Произошло это так. Эмили возобновила привычку проводить дни и ночи в другом доме, можно сказать, что ее призвал долг. За ней, надо сказать, неоднократно прибегали оттуда. Она звала с собой и Джун, та внимательно слушала, соглашалась, кивала, но не двигалась с места. Я начала привыкать к мысли, что потеряю вверенную моей опеке Эмили и получу взамен Джун, следить за которой мне никто не поручал. Мне эта девочка нравилась, несмотря на пену подавленности, ползучую вялость, которой она окутывала все вокруг себя, которая одолевала меня и Хуго. Интересно было с ней поговорить - хотя чаще всего Джун просто валялась в углу дивана, свернувшись в комочек или развалившись выброшенной на берег медузой. Правду сказать, мне было бы приятно от нее избавиться. Эмили возвращалась, жарила свою любимую картошку, заваривала драгоценный чай, вбухивала в чашки по десять ложек драгоценного сахара, просвещала Джун относительно происшедшего в коммуне. Джун проявляла живой интерес, спрашивала о Джеральде, обещала "завтра обязательно" туда отправиться - и оставалась на диване. В жизни на мостовой Эмили проявляла себя вулканом энергии. Группа Джеральда разрослась до полусотни человек, живших в коммуне или приходивших ежедневно из своих домов. Эмили постоянно видели рядом с Джеральдом - помощницу, советчицу, источник информации. Я отважилась на то, чего раньше избегала, чтобы не нарушить хрупкое равновесие, не обеспокоить Эмили. Я пересекла мостовую, "дабы убедиться своими глазами" - как будто из окна я не "убеждалась" ежедневно и ежечасно. Так говорили о себе люди постарше, перед тем как, прихватив одеяло и кое-какие пожитки, присоединиться к тянущейся через город ватаге бродяг. Я даже подумала, не вызван ли этот мой визит подсознательным стремлением присоединиться к стае, покинуть город. Соблазнительная идея, надо признать. Она внедрилась в мое сознание, и в борьбе с нею пришлось напрягать все силы. Но в самый первый раз - просто постоять, послушать, что говорила Эмили, что говорили об Эмили. И я поразилась. В который уже раз я удивилась этой девушке. Я циркулировала в этой оживленной, грубой, беспокойной толпе и видела, что буквально все, причем не только из коммуны Джеральда, обращаются к Эмили за новостями, за информацией, за советом. И она всегда в курсе событий. Да, сушеные яблоки в этой пригородной лавке можно приобрести на таких-то условиях. Нет, автобус в эту деревню за двадцать миль никто не отменял, он ходит раз в неделю, следующий в понедельник в десять утра, но подойти на остановку лучше с вечера, да и то придется драться за место… а оно того стоит, там можно дешево разжиться яблоками и сливами. Фермер, который предлагает бараний жир и необработанные шкуры - каждую пятницу на углу такой-то и такой-то улиц… Лошадей продают - то есть выменивают, - сильные, добрые лошади… Кстати, неплохой дом под конюшню, с участком, четыре квартала отсюда, пустует уже который месяц… На лошадь корма в неделю надо… Купить его лучше у… а еще лучше самому накосить травы в парке. В бывшем отеле "Плаза" требуются подсобники на ремонт и изготовление примусов и ламп, оплата готовой продукцией. Зола, конский навоз, компост продаются под виадуком старого шоссе номер… на пересечении со Смит-стрит. Курс лекций "Как самому построить ветровую электростанцию", оплата съестным и топливом… Воздухоочистители, водяные фильтры, обеззараживание земли… наседки-несушки и курятники… точильные камни для ножей… Какой-то многознатец, исследователь городской канализации, обнаружил подземную реку, качает из нее воду (сообщалось где)… Между Икс-стрит и Игрек-роуд отличный растет тысячелистник с мать-и-мачехой, а на Пилдон-вэй какие-то юмористы посадили картофель и забыли о нем, должно быть, откочевали. Эмили знала все это и еще многое сверх того, вследствие чего пользовалась неослабевающей популярностью на кипящей ярмарке людских интересов, аппетитов, страстей и страстишек. Эмили, девица Джеральда - так ее называли чаще всего, к моему удивлению. Отголосок минувшего? Официальная "первая" жена владельца неофициального гарема? Я опробовала этот термин на Джун. "Гарем Джеральда", - бросила я вскользь. Лицо ее чуть оживилось. Да, она слышала это слово… понимает, что оно означает. Видела в кино. Да и вправду у Джеральда гарем… Ха, она, Джун, звезда гарема… "Звезда гарема" потянулась на диване, готовая поднести к губам мундштук кальяна или сочный фрукт с подноса, поданного услужливым евнухом… Сладострастно окинула взглядом свою плосковатую фигурку маленькой старушки, пошевелила пальчиками ног…
Эмили заметила мое появление на "форуме", пришла к выводу, что я созрела, морально готова сдвинуться с места, покинуть город. Вид энергичной людской массы, готовой сорваться с места, научившейся жить подножным кормом, конечно, заражал энтузиазмом. Подмывало одним движением отбросить все отжившее, отрешиться от старых привычек, былых проблем. Для этого стоило лишь пересечь улицу, раствориться в толпе, потерять индивидуальность. Домашнее хозяйство постепенно опускалось до пещерного уровня. Внешне стремились сохранить какую-то видимость цивилизованности, соблюсти декорум, но сидели при свечах, отапливали жилища жестяными печками, жгли в них расколотые топором дрова, разломанную мебель. Рыскали по городу, торговались, что-то на что-то выменивали, даже воровством не гнушались. А ведь эти люди вот-вот стряхнут с сознания прах всей бытовой суеты, пустятся в путь. Да, конечно, им придется где-то остановиться, в какой-нибудь заброшенной деревеньке, на хуторе, прибиться к фермеру, которому можно продать свою силу для обработки полей, ухода за скотом, для охраны территории. Им придется установить какой-то свой порядок, закон в беззаконии, внутреннюю и наружную субординацию. Но в первое время, в первые недели, месяцы, если повезет - на год-другой, воцарится дисциплина без принуждения, подлинная демократия. При мне взрослые с уважением выслушивали мнение подростков, даже детей. Исчезнут заботы о собственности, исчезнут половые табу - хотя, без сомнения, возникнут новые, но новые легче переносить, чем прежние. Проблемы будут решаться сообща. Свобода. Свобода оттого, что осталось от "цивилизации" и ее оков. Бесконечно желанная свобода. Как я рвалась бросить свое хозяйство и уйти! Но нет, нельзя. Мне поручена Эмили, и пока она остается, останусь и я. Я снова вспомнила о семействе Долджели, заговорила о сарайчике на их ферме, который мы сможем превратить в уютный домик. Мы втроем, я и Джун тоже имела в виду, ибо по реакции Эмили понимала, что она не мыслит жизни отдельно от подруги.
А Хуго? На него у Эмили больше не оставалось времени. Если раньше, возможно, зверь и удерживал ее здесь, то этот период давно миновал. Однажды Хуго на моих глазах вспрыгнул на подоконник открытого окна, и все проходящие мимо могли любоваться его безобразным обличьем. Вызов отчаяния. Конечно, его заметили. Ребятишки подбегали поближе. "Глянь, во, уродина!.. Ну и образина!.." - выкрикивали пяти-шестилетки, давно отвыкшие от того, что в доме на правах члена семьи, всеобщего любимца может находиться четвероногое существо. Да уж, если Хуго не избегнет общей участи домашних и бродячих собак, если придет его время отправиться в котел, никто