* * *
Было уже очень поздно. В комнате матери горела лампа. Агости развернул машину и остановился рядом с мостом. Сюзанна неподвижно сидела рядом с ним и, казалось, не торопилась выходить.
- Да, тебе, наверно, несладко, - сказал Агости.
Его голос тоже напоминал ей голос Жозефа, те же жесткие нотки, так же бесстрастен. Они дважды занимались любовью под деревом на лужайке. Первый раз - сразу как приехали, и второй раз - когда уезжали. Как раз в тот момент, когда они поднялись, чтобы ехать обратно, Агости внезапно вновь раздел ее, обнял, и они начали все снова. А между первым и вторым разом он разговаривал с ней, рассказал, что тоже хочет уехать с равнины, но не так, как Жозеф с помощью женщины, он сам сумеет заработать себе деньги. А с Жозефом давно все было ясно, удивляться тут нечему. После их возвращения из города они с Жозефом часто виделись у папаши Барта, и Жозеф сказал ему, что за ним приедет женщина. Агости говорил, что плохо знал Жозефа, да Жозеф ведь и не был ни с кем особенно близок, но говорил он о нем доброжелательно, даже со сдержанным восхищением. Видимо, Жозеф всегда оставался для него загадкой и часто вызывал в нем недоумение и непонимание. Как и многие другие, он считал Жозефа немного чокнутым и способным делать совершенно необъяснимые вещи. Зато такого смельчака, как Жозеф, наверно, больше нет на свете, он убедился в этом, когда они охотились вместе. Однажды он даже позавидовал ему. Эта история произошла с ними два года назад, во время ночной охоты. Сам он безумно испугался, а Жозеф - нисколечки, Жозеф даже про него ничего не понял. "С этого самого дня я уже больше не мог быть ему настоящим другом", - рассказывал Агости. За ними погналась молодая пантера; они пристрелили ее самца. Она не отставала от них целый час. Жозеф на бегу стрелял в нее. Прятался и стрелял из укрытия. Всякий раз, выстрелив, он обнаруживал себя, а зверь впадал все в большую и большую ярость. Через час Жозеф наконец убил ее. К тому времени в патронташе у него оставались всего две пули, а до дороги было километра два. С этого дня Агости избегал охотиться вместе с ним.
Он рассказал Сюзанне, что Жозеф уже очень давно мечтал отсюда вырваться. Он говорил, что жизнь на равнине ему осточертела и он не может выносить гнусных морд землемеров. Однажды вечером, когда они возвращались из Рама, где немного выпили, Жозеф признался ему, что всякий раз, когда он едет домой с охоты, или из города, или после свидания с женщиной, он ненавидит себя за то, что мог хоть ненадолго забыть об этой гнуси, и испытывает такое отвращение ко всему окружающему и к самому себе, что ему хочется умереть. Это было как раз тогда, когда они строили плотины. В то время он так яростно желал убить землемеров, что ему жизнь стала не мила: ему казалось, что раз он этого не делает, значит, он трус.
Сюзанна не стала ничего рассказывать Жанну Агости о Жозефе. Она ни с кем не могла говорить о нем, разве только с матерью. Но мать потеряла желание говорить о чем бы то ни было, кроме как об орфографических ошибках, которые все еще делает ее сын, и о брильянте.
Нет, самым важным для нее были его прикосновения, его тело, слитое с ее телом, и вновь пробудившееся в нем желание после того, первого раза. Он тогда вынул из кармана носовой платок и вытер кровь, стекавшую по ее ногам. А потом, уже перед самым отъездом, без всякого отвращения взял в рот кончик этого окровавленного платка, послюнявил его и снова стал стирать засохшие пятна крови. Теперь она уже никогда не забудет, что такое настоящая близость. Он сам одел ее, потому что понял, что она явно не хочет одеваться и вообще вставать. И уже по дороге он срезал ананас для ее матери. Все его движения были мягкими и решительными. Так же он вел себя с ней. По сравнению со всем этим то, что он рассказывал о Жозефе, не имело никакого значения.
Сюзанна так и сидела в "рено". Прошло уже минут десять, как они приехали. Он ничуть не удивлялся и терпеливо ждал. Потом обнял ее.
- Ты рада, что так случилось: да или нет?
- Да.
- Я поднимусь к ней вместе с тобой.
Она согласилась. Он свернул на боковую дорожку и подъехал к бунгало. Было почти совсем темно. Мать лежала, но не спала. В углу ее комнаты притулился капрал, он все ждал от нее знака, что она не собирается умирать и он не лишится возможности есть. С тех пор как Сюзанна все дни напролет стала проводить у моста, а он закончил пересадку риса, большую часть времени он теперь проводил здесь. Бунгало казалось настоящей пустыней.
Мать повернула голову к Агости и улыбнулась ему. Она была очень взволнованна, и улыбка получилась какой-то судорожной.
- Как мило, - сказала мать очень быстро, увидев в руках Сюзанны ананас.
Агости был смущен. Стула в комнате не оказалось, и он сел на кровать у ее ног. Мать действительно сильно похудела после отъезда Жозефа. В тот вечер она выглядела постаревшей и изможденной.
