жилы на запястье. Освеженные, они зашагали бодрее и совсем забыли о том, о чем до этого говорили. Около десяти предстала перед ними Гнуштя. Вошли в нее тихо, как бы с оглядкой. Гнуштяне молитвословили в костеле, а те, что остались дома, должно быть, отлеживались, отдыхали. В селе - ни души. Артельщики стали поглядывать друг на друга, потом на Жуфанко, жевавшего в раздумье зеленый полый стебелек. Наконец он растерянно развел руками и направился к местной корчме. Долго ломились в нее, пока сонный корчмарь отворил дверь.
- Угомон вас возьми! - накинулся он на них, - Считай до утра вас потчевал, а вы мне и поспать не даете?!
- Пан корчмарь, да мы нетутошние.
- Вижу! - опамятовался корчмарь. Он протер глаза и стал оглядывать пришедших. - Чего изволите?
- Совет.
- На даровщину?
- Неужто и за это платить добрым людям?!
- Хороший совет стоит грош, а плохой вам и в два обойдется.
- Какой же ваш будет, пан корчмарь? - спросил Жуфанко.
- Еще не знаю, что изволите!
- Работы ищем.
- Зря сюда пожаловали! - махнул рукой корчмарь. - Требовалось тут оправить приход, да артель из Довалова вас уже упредила. О другой работенке здесь слыхом не слыхал!
- Плохой совет! Видать, в два гроша нам обойдется!
- Ладно! Оставьте их себе! Я-то не разбогатею, а вам, может, сгодятся: у бедного и два гроша - куча хороша.
- На бедности свет стоит! - отозвался Мудрец.
- Так-то оно так, да лучше свеча, нежели лучина, - рассмеялся корчмарь. - Попробуйте попытать счастья в другом месте!
- А где?
- Не могу знать!
- Ну, наше вам почтение и доброго здоровья желаем, - поклонился Жуфанко и поворотился к своим. - Идем в Римавску Баню!
Было им не до разговоров, и, совсем понурившись, лениво и нехотя, пошли они по пыльной дороге. И лишь полчаса спустя чуток оживились, наткнувшись на какого-то возчика. Телегу, старательно прикрытую холстиной, он оставил при дороге, и товар в ней не был виден. Единственная лошаденка, молодая, но отощалая, паслась в овраге. Сам человечек сидел возле телеги на земле и из небольшой миски подъедал шкварки.
- День добрый! - поздоровался Жуфанко.
- Бог в помощь! - ответил человечек.
- Правильно идем?
- Это смотря куда!
- В Римобаню.
- Каменщики?
- Из Липтова! - кивнул мастер. - Я Жуфанко Петер, - представился он.
- Минчоль, сапожник. - Человечек встал. - Из Кленовца! Правильно идете, а коли изволите, могу вас и хорошей обувкой снабдить. Крпцами, башмаками, бурками…
- Бурками? - заудивлялся Мудрец. - Неужто тут и снег бывает?
- Еще какой, мой милый, - рассмеялся сапожник Минчоль.
- Ну как, купите что? Каменщики дерут обувки - пропасть! Намедни встретил в Сирке одного, так тот мне божился, что в год по три пары крпцев истаптывает…
- Мои разве что починить надо, - отозвался Феро Дропа-Брадобрей.
- Ээ, друг, я тебе не холодный сапожник или какой халтурщик. Я мастер! Даже шила и дратвы с собой не ношу, купи-ка вот новые, дешево продам.
- Пока нужды нет! - выкручивался Брадобрей.
- Говоришь, из Кленовца ты? - вопросил Жуфанко. - А работы для каменщика там не сыщется?
- Ни про какую не слыхивал, да и в Римобане ничего путного не найдете, - ответил сапожник Минчоль. - Пошли со мной в Римавску Соботу, там вам скорей какая кладка подвернется.
- А ты-то чего туда? - поинтересовался Жуфанко.
- Ярмарка завтра, авось товар и продам… Вижу, сомневаетесь. Да Римобаня так и так у вас на пути, сами спросите. Уж до Соботы придется, говорю, вам себя утрудить. Время раннее, еще и до обеда далече, глядишь, к вечеру и поспеем…
Каменщики подсели к кленовскому сапожнику Минчолю, закусили и вскоре вместе двинулись. Через час-другой пришли в Римавску Баню. На придомьях толпился народ - чего проще было расспросить о работе. Но как ни тыкался от одного к другому Жуфанко, все лишь отрицательно качали оперенными шляпами да вышивными платками.
- Что, не говорил я? - развел руками сапожник Минчоль и добавил раздумчиво - Нет, каменщиком быть - не по мне! Что одной рукой он строит, то другой рукой свет изводит…
- А твои крпцы, что ли, не дерутся? - ухмыльнулся Мудрец.
- Точно, дерутся, не оспариваю! Но в то, что ты выстроишь, любая война вкогтится, любой ветер упрется, любой огонь вгрызется.
- Каменщик, на то он и есть, чтоб строить, - не уступал Мудрец. - Пчелы тянут работу долу, а каменщик - в гору!
- Камень кладешь - стройку ведешь! - весело возгласил Бенедикт Вилиш-Самоубивец.
- Я свое сапожничество не променял бы ни на что на свете…
- А я отродясь был и буду каменщиком! - сказал Жуфанко.
- Согласен! - улыбнулся сапожник Минчоль. - У всякого ремесла свой изворот, и хороший мастер в любом деле найдется! А гнуть хребтину что тут, что там надо!
- Терпи тело, раз на свет хотело! - сказал Мудрец, ущипнул себя больно за руку, взвизгнул и рассмеялся.
За таким, а потом и другим разговором текло время и убавлялось дороги. Однако покуда дошли до Римавской Соботы, настала глубокая ночь. Только теперь каменщики поняли, как повезло им, что встретили они кленовского сапожника. Он устроил им ночлег у крестьянина на окраине Соботы и присоветовал, к кому утром обратиться. Разместившись, они купили небольшую бутыль вина, поднесли сапожнику и сами промочили запыленные глотки. И до утра спали сном праведных.