Иными словами, готовилась операция… по удалению Элис из моей жизни - лучше бы мне ампутировали легкое! Жена отправилась паковать вещи - старые платья, новые книги и любимые фотоаппараты. Она уедет на три недели, потом на одну вернется, затем уедет еще на три недели - и так до тех пор, пока матери не станет лучше. Элис вернулась в комнату и, заметив выражение моего лица, с грустью в глазах подошла, прижала теплые руки к моим ушам и поцеловала в переносицу.
- Милый, это всего на несколько месяцев.
У меня камень с души свалился. Неужели ее мама наконец умрет?
- Нет, Эсгар, - глядя мне в глаза, прошептала Элис. - Нет, несколько месяцев до ее выздоровления.
Элис ошиблась, миссис Леви не выздоровела. А разлука затянулась на пять лет.
Без Элис я погибал. Подобно Деметре, я сковывал свой мир льдом, когда любимая уезжала. Груда грязной одежды росла, на кухонном столе выстроилась батарея стаканов из-под вина, каждую ночь я засыпал только в обнимку с подушкой. Иногда поутру я улыбался, с хрустом потягивался и шептал возлюбленной "доброе утро", лишь потом замечая, что в руках - подушка, и горько рыдал.
Мы обменивались романтическими письмами. Я рассказывал о всяких пустяках: о мышке, которая завелась в гостиной и поспешно удирала, стоило мне появиться, о починенном комоде и отремонтированной двери, обо всех, даже незначительных перестановках. Элис писала о болях и страданиях матери, об увядшей красоте, об эгоистичном характере, наконец-то проявившемся в полную силу. Я узнал, что жена вступила в клуб фотографов и стала учеником в местной художественной мастерской. Она даже прислала свою фотографию, где стояла в апельсиновой роще и улыбалась в объектив с выражением лукавой влюбленности (в мужа, поскольку фото делалось специально для меня). В уголке снимка красовался серебряный оттиск мастерской. Я держал подарок на прикроватной тумбочке, и со временем сей образ начал вытеснять мои воспоминания.
Я стал ревнивым, как Синяя Борода. Встречая жену в Окленде на станции с букетом цветов или каким-нибудь украшением для волос - иными словами, вещицей, которая вызовет улыбку, а затем, ни разу не надетая, отправится в китайскую шкатулку - я видел, как Элис беседовала с каким-нибудь усачом, который помог ей сойти с поезда. Заметив мой взгляд, она быстро прощалась с общительным попутчиком и с улыбкой на губах поворачивалась ко мне.
- Как его имя? - спрашивал я.
- Что? Чье? Ах, Эсгар…
- Я запрещаю тебе разговаривать с мужчинами, не состоящими в клубе фотографов.
- Эсгар, я умираю от усталости. Мама заставляла меня читать вслух любовные романы. Поразительно, я и не думала, что они такие нудные. Там, похоже, описаны все виды любовных утех. Ты, наверное, не знаешь, но мама помешана на сексе…
- Его имя.
- Сирил. Он старьевщик, и я от него без ума. Слушай, не будь дураком. Я никогда бы не оставила тебя ради Сирила. А теперь пошли в какое-нибудь укромное местечко, - шептала Элис, и я вел ее к машине, думая о том, что мне предстоит тушить пламя, зажженное другим мужчиной. Сирил, Фрэнк, Боб - их лица по ночам стояли перед моими глазами!
Однако все проходит. Когда со мной была Элис - то есть одну неделю в месяц, - моя жизнь приобретала яркость цветной фотографии, и даже отвратительное ведение хозяйства, скопище носков и туфель под диванами, разбросанные по дому вскрытые конверты вызывали восхищение, ибо свидетельствовали о моей удаче. Мечты сбывались, и я просил горничную оставлять носок-другой на полу, даже когда хозяйка уезжала. А застрявшие в гребне каштановые волосы напоминали мне, что это не сон.
Миссис Леви болела уже два года, когда на нашу долю выпало очередное испытание. Я вернулся с работы, Элис читала в гостиной. Она взглянула на меня сияющими глазами.
- Что это, милая?
На лице жены промелькнула озорная искорка. Элис молча взяла из китайского блюда визитку. "Джеральд Лэсситер, эсквайр. Отель "Фермонт"". Отогнутый уголок открывал слово "Консультации". Какой-то консультант.
- Так что это?
- Угадай.
- Ради Бога, как мне…
- Ладно, я дам тебе три подсказки. Цилиндр. Промасленный плащ. Хищные глаза. Ну?
- Мой внебрачный сын.
- Неудачная шутка, старичок. Странная и глупая. У него две тросточки с набалдашниками из слоновой кости.
- Ну, тогда это вряд ли мой сослуживец. И не какой-нибудь зануда вроде него.
