- Просто поэзии необходимо разрешение в гармонии, она должна разрешиться гармонично, даже самая трагическая. И эта гармония не постижима, рассудком не постижима. Она не поддается схеме, в которой можно изложить сюжет. Хотя проза высокого качества похожа на поэзию. Когда Толстого спросили, о чем "Анна Каренина", он ответил, что должен весь роман слово в слово пересказать. Но это уровень художественности. Выше его только поэзия. Вот идет научный уровень мышления - рассудок, потом идет художественный уровень, он включает в себя этот рассудок. И дальше идет то, что свыше уже, - вдохновение, поэтический уровень. Не все стихи таковы. Но вот шедевры русской поэзии… Пушкинское "Когда не требует поэта к священной жертве Аполлон" - вот об этом.
Боюсь, что в современном обществе вкуса к поэзии не наблюдается, собственно говоря, поэтому ориентироваться на читателя невозможно, иначе вообще бросишь писать.
Многие вымерли, как динозавры
- А что если и дальше так оно и будет?
- Ну, значит, мы вымрем, как динозавры.
- А американцы не вымерли же, они к литературе проще относятся.
- Нет, многие вымерли. Джеферсон бросился с моста, Эмили Дикинсон покончила жизнь самоубийством, Беримор тоже. Не так просто все. Я думаю, именно поэтому художники либо уходят вообще из этого общества, тупорылого, технократического, жрущего и жующего, если они настоящие художники, либо кончают жизнь самоубийством, если не могут дальше, задыхаются, их колбасит по-черному. Они спиваются. Тот же Буковски, тот же Берроуз, вся их жизнь - черный юмор. Какие тут премии могли помочь? Как Буковски начали печатать, в пятьдесят лет на него обрушилась популярность, бабы все эти сумасшедшие опять, бедняга вообще охренел.
- На нем же просто зарабатывали, я думаю. Спаивали его и зарабатывали, зарабатывали и спаивали.
- Ну, он и сам не дурак был выпить, не надо. До пятидесяти лет только об этом и мечтал. О бабах и о выпивке. И потом получил то, о чем мечтал. Так что он не в проигрыше в каком-то отношении. Если б не хотел, ушел бы от этого. Но он предпочел идти дальше, до конца.
- Удивительная история! Он был силен в том, что образ жизни его ничем не отличался от жизни героев его произведений. Часто в этом видят слабость книги.
- Но это действительно переходит в некие комиксы. Когда знакомишься с лучшими его рассказами, переведенными и напечатанными у нас много лет назад, видишь, что это действительно шедевры и писатель - большой, великий… алкоголик. Потом ты ждешь поменьше подобных штук подобного пошиба, а появляются словно пародии на прежние вещи. Становится нестерпимым самоповторение: украл, выпил - в тюрьму, украл, выпил, в тюрьму - все одно и то же и идет по кругу.
- Но это же обычное явление в литературе. Случается у автора находка - несколько удачных вещей, - а потом прием нещадно эксплуатируется, как "гарики" этого самого… фамилия вылетела из головы… Губермана. Тоже ведь есть очень удачные вещи, но большей частью вторичные поделки.
- И осудить за это нельзя, потому что деньги зарабатывают люди. А с другой стороны, и уважения такая практика не вызывает. Мне всегда вспоминается Давид Самойлов, который Губермана принял у себя, когда он к нему приехал. Вместе они бухали (Губерман сам вспоминал об этом, такая книжка есть очень хорошая о Давиде Самойлове), тот на него шикал, цыкал, чтобы не мешался и ушел спать, поскольку не умеет пить. Бухали вместе, и, конечно, Самойлов научил его немного уму-разуму. Вот Самойлов в этом плане один из последних. Умел и смешные вещи писать, юмористические, иронические и высокого уровня. Ну а у Буковского здоровье было отменное, конечно.
- Весьма! При таком образе жизни да еще умудряться писать. Причем хорошо писать.
- Но он настоящий был писатель - со вкусом, с талантом, стилем.
- Ну, как сказать… Тоже сам себя сделал. Это же надо очень захотеть, чтобы работать на почте и писать.
- Сила была огромная, высокая вера в себя, вера в то, что делает. Индивидуальный стиль, талант, который не пропьешь сразу.
- Что? Может, еще грамм по сто чаю?
- Идем!
Любовь - это беременность счастьем
- Здесь тихо, ветра нет, белый потолок, что-то гоголевское во всем этом, хохляцкое. Слушай, одиннадцатый год я запомню - вот весну, лето - невероятным количеством беременных. Это так приятно. Столько беременных! Еду я в транспорте, по нескольку штук их вижу… там, тут… Это так здорово! В мире благодать разливается благодаря этим животам. Это радует. Как бы дело такое… мировое. Не все озлобленные рыщут, наращивают гонку вооружений, дабы поразить Америку.
- А одиннадцатый год… Годом чего его объявили? Не годом ли беременных?
