На обратном пути, проходя под огромной глицинией, я заметил в траве старую деревянную игрушку. Унылую утку на колесиках, потемневшую от времени. Чья она? Местных мальчуганов? Или одного конкретного местного мальчугана?
Вернувшись к автомобилю, я сказал Хьюго, что не намерен сдаваться. Ты был так близко, Сэмми, так чудовищно близко.
- Мы не вернемся домой, - заявил я, а мой друг расхохотался, похлопал меня по плечу и спросил: что я, собственно, считаю домом?
В окрестных городах никто о тебе и твоей маме слыхом не слыхивал; она покинула Рэмси, затем - Массачусетс, в ее распоряжении находился весь остальной мир. И все же, все же я чувствовал, я слышал твой зов! Иногда, выглядывая в окно душными вечерами, я чуял аромат духов твоей мамы. Подобно моей собственной матери, я мог поклясться, у нас куда больше чувств, нежели пять общеизвестных; как и мама, я погружался в самообман.
Я находил тебя чуть ли не каждую неделю. В Хопкинсвилле, Кентукки, в списке дежурств четвертого класса я заметил "Рэмси С." и помчался с прихрамывающим секретарем позади, однако нашел только белокурую девочку, читавшую по слогам: "О-ДЕР-ЖИ-МОСТЬ" с уверенностью самой настоящей тупицы. Я находил тебя на берегах озера Эри, где обнаружил "Элис Леви" в перечне посетителей синагоги. Там я вытерпел запутанную вычурную еврейскую службу, дабы увидеть седую леди в мехах и парике, она улыбнулась и протянула мне монетку, хорошая девочка. "Э. ван Дэйлер" в Миннесоте оказался вовсе не Элис, а моим кузеном. И так везде. Городские архивы, перечни прихожан, клиентки дамских салонов, бойскаутские отряды, "ассоциация молодежных лиг" и списки прочих организаций. Разумеется, я находил тебя много раз, подобно истинному верующему, который следует Библии и видит божественные знаки в собственной судьбе. Однако иллюзией я наслаждался всего несколько часов. Заветных имен нигде не было. Я не смог их найти. Америка тщательно хранит свои тайны.
Пожалуй, я сдался бы гораздо раньше, если бы Хьюго не придумал еще одну цель нашей поездки: попробовать лимонад в придорожных кафе от Мэриленда до Миссури и на отдельной бумажке выписать название штата-победителя (Джорджии, естественно). Те же планы строились и на обеденный кофе, пирожки с мясом, спагетти и любимое блюдо Хьюго - яблочный пудинг (таковых нашлось только три, да и те сырые). Кроме того, мы устроили любительский конкурс по следующим номинациям: "лучшая шотландская церковь", "самый забавный цирюльник", "самый толстый полицейский", "самая шумная свинговая вечеринка" и "лучшая опечатка в афише" (которую мы присудили Ацтеку, Гринвилл, Южная Каролина, за "Джазовый Песец" - без комментариев). Помню один год, когда такие плакаты и афиши встречались на каждом шагу, я смеялся и успокаивался. Хотя со временем действие того воспоминания ослабло, и дорога по большей части напоминала утомительную череду ферм. Изящество и чистота уступили место кучам навоза под окнами и неповторимой вони, с утра до вечера хрипела единственная радиостанция, пока нам не удалось поймать еще одну. В конце концов именно радио тебя и выдало, Элис.
На подъезде к Джорджии страх за машину оставил Хьюго - полицейские начали вытаскивать меня из-за руля и приговаривать: "Сынок, пусть папа сначала научит тебя водить что-нибудь другое", поэтому бремя вождения полностью легло на плечи Хьюго. И вот однажды, пока в сервисной службе определяли, исправен ли мотор, мой друг вскрикнул:
- А вы можете подсоединить к машине радио?
- Чего?
- Радио. Я куплю его в городе.
- Вы говорите о комнатном радио?
Юный костлявый механик обладал приветливой улыбкой и копной соломенных вьющихся волос; сейчас мне кажется, что мы отправились за тем чудесным приемником, поскольку Хьюго понравились загоревшие на солнце Алабамы руки умельца. Не больше - ничего непристойного или безрассудного - лишь восхищение молодостью. Мы с Хьюго действительно пошли в город, мой друг выбрал сияющий "Филко", сделанный в форме исповедальни с классическими решетками. Наш юный механик втянул покупку на заднее сиденье и с улыбкой принялся за подключение. Задача оказалась не из легких. Антенну надо было проводить через крышу салона. Мы долго обсуждали аккумуляторы, трубки и конверсии, после чего решили просверлить несчастную приборную панель. Хьюго безмолвно следил за уверенными руками юноши. Наконец мастер нажал деревянную кнопку, и раздались звуки веселой песенки. Хьюго дал механику хрустящую пятидолларовую банкноту, вздохнул, и мы укатили прочь.
- Радио, говоришь, Хьюго?
- Заткнись. Прибавь лучше громкость.