- Ты прав, он не какой-нибудь зануда вроде него. Ну давай же, Эсгар, угадывай!
- Сдаюсь. Уильям Хоуард Тафт.
Элис вздохнула.
- Ты ужасен. Он не представился и не стал со мной разговаривать. Просто спросил, можно ли побеседовать с хозяином дома. Сказал, что это касается только тебя и еще одного человека.
- Миссис Тафт.
Глаза Элис вспыхнули, она подалась вперед.
- Эсгар, думаю, к нам приходил твой отец!
На следующее утро я с первыми лучами солнца отправился в отель "Фермонт". Меня впустили, хотя бедным клеркам в таких заведениях делать нечего даже в том, что я считал своим лучшим костюмом. Я попросил консьержа позвать мистера Джеральда Лэсситера и довольно долго сидел на ажурном диване подле огромного букета тюльпанов.
Консьерж вернулся, пуговицы его костюма загадочно поблескивали. Следом вошел одетый в пальто человек, с аккуратной седой бородой, мутным - слепым - левым глазом и прыщавым носом. Буйное воображение Элис удвоило его трости, на самом деле у него была всего одна. Я поднялся. Мужчина отдал трость консьержу и уставился на меня, затаив дыхание.
- Отец? - предположил я.
- А? - промычал он.
"Глухой. Да еще и заика", - подумал я.
- Не знаю, что вам сказать.
- Сказать?
- Вы, вы… - начал я погромче.
- Мистер Тиволи, я - адвокат, - просипел он. - Я приехал в качестве душеприказчика и нахожусь здесь уже очень долго, поскольку вас было чертовски трудно найти. Полагаю, вы предпочли бы не сообщать жене свое истинное имя. Что ж, Эсгар ван Дэйлер. Вы - дурак, а ваш отец - покойник.
Все просто: как известно, заснеженные следы отца вели в порт, однако вовсе не потому, что его похитили пираты. Он лишь решил навсегда покинуть прежнюю жизнь.
Через месяц он уже был на Аляске, где на все имевшиеся деньги купил продовольственный магазинчик и начал собственное дело в самом отдаленном уголке Америки. Одному Богу известно, какое счастье искал отец в одиночестве среди льдов, где солнце напоминает лишь тусклую звезду. Скорее всего трепещущий восторг. Возможно, тот утренний снегопад напомнил отцу о давно потерянной северной родине. Магазинчик разросся до двух, потом до трех, а вскоре папа начал вкладывать деньги в земельное имущество и рудники, которые еще больше увеличили его состояние, и так далее по протоптанной дорожке к обеспеченности и достатку.
- Он женился, - сообщил душеприказчик. - На индианке-полукровке по имени Сара Говард. Однако новая жена не смогла дать ему ни детей, ни семьи. Впрочем, для финансовой стороны дела она не имеет значения. Полагаю, мадам умерла в конце прошлого столетия, когда бушевала эпидемия гриппа. - Большего о Саре Говард и знать было не надо. Я представил себе ее образ: вся в оленьих шкурах (а как же без них), на голове - чепец, она суетится у печки - готовит увлеченному записями папе лепешки. Впрочем, нет, они ведь были богаты, и суетилась у плиты, равно как и подавала напитки, скорее всего служанка. Индианка Сара, видимо, вышивала в гостиной. Без оленьих шкур и чепца. Она сидела в шелковом платье и турнюре, хоть последний давно вышел из моды, иссиня-черные волосы блестели под никогда не заходившим солнцем. Бедная покойная Сара. Для финансовой стороны дела она не имеет значения, и все же папа ее любил.
После смерти жены он прожил только десять лет, его рудники стали приносить меньший доход, но консервный завод процветал. Здания постепенно восстанавливали и отдавали в аренду, затем дело перешло к новым старательным людям. Отец поседел, устал от мира и умер. Не было никакой предсмертной сцены у постели больного, не было последних слов. Как так получилось? Однажды отец уже ушел, не попрощавшись.
- Вас ждет сладкая жизнь, когда вы получите наследство.
Такой ли жизни он хотел? Холодной и счастливой, удаленной от всего мира? Неужели он хладнокровно оставил в этом прославленном городе дом, одежду, нас? Невероятно. Яркий, красивый Сан-Франциско всегда представлялся мне избалованной купеческой дочкой, которой восхищается каждый мужчина: нарядная, надушенная, веселая. И тем не менее всегда найдется человек, для которого ее чары слишком вульгарны. Тот, кто отдаст предпочтение кроткой девушке с родинкой и печальным выражением лица, холодной улыбке. Всегда найдутся такие, как мой отец, выбирающие неверную, совсем неверную жизнь.
Почему они покидают нас? Ну почему?