* * *
Я считал, что наконец-то закончилось мое испытание, из которого я вышел всего-навсего одиноким пьяницей, но жизнь всегда готова преподнести сюрпризы.
Когда я уже начал было приходить в себя и потихоньку обустраивать быт, в дверь постучали. Я открыл и увидел на пороге девочку в простеньком розовом платьице.
- Ты кого ищешь? - спросил я, решив, что она ошиблась дверью.
- Можно я у тебя поиграю? - попросила она. - Мне очень одиноко, так одиноко, что хочется плакать.
Я растерялся от столь неожиданной просьбы. А она уже прошла в комнату, и мне оставалось только улыбнуться и спросить:
- Чаю будешь?
Она рассмеялась звонким колокольчиком:
- Да, с конфетами!
Конфет, конечно, не оказалось, и мне пришлось плестись за ними в магазин. Когда я вернулся, девочка вовсю играла в свои девичьи игры и словно не замечала меня.
- Как тебя зовут? - спросил я, но она не ответила, увлеченная игрой. "Ладно, узнаю позже", - подумал я. Потом мы пили чай, и я удивлялся ее непоседливости, из-за которой чай был разлит, крошки кекса сыпались направо и налево и пятна варенья постепенно сливались в озера на совершенно новой скатерти. Я и сам не отличаюсь аккуратностью, поэтому, поняв, что генеральной уборки не избежать, смирился и занялся срочными делами. Только шум детской игры никак не давал сосредоточиться, и я раздражался, а девочка задавала бесконечные глупые вопросы:
- А почему у тебя шторы всегда задернуты? Ты что, не любишь солнечного света?
- Просто я не люблю, когда кто-то вторгается в мой мир, - несколько грубо ответил я. - Не пора ли тебе домой?
Она вздохнула, взяла куклу и ушла, рассерженная, даже не попрощавшись.
А ночью я проснулся от детского плача. Я был в шоке, когда, включив свет, увидел девочку, сидящую на кровати напротив моего дивана, однако объяснил все тем, что забыл запереть дверь. Девочка всхлипывала. И хотя в последнее время женские слезы не вызывали во мне жалости, я участливо спросил:
- Что с тобой, откуда ты?
- Меня никто не любит, - еле выговорила она сквозь слезы.
- Почему это никто? Вот я, например, - соврал я, и она обвила мою шею тоненькими ручками. Я был тронут столь неожиданным доверием и, уложив девочку спать, сам уснул несколько озадаченный.
С этого дня, а вернее - ночи, я перестал быть одиноким. Девочка приходила ко мне и уходила неведомо куда, когда ей заблагорассудится. Сначала я мирился с этим, затем привык, а потом стал скучать без нее, все-таки вдвоем всегда веселее, нежели одному. Кроме того, мне приходилось заботиться о ней, а когда заботишься о ком-либо, забываешь о собственных невзгодах и в жизни появляется хоть какой-то смысл.
Глава 3
История с Гитлером
- Смысл жизни в том, чтобы его искать, - уверенно произнес Калюля, изрядно отпив пива из бокала и яростно вращая глазами, - а вот когда его найдешь, тогда и будешь счастлив, как все великие. Надо быть великим. Маленький человек никогда не будет счастлив.
Он горестно ухмыльнулся, и от его улыбки стало еще сумрачней в и без того темном пивном погребке, где мы общались последние полтора часа, просаживая мою скромную зарплату. Отчаянье в глазах Калюли говорило о том, что денег нам на сегодня не хватит и придется искать еще.
- Вот ты посуди, - продолжал он, нервно поглаживая густую рыжую бороду, - разве стал счастливее Наполеон, завоевав полмира? Нет, потому что он был маленьким. Пыжился-пыжился, а ему раз и Ватерлоо подсунули с островом Святой Елены и мышьяком, чтоб жизнь медом не казалась.
Я был уже пьян, плохо улавливал логику рассуждений Калюли и все пытался найти связь между величием человека и его ростом.
- А мне кажется, - сказал я, - великие люди никогда не бывают счастливы, они только приносят боль и страдание близким и тем, кто их окружает. И чем величественнее человек, тем больше страданий он приносит. Возьми, к примеру, Иисуса. Он, конечно, страдал за людей, но тем не менее и сам принес в мир нескончаемый поток страданий. Прежде всего своим последователям, которые были не настолько умны, чтобы понимать новое учение, но жаждали верить в его слова. Только, веря в его величие, фанаты в простых изречениях Иисуса искали более глубокий смысл. Даже так: сложное понимали буквально, а простое метафоризировали и тоже понимали по-своему. В результате проповеди Иисуса получали прямо противоположный смысл. Он и сам ужасался, видя записи своих речей, но ничего не мог с этим поделать. И тогда решился на шоковую терапию, надеясь своей смертью открыть людям глаза на зло, ими творимое.
- Ты богохульствуешь, - прервал раздраженно Калюля, пережевывая остатки воблы. За соседним столом заржали. Это был смех сытых самоуверенных нацистов.