- Не стоит так волноваться из-за Жозефа… - сказал Агости.
Сюзанна положила ананас на кровать, и мать машинально стала поглаживать его.
- Я и не волнуюсь. Это другое. - Она сделала усилие и продолжала: - Как мило, что ты хоть немного развлек ее.
- С Жозефом все будет в порядке. Он чертовски умный.
- Я очень рада тебе. Мы так редко видимся, и не скажешь, что соседи. Сюзанна, принеси ему чашку кофе.
Сюзанна пошла в столовую, оставив дверь открытой, чтобы не блуждать в потемках. После отъезда Жозефа в доме зажигали только одну лампу. Стараниями капрала на буфете всегда стояла банка с кофе. Сюзанна налила две чашки кофе и принесла матери таблетки.
- Зато мы часто виделись в Раме, - сказал Агости. - Когда вы приезжали туда с этим типом на лимузине.
Мать повернулась к Сюзанне и ласково улыбнулась ей.
- Интересно, что он теперь поделывает?
- Я встретила его один раз в городе! - сказала Сюзанна.
Мать не ответила. Это было так же далеко от нее, как ее собственная молодость.
- Машина у него была шикарная, - сказал Агости, - но вот физиономия явно подкачала…
Он стал потихоньку посмеиваться, видимо, вспомнив, о чем рассказывала ему Сюзанна.
- Вот и Жозеф говорил то же самое, - сказала мать. - Да, бедняга, он, конечно, не красавец… Но это не значит, что его надо…
- Красота - дело десятое, - сказал Агости, - а Жозеф его ненавидел, потому что тот ни бельмеса не понимал.
- Каждый понимает в меру своих возможностей, - сказала мать, - и за это тоже нельзя ненавидеть человека. А он был совсем не плохой, не злой.
- Знаете, иногда бывает очень трудно притворяться. И Жозеф не мог, это было сильнее его.
Мать не ответила. Она смотрела на Агости.
- Я видел Жозефа у папаши Барта, как раз когда он продал ему патефон этого типа, - продолжал Агости. - Он был тогда просто счастлив, что этот патефон больше не будет мозолить вам глаза.
- Дело совсем не в том, что патефон был от него, - сказала мать, - он бы с удовольствием продал и наше бунгало… ты же знаешь Жозефа.
Они на некоторое время замолчали, не зная, что сказать. Мать продолжала рассматривать Агости со все возрастающим вниманием. Видно, он чем-то вдруг очень заинтересовал ее. Сюзанне казалось, что это просто бросается в глаза, однако Агости так ничего и не замечал.
- Ты часто бываешь у папаши Барта? - спросила наконец мать. - Ты все еще занимаешься контрабандой перно?
- Приходится. Отец опять ухлопал половину прибыли от перца. И вообще мне это дело нравится.
Мать выпила кофе и проглотила таблетки, которые принесла Сюзанна.
- А если тебя поймают? - спросила она.
- С этими таможенниками можно запросто договориться, они ничем не отличаются от землемеров. А вообще-то об этом лучше не думать, а то тебе хана.
Мать избегала обращаться к Сюзанне. Агости все еще чувствовал себя неуютно, словно встретился с матерью впервые. Возможно, и само бунгало произвело на него впечатление. Его-то мать немало сил вложила в устройство их дома. У них было электричество от рамской сети, настоящая крыша и даже потолок. И строили бунгало более основательно, потому и доски перегородок не рассохлись. Агости-мать считала, что главное - создать мужчинам уютное жилье, тогда им не придет в голову бежать из дома. Чтобы удержать возле себя сына, она по всем стенам развесила репродукции картин, покрыла столы цветными скатертями, а стулья вышитыми подушечками. Пожалуй, Жан Агости впервые зашел к ним в дом вечером. Один раз он уже приходил к ним, но рано утром, хотел узнать у Жозефа, который как раз вернулся с ночной охоты, не видел ли он его отца - тот пропал в очередной раз.
- Сюзанна мне сказала, что вы получили весточку от Жозефа. Вот видите, я был прав, не стоило о нем так уж беспокоиться.
- Да, действительно. Но он делает столько орфографических ошибок, что я от этого совсем больна.
- За мной ему все равно не угнаться, - засмеялся Агости, - но, по-моему, это не так уж и важно.
Мать попыталась улыбнуться:
- А мне кажется, что это очень даже важно. Я всегда удивлялась, почему он такой неграмотный. Сюзанна делает меньше ошибок.
- Ну и что из-за этого волноваться? Неужели он писать не научится, если будет нужно? Я, например, уверен, что научусь.
Впервые за много месяцев Сюзанна пристально смотрела на мать. Казалось, мать смирилась со всеми своими поражениями, но все же не может до конца подавить свой прежний темперамент. Однако с Агости она старалась быть любезной и сговорчивой.
- А мне иногда кажется, - сказала мать, - что даже если бы Жозеф и захотел, ему это было бы очень трудно. Он не создан для таких вещей, ему все это так скучно, у него все равно ничего не получится.
- Придумала себе новый повод для волнений, - сказала Сюзанна. - Ты без этого просто жить не можешь.