Время прозы
- Да оно всегда так было. Взять Гоголя, например, да… Поэт. Даже в прозе.
- В принципе, так и должно быть, поэзия должна жить в прозе. Куда же деваться? Саша Соколов говорил же: такую претензию имеет - поднять прозу русскую до уровня поэзии.
- К сожалению, есть прозаики, которые под поэтической прозой понимают цветистость фразы, а это еще далеко не поэзия.
- Красивость отвратительна бывает…
- Это похоже на болезнь, которой литература однажды уже переболела.
- Литература - да, переболела, но есть люди, которые плохо знают литературу, невежи.
- Вот у Куприна проза цветистая, но вкусная и поэтичная, настолько все сделано умело, мастерски.
- Вот красивость и красота…
- Это все в меру должно быть, конечно, не перенасыщено.
- Красивости не должно быть, должна быть красота. Когда красота переходит в красивость это плохо, дурновкусие.
- Что ж, есть образцы удачных включений красивостей. У Северянина, например.
- Плохой пример.
- Почему?
- Вот лучше Брюсов, мой учитель, он действительно был учитель.
- Кстати, его многие воспринимали как учителя.
- По крайней мере, он, благодаря своей воле, добился всего в поэзии. Он не обладал большими талантами, как Блок или даже Гумилев.
- Да, но знания какие!
- Знания, интеллект у него были, воля была, совершенно остервенелая воля. Тут вдохновение нужно, а он вдохновения не имел. У него не было таланта такой силы, чтобы вдохновение было, как у Пушкина. Пушкин тоже обладал широкими познаниями, но он все равно ждал вдохновения.
Гармония в жизни Пушкина была нечастым гостем, может быть, это и заставляло его творить.
- Я и говорю, гармония - она свыше. Она приходит через вдохновение. Вот Блок писал в статье "О назначении поэта": "Кто такой поэт? Сын гармонии". Я бы сказал - дитя гармонии. Потому что женщина тоже поэтом быть может. Да? Дитя гармонии. В хаос поэт вносит гармонию. С хаосом мы все имеем дело в жизни, а вот только он один - дитя гармонии. Аполлон и над ним Бог! И Дионис еще потом. А прозе вдохновение не обязательно. Вон Веллер как строчит! Он совершенно не ждет ни вдохновения, ни гармонии. Это человек, у которого работает интеллект, мозг.
- Это тоже очень хорошо.
- Ну, а кто говорит, что плохо?
- Поэтому надо говорить, что проза бывает разная. И это правильно. И Достоевский ведь так дико писал, но не могу представить, что Достоевский писал без вдохновения. Высочайшая проза!
- Но если разбираться, то в ущерб стилистике, в ущерб…
- Да, конечно, это все признают. И Чехов говорил: "Здорово, хорошо, но как много, и как лишнего много, как уродливо в конце концов". Это понятно, но, когда я в студенческие годы открыл "Бесов", "Идиота", меня необычайно потрясла его проза. "Бесов" я читал - вообще руки потирал от удовольствия. "Подпольного человека" читал - это было настолько в тему, своевременно. И не надо было никакой стилистики. Что мне тогда было до Льва Толстого с чувством слова и стиля, которого и Бунин, и Набоков ставили выше любимого мной Достоевского?
- Есть вещи, которые нельзя назвать беллетристикой. Да? Язык не поворачивается. А ведь Достоевский писал для массовой аудитории, но вкладывал столько философии, размышлений, столько энергии, что выходили произведения глубокие.
- Получилось так, что он прорицал, он открывал такие глубины, которые действительно имели силу, люди их чувствовали, но они - мысли, идеи - еще не были никем сформулированы. Нужен был Достоевский, чтобы внести их в общественное сознание. И он был писателем общественного сознания. Он имел дело с коллективным бессознательным как поэт, собственно говоря, настоящий. Хотя его проза отвратительна, там и художества нет никакого, это мысль, идея. Она идет напряженная, он ее выражает со всеми несущественными несуразицами.
- Ты говоришь о соответствии общественной динамике, изображаемые конфликты переживались современниками, которые остро на них реагировали, а потом вдруг оказалось, что эти конфликты актуальны всегда - в любом времени и пространстве.
- Да, архитипика эта вот наша российская, народная. Но уровень Достоевского высочайший, его достичь не каждый может.
- Сейчас литература стремительно меняется. Вернее, она уже изменилась.
- Так же как и жизнь общественная.
- Старое представление о литературе и старые технологии сейчас не годятся.
