Утро понедельника меня раздражает. Вроде бы и вышел из подъезда в хорошем настроении и даже успел порадоваться легкому сентябрьскому ветерку, с щенячьим восторгом бросившемуся навстречу, облизавшему лицо бархатным языком, но все испортила тупая тетка, которую нагнал, спеша на остановку. Дело в том, что у нас в Уфе расширили проезжую часть. Естественно, за счет тротуаров. Но никто из городских чиновников почему-то не подумал, что по сузившимся пешеходным дорожкам будут ходить тупые толстые бабы. И вот идет такая вразвалку прямо посередине тротуара, и ей глубоко по барабану, что следом за ней кто-то торопится - может, опаздывает на работу, и ее не обойти ни справа, ни слева, и на звуковые сигналы она не реагирует. Пока дошел до перекрестка, за мной образовалась чертыхающаяся, мягко сказать, очередь. Ощущение такое, что люди созданы для того, чтобы мешать друг другу. И их много. Злые, куда-то торопятся, наступают мне на пятки, чуть не сбивают с ног. Нервные и в проблемах. Торопятся все, кроме толстой тетки. И поскольку до ее крохотного сознания добраться никто не в состоянии, проклятия начинают раздаваться в мой адрес. Я терплю, но настроение, разумеется, испорчено. Так, валкой колонной мы добираемся до перекрестка. А дальше, как обычно, - невыносимые муки городского транспорта.
Если вы ездите на работу в старых неповоротливых пазиках, напоминающих ту самую толстую тетку, осмотритесь однажды вокруг себя - вы не увидите ни одного красивого человека. Люди, как на подбор, уродливы. Автобус дергается в пробке; стоя в проходе, кое-как держусь за липкие поручни, за которые ранее держались сотни далеко не чистоплотных пассажиров, а рядом кашляют, чихают и сморкаются мерзкие существа. Они прячут в волосах длинные уши и прикрывают руки с нестрижеными когтями, но вот кошачьи глаза им никак не скрыть, поэтому я их сразу же узнаю - это гоблины. Ты их случайно собрал на одном маршруте, Господь? Низкорослая темная гоблинша хрипит так, что мурашки бегут по телу, пробираются в мозг и там застывают холодными колючими сталактитами: "Мужики обмельчали, никто не уступит место женщине!" Это своеобразный способ обращения-намека к худенькому парнишке в сером плаще, уткнувшемуся в окошко на переднем сиденье, но брошенные камнем слова рикошетом касаются меня, и тогда я, еще не совсем отошедший от субботней эйфории, совершенно неожиданно для себя вслух удивляюсь:
- Это вы-то женщина? Не морочьте мне голову, я видел настоящих женщин.
Страх, что я потом о себе услышал! Каюсь, каюсь, каюсь, лучше бы я молчал.
Учитель сказал: "Весна и лето благодетельствуют, а осень и зима наносят урон". Проникший в таинственную тьму, он возжелал, чтобы лето длилось как можно дольше, чтобы ощущения сладостного субботнего утра никогда не прекращались. Это скоро, это скоро бабье лето, бабье лето - надо просто набраться терпения. Хотя, если честно, сегодня я встревожен: похоже, нынешняя осень готова нанести коварный удар. Возможно, проклятья гоблинши были предупреждением.
Как бы медленно ни ехал автобус, он все равно доезжает до моей остановки. Наконец я в университете, в потоке студентов влетаю на третий этаж: здрасьте, здрасьте, здрасьте, здрасьте… Весело и шумно, привычная обстановка меня успокаивает. Подхожу к двери с надписью: "Кафедра лингвистики" - она неожиданно распахивается, едва не припечатав мой фейс золочеными буквами таблички. В открывшемся проеме стоит наш интеллигентнейший завкафедрой Ибрагим Абрамович - дремучий оливково-зеленый орк с большими клыками и плоским, как у обезьяны, носом.
- Здрасьте, - выдыхаю я, понимая, что попался и теперь нудного разговора не избежать.
- Здравствуйте, молодой человек…
Шеф протягивает руку через порог, язвительная улыбка, словно маска грабителя-налетчика, прикрывает его лицо от подбородка до самых краешков подозрительных глаз. Испытывая глубокие сомнения, подаю ему руку. Я не брезглив, но почему-то каждый раз после общения с ним непременно хочется вымыть руки.
- Пройдемте-ка в мой кабинет, голубчик, нам есть о чем поговорить. - Он почему-то думает, что профессор именно так должен обращаться к молодому коллеге - голубчик.