Улыбающийся официант принес еще пива:
- Вам презент от соседнего столика.
Мы подняли кружки и раскланялись с соседями, сидящими в ярко освещенном углу. То были люди в форменных одеждах. Один из них направился к нам.
- Это Гитлер, - сквозь зубы прошептал Калюля и, привстав, приветствовал подошедшего: - Добрый вечер, хер Адольф.
- А вот за "хера" вы еще ответите, - сказал подошедший. В освещенном углу заржали сильнее, и Калюля как-то сник и сжался.
- Можно к вам присесть?
- Валяй, - ответил я и спросил: - Ну и как жизнь, Гитлер? Что нового?
Гитлер невозмутимо откинул рукой длинную прядь со лба, обмочил коротенькие усики баварским пивом и, проигнорировав мою грубость, грустно заметил:
- Вот вы говорите: смысл жизни, великий человек, маленький и все такое прочее. Но я вам скажу, что, только имея власть и силу, можно достичь своей цели. А цель у нас одна - счастливая жизнь в счастливом обществе.
- И как же вы полагаете прийти к такому обществу? - вопрос мой был прямой и с ехидством.
- Через борьбу. Мы, как хирурги, должны отрезать все болячки на теле социума, возродить здоровье нации и дать людям все, что им необходимо, чтобы чувствовать себя счастливыми.
- Да знаю я эту власть и счастье для народа! Вот у нас праздновали День Народной Республики. И что? Всех повыгоняли из города, стянули войска, пригласили милицию и ОМОН из соседних областей. Город закрыли для въезда, у студентов отменили занятия и отправили домой. Магазины не работали, вечером отключили на улицах свет, дабы люди сидели дома. Это ж надо, как власти боятся народа, для которого строят счастливое будущее! А вы что, готовите новый путч?
- А что еще можно готовить в пивнушке? Не хотите присоединиться?
Калюля уже нажрался до безобразия и, засыпая за столом, клевал носом так, что со стороны это можно было понять как одобрение планов нацистского гения, поэтому мягко и нежно я произнес свою любимую фразу, неожиданно приходящую на ум в состоянии приличного опьянения:
- Да пошел ты…
Друзья уже привыкли к моим пьяным выходкам и не обращали на это внимания, но нацисты были в полном восторге от моих слов. Неторопливо подойдя ко мне сзади, они за руки вытащили меня из-за столика и, раскачав, долбанули об стену.
* * *
Когда я очнулся, было так же темно. Голова раскалывалась от боли. Рядом на грязном бетонном полу валялся пьяный Калюля. "Это не вытрезвитель, - подумалось мне, - в вытрезвителе есть лежаки и дают простыни. Где же мы?" В углу что-то зашуршало. Приглядевшись, я различил силуэт огромной крысы. Вот твари! Даже бетонные полы им не преграда. Я подошел ближе и понял, что это была тупая крыса, потому что она нисколько не боялась, а, напротив, злорадно ухмылялась.
Ногой я растолкал Калюлю:
- Вставай, герой.
- А что, уже завтрак? Что дают? - сквозь сон пробубнил тот.
- Как всегда, яичницу. Калюля потянулся и сел:
- Как сыро у тебя. А что, кровати не было? Пива нет? Он все еще находился в мире грез и туманов, и, чтоб вернуть его в реальность, я пнул его в бок и сказал:
- Очнись, придурок, мы в тюрьме.
- В какой тюрьме?
- В крысиной.
Тут только он начал что-то осознавать и потихоньку трезветь.
- Что у тебя с головой? У тебя кровь.
- Раскололась от вчерашних впечатлений.
- Ничего не пойму, и всю ночь Гитлер снился.
- Он не снился. Он завербовал тебя. Теперь ты главный эсэсовец, - мрачно пошутил я.
- Да пошел ты со своими шутками!
- Я бы пошел, да некуда. Стены кругом.
И тут только Калюля полностью включился. А когда он трезв, то умница и может многое. Главное - заставить его думать.
- Откуда эта крыса? - немедленно спросил он. - Ты же не допускаешь, что ее тоже посадили под арест?
- Наверное, с улицы.
- Вот именно. Значит, у нее должен быть ход. Надо прогнать ее и посмотреть, куда она сунется.
- А потом мы полезем за ней, - догадался я и стал хохотать на всю камеру, потому что эта мысль мне показалась очень смешной. - Я понимаю, что ты маленький, но боюсь, что даже ты не влезешь в эту нору.
Калюля был сдержан и серьезен. И, несмотря на мои возражения, начал гоняться за крысой, пока та куда-то не юркнула, а Калюля с разбегу влетел во что-то хрупкое. Раздался шум, треск, и мой приятель неожиданно исчез.
Из открывшейся дыры шел свет. Заглянув в нее, я увидел офицера в шинели вермахта, с удивлением рассматривающего моего товарища, который беспомощно валялся рядом. Помня, что сила во внезапности, я не стал медлить и с криком "Бей фашистов!" прыгнул на офицера сверху и оглушил его, а затем, забрав револьвер, пошел по коридору бетонного бункера.