- А многие люди давно говорит об этом. Я когда еще увлекался Достоевским, для меня было дико, что какая-то там женщина-критик заявила, что не может вообще его читать, что она его отбрасывает и все такое. Тогда мне, юноше, казалось, что Достоевский - высшая правда о человеке, и не знать этого… А она могла его, значит, отбросить. Какой сибариткой надо быть, тупой, самодовольной! Сейчас я понимаю прекрасно, что людям это не нужно, они…
- Нет, подожди. Мир стал настолько стремительным, что читать людям некогда, они такие объемы просто не осиливают. Достоевского и Толстого надо читать спокойно, вдумчиво.
- Мне кажется, мир стал поверхностным. Не столько стремительным, сколько поверхностным.
- Оттого он и поверхностный.
- Он, конечно, стремителен в том плане, что скоростей-то много, до хрена. Но не человеческие это скорости. Вот самолеты летают, спутники. Человек на кнопку нажал - он там, нажал на другую - здесь. А где в это время сам человек?
- Мне кажется, что и у молодежи-то условия изменились сильно, мальчишки и девчонки уже с пятнадцати-шестнадцати лет зарабатывают, носятся где-то…
- Да они тонут в своих мелких интересах и имеют возможности эти интересы реализовать, никто для них не ставит какие-то внешние задачи, как у нас было, - светлое будущее, да все отдай ради этого.
- Да-да-да… А для искусства ведь нужно время и некая беззаботность, спокойствие. У нас оно было в детстве, слава богу. Мы же были уверены, что все так всегда и будет, что ничего не изменится.
- Да, беззаботность… Но главное, талант нужен, конечно.
- Ну понятно.
- Когда он беззаботность найдет… Блок вот об этом писал в "Назначении поэта". Пушкина он приводил в качестве примера, что в "заботы суетного света он малодушно погружен". Первое условие для поэта, для того чтобы писать, - это отбросить заботы суетного света, в котором живет большинство людей. Вся их жизнь подчинена его ритмам, скоростям. Но ты останешься на обочине, это же маргинально. Как вот Буковски тоже… Ну хорошо, он как бы алкоголик. А если остаться на обочине без алкоголя? То есть понять, что все равно - пей или не пей - ты все равно там. Вот так вот.
- Тема алкоголизма - она почему-то людей трогает. Я не могу понять почему. Хотя, с другой стороны, может, лукавлю, отчасти это понятно.
- Трогает, трогает, сейчас в ход пошли наркотики.
- Совсем не о том, наверное, надо писать.
- Они давно пошли, я раньше хотел роман написать про наркотики, и потом, когда все это вышло на поверхность, стало обыденностью, банальной обыденностью, я понял, что трагедия, о которой хотел писать, не зависит от того, укололся ты или не укололся, она все равно есть. И в основном это трагедия художника.
- Ну-у, не всегда.
- Я поясняю специально: есть отдельная личность, которая утверждает себя, и ей есть что утвердить. Люди сбиваются на обочину потому, что они не могут в отдельности, они в отдельности никто и ничто, все-таки это надо признать. А вот какой-нибудь Буковски способен так жить - слушать Шостаковича и бухать литрами.
- Быть самодостаточным - это важно, конечно…
- Вот, самодостаточным. То есть самодостаточной личностью. То есть трагедия между самодостаточной личностью и несамодостаточностью общества.
- Это характер, надо родиться таким.
- Характер вырабатывается со временем.
- Не уверен…
- С талантом надо родиться!
- У кого-то сильный характер, у кого-то слабый. А талант… понятно… Я думаю, талант у всех есть, у кого-то в большей степени, у кого-то в меньшей.
- Я не знаю, я в эту абстрактную теорию плохо верю. Все говорят, что любой человек гений, но не в каждом это проявляется. Да, с этим не поспоришь…
- Не обязательно гений, но талантливый в какой-то своей области.
- Если он просто хороший человек уже талант, если на то пошло.
- Согласен. Просто не каждый способен реализоваться в соответствии со своими талантами. У нас же все подвержено моде. Вдруг модным становится фигурное катание, и всех детей отдают коньками дружно резать лед. А у ребенка, может быть, другие наклонности.
- Я всегда был против вот этих вот мод, причем мода - математическое слово, это среднеарифметическое, нечто распространенное. То, что сейчас мы наблюдаем в массе, - это и есть собственно мода. Я не любил ее никогда, категорически не переносил. Я не думаю, что это хорошо, просто есть такой факт в моей биографии.
- Но мода и вкус формируются, на них можно повлиять. Вот телевидение же повлияло на то, что фигурное катание стало модным. Не было, не было модным, и вдруг широкая акция ба-бах! Почему бы не сделать так же модным читать?