Обреченно плетусь за ним, понимая, что совершенно не готов к предстоящему разговору. Шеф еще не знает о моих намерениях слинять с работы в ближайшую неделю; похоже, для него это будет "приятной" неожиданностью.
Кабинет встречает унылыми стенами, скорбящими о ремонте, не проводившемся с конца прошлого века; со стен строго смотрят неистовые ревнители слова - Бодуэн де Куртенэ и Алексей Шахматов, вдавленные в тяжелые крепкие рамки. А вот новое кресло, я тону в его мягкой коже, и небесное спокойствие опускается на грешную землю, становится тепло и уютно. Видимо, я веду себя непочтительно, поскольку шеф продолжает стоять, - что ж, прикинусь снобом, а вернее, жлобом, не замечающим своей бестактности. В конце концов, кто ему мешает тоже присесть в собственном-то кабинете? Прикрываю глаза… и слышу голос Учителя.
Учитель сказал: "Осенью обращайся головой на запад. Не следует тянуть волынку и быть однообразным, нужно достигать своевременного применения". Разумеется, он, проникший в таинственную тьму, имел в виду не только соитие, наверняка фраза несла метафорическое значение. Сведущий в музыкальных звуках благородный муж не может не дойти до глубины чудесных утонченностей, но едва я собрался осмыслить их, как скрипучий голос заведующего вернул меня в реальность.
- Семен Аспосович, голубчик…
"Какой я тебе голубчик? Я защитился семь лет назад и вовсю кропаю докторскую, а эта старая кляча до сих пор держит меня в старших преподавателях".
- …учебный год только начался…
"Ух ты! Только начался, а мне уже обрыдло…"
- …а вы умудрились не только запустить, но и напрочь запутать кафедральную документацию, что в условиях неминуемой аттестации вуза представляется непростительным мальчишеством. Тем не менее даю вам сроку три дня, для того чтобы исправить оплошности, иначе мы будем вынуждены расстаться с вами. Это во-первых.
"Ну и расплескалась зеленая плесень, круто завернул. Неужто и "во-вторых" придумал?"
- Во-вторых, Нина Тимофеевна опять слегла, вам придется заменить ее в субботу…
"Как? В мою законную субботу?!"
- Ибрагим Абрамович, как же я заменю Нину Тимофеевну в субботу, если в четверг вы меня уволите?
- Почему же я вас уволю, голубчик?
- Да вы только что сказали, что даете мне только три дня на эти дурацкие рабочие планы. Но мы же не первый день работаем с вами, вы понимаете, что я не способен сочинять подобную мутотень, следовательно, через три дня я увольняюсь.
- Постойте-постойте, как "увольняюсь"? А кто будет читать историческую грамматику? Не предполагаете ли вы, голубчик, что лекторы в нынешнее время на улице валяются?
- Мне будет горько осознавать, что факультет останется без молодого перспективного специалиста…
- Это шантаж, молодой человек? - заведующий скорчил брезгливую гримасу. "Да ты мерзкий подонок!" - читалось в его воспламененном взоре.
Бодуэн заржал со стены, как лошадь, и даже Шахматов хитро прищурился. И тогда я пустился во все тяжкие и стал подлизываться:
- Какой же шантаж, Ибрагим Абрамыч? Это всего лишь маленький шантажик, неудачный и грубый, согласен. Я же знаю, что вы добрый (подхалим!) и хорошо ко мне относитесь (ха-ха!), пусть, как всегда, Аллочка (наша секретарша) напишет за меня планы, а я ей за это привезу сувенирчик из Оломоуца…
- Сто-о-оп!..
Я затыкаюсь.
- Из какого такого Оломоуца?
И тогда достаю приглашение на международную конференцию и протягиваю шефу. Уткнувшись в бумагу, он наконец садится за стол, а я беру чистый листок и пишу заявление на командировку.
- Ибрагим Абрамович, вы же знаете, что раз в год в бабье лето я езжу на конференцию славистов. Серьезно заниматься наукой без общения с коллегами-смежниками, авторитетными учеными, просто невозможно.
- Понимаю, Семен Аспосович, но вы ставите меня в сложное положение, ведь есть же учебные планы, расписание. Что если я не подпишу?
- А аттестация вуза на носу? А годовой отчет по кафедре? Что вы там напишете в разделах "международные конференции" и "зарубежные публикации"? Разве у нас есть другие идиоты, которые ездят на международные конференции за свой счет? Ведь ректор наверняка зажопит деньги на командировку.
- Конечно, зажопит, - выдавливает с грустью интеллигентнейший Ибрагим Абрамыч и подписывает заявление.
Довольный собой выхожу из кабинета, Бодуэн и Шахматов улыбаются вслед.