- Было бы обидно, если б это объявили, а не произошло стихийно. Женщины для того и существуют, чтобы заряжать их постоянно, чтобы они ходили с пузами, но только вот для этого мы должны быть богатыми такими. Баями.
- Не кажется ли тебе, что пока они нас заряжают?
- Увы, происходит все наоборот, и с этим уже ничего не сделать. Вон кавказские мужчины… Они сидят и разговоры разговаривают, а женщины их обслуживают и деньги зарабатывают. Но это традиция такая, у нас не так. У нас так не получится. Нашим бабам что надо? Она как ванька-встанька, ее надо постоянно лупить, чтобы она лежала. Я в переносном, конечно, смысле.
- Я недавно у кого-то прочитал, у кого - уже не помню, что мужчины ищут женщину для того, чтобы ее обеспечивать, а женщина ищет мужчину для того, чтобы он ее обеспечивал. Установки разные.
- А я для себя про любовь сформулировал так: когда двое любят одного и того же человека, одному становится обидно, то есть когда она любит себя, и он любит ее. Хе-хе, вот так вот получается! А у женщин… ведь любая нормальная баба не должна никого любить больше, чем своих детей.
- Это правильно, я с тобой согласен, но иногда бывает очень обидно. Когда тебе вдруг откровенно говорят, что твои проблемы вообще не волнуют…
- Я любовь вообще широко понимаю, но когда от тебя ждут только того, чтобы ты выполнял лишь программу по обеспечению семьи, тогда действительно становится обидно. И очень. А вот все остальное любовь и романтические иллюзии. Но это не значит, что иллюзии не действительны и романтической любви нет.
- Подожди… У человека же существует представление о счастье, и любовь надо рассматривать как одно из представлений о счастье. Нет разве?
- Абсолютно. Я не знаю, что делал бы в этой жизни, если бы до сих пор этой иллюзии не питал. Просто нет любви безответной. Вернее, она даже безответная - все равно счастье.
- Ну, конечно, счастье. Любовь - это беременность счастьем. И плод любви нуждается в заботе, дабы избежать опасности аборта или нечаянного выкидыша.
- Просто любить, просто смотреть и любить, видеть, радоваться, любоваться безобидно, так сказать. Красота же не принадлежит какому-то отдельному человеку.
- У меня стишок такой был: "Люби, не требуя любви, прости, не требуя прощенья". Но сможешь ли ты жить по такой формуле? Ведь очень хочется, чтобы тебя тоже любили!
- Еще бы! Тем не менее, когда меня любят, я чувствую, что начинаю отказываться от чужого чувства, мне это претит, я чувствую, что ко мне относятся, как к ребенку, как к маленькому какому-то, хотя я сильно хочу того, что называется единением, - близости, растворения взаимного. Но не умеет женщина так растворяться, как ты в ней растворяешься!
- У женщин другие задачи, в общем-то. Мы просто это признать не можем, не хотим.
- Мы не хотим это признать, хотя и понимаем все. Принять не можем…
- Не можем потому, что хочется еще и пострадать, - хочется, чтобы нас пожалели.
- Жалость - да, тоже любовь, но нужно, чтобы отношения были полноценными. Они такие и бывают, а нам все мало, мало… А на самом деле в наши годы ничего нам не мало, у нас уже все было, все есть. На самом деле вот это надо понять. Конечно, есть вероятность и того, что "может быть, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной". Ну, может быть… Но как-то мало надежд, потому что раньше, смотришь, помоложе был годика два-три-четыре назад. И как-то женщины смотрели жадными глазами, отвечали на твои взгляды. Помню, был у меня случай: в метро когда-то ехал и вижу - одна кончает… Я сидел напротив, ехал с ночной смены, охранником был, она зашла, я на нее так посмотрел, смотрю на нее - ну, хочу просто, я как раз один жил, сорок два года мне - и она зашла, метро полупустое было, утро, часов восемь, сначала у двери встала, взгляд бросила и глаза прикрыла. Я сижу и продолжаю смотреть неотступно. Она раз - и села прямо напротив. А это в конце вагона, там, где маленький отсек с сиденьями. Села вот так, посмотрит на меня и глаза закрывает. Понимаешь? И трепещет! Вот такого кайфа я вообще раньше никогда не испытывал. В воздухе все происходит, представляешь! Достаточно долго… Удивительно! И красиво главное! По обоюдному желанию. Вот возбуждение, это тебе не механика какая-то - хватать за ляжки, - хотя это тоже приятно… "Меня знобят блестящие подметки, а ляжки прямо забирают в плен". Это действительно, озноб такой сексуальный идет. А сейчас уже не так, средств таких нет. Молодежь сейчас прагматичная. Если б я на белом лимузине подъехал, все бы смотрели, удивлялись. Старость приходит, пожелатость, пожелистость, пожелетость. Пора избавляться от моложавых иллюзий. Наступает время прозы.