Ну, это извечная проблема: гул мотора и завывание ветра всегда заглушают радио, поэтому дабы услышать хоть слово, особенно новости, нам приходилось снижать скорость. С музыкой было проще, и мы включали ее, когда только могли. Миновав остатки цивилизации в самом центре Америки - несколько радиопередатчиков для нескольких слушателей с приемниками, работавшими от ветроэнергетических генераторов, - мы научились ценить уродливый современный шум, которым так восхищалась молодежь. Стоило нам остановиться в маленьком городке, как вокруг собирались девушки в фартучках и мальчики в штанишках, их лица выражали восторг, доступный лишь туземцам. Пару раз дети пытались пуститься в пляс, однако взрослые тут же прекращали вульгарные танцы, и мы отправлялись дальше. Тем не менее наша популярность приносила удовольствие. Эх, какой способ знакомиться с женщинами, да, увы, я выглядел прыщавым подростком.
Бесконечные помехи чуть не заставили нас повернуть домой. Впрочем, когда океан шипящего звука ввергал нас в уныние, Хьюго просил меня "попробовать еще раз", и находилась какая-нибудь восхитительная местная радиостанция, сначала тихая, словно призрак, а затем обретавшая мощь и яркость. Однажды, во время омерзительно скучной езды по Техасу, мы практически влюбились в загадочную музыку, передаваемую океанским лайнером ("Дзинь! Хлоп! Что это было? Телеграф, черт его побери, телеграф!"), и чуть не повернули обратно, когда в округе Глухого Смита чудесная музыка растворилась в шипящей волне. Фанни Брайс буквально преследовала нас со своими "Детскими дразнилками", даже на горных кручах мы слышали обрывки ее "Толстяка": "И вот он встает на весы. Вес… - пауза, чтобы замерла стрелка, - три шестьдесят. Кто он после этого? Правильно, толстяк!" "Дэнс, дэнс, дэнс, - шепотом подпевал маэстро Бен Бернье. - Спокойной ночи и приятных снов". И разумеется, по радио шла бесчисленная реклама, направленная на проблемы представителей среднего класса: "Хотите, чтобы ваши зубы сияли словно жемчуг? Покупайте пасту доктора Страеска". Фантастика, я тоже купил. На юго-западе мы увлеклись развлекательным кулинарным шоу, где женщина (точнее, мужик с писклявым голосом) говорила слушателям: "А теперь возьмите блокнот и карандаш, я жду, сходите за письменными принадлежностями, так-то лучше". Дама замолкала, слышалось бормотание, а потом она задиктовывала самые нелепые рецепты, которые только можно представить. Ей-богу, некоторые "ингредиенты" явно записывались со слов идиотов, работавших в местных ресторанах.
Вы не поверите, но я до сих пор испытываю к радио своеобразную любовь. Ты показал мне свои любимые станции, Сэмми, и в особые вечера мы вместе с Элис восхищенно слушали рассказы о пиратских приключениях, дополненные громкими шагами, хлопающими дверями, искусственным громом и пугающей тишиной, мучительной, как абсолютная темнота. Помню, когда я впервые попал к тебе, радио сломалось. Элис встала поправить настройку, однако ничего не изменилось. Ты держался молодцом, Сэмми, и бодро сказал: "Ну, чё будем делать?", хотя сердце твое обливалось кровью, как у ацтека, который узнал о смерти своего бога. Попутешествовав с Хьюго, я понял это слишком хорошо.
И все же самым ценным для нас были новости. Мы находились в постоянном движении и выпали из времени, из мира и мелких жизненных неурядиц вроде осиного гнезда в ванной или моей (раздражающей окружающих людей) привычки зачитывать афиши вслух. Новости, переданные по радио, приводили нас в смятение. Гангстеры устроили бойню. Биржевые маклеры в панике. Какой-то пилот слетал на Южный полюс. Новости мы, как правило, слушали по ночам, останавливаясь под темными пушистыми соснами и внимая сообщениям о далеких восстаниях, землетрясениях, пожарах и смертях. Голос у диктора был тихий и прерывистый. Какой-то папаша заявил, что Америка будет процветать и цены на акции снова поползут вверх, а пока в мире все плохо. Вокруг стояла темная ночь, над головами мягко постукивал дождь. Какой-то папаша заявил, что мы слишком далеко от дома.
Проезжая Остин, вскоре после того, как мы обзавелись приемником, Хьюго с хитрой улыбкой повел меня окольными путями через окраины, заявив, что хочет показать ботанический сад с орхидеями, названными в честь его матери (а при чем тут я?). Потом он резко передумал, остановил машину и потащил меня в ресторан. Заведение оказалось одним из тех мест, чьи названия - например, "Шведский домик" - ничего не значат, еда там подается самая обыкновенная. Хьюго расстроился, задумчиво посмотрел в окно и заказал нечто совсем для него неподходящее - жареного цыпленка, удивилась даже официантка. Я же насладился порцией восхитительного красного перца. Хьюго так и смотрел в окно, когда я закончил трапезу и наконец проследил за его взглядом. На противоположной стороне улицы в телефонной будке стоял человек с иссиня-черными волосами и красиво изогнутым носом. Лишь мгновение спустя я узнал Тедди, давнюю любовь моего друга.
Мы сидели молча, как люди, наблюдающие закат солнца. Тедди беззвучно шевелил губами, смеялся и запрокидывал голову. Он стал крупнее, однако в остальном ничуть не изменился. Хьюго посмотрел на меня с улыбкой.
- Забавно, это мой старый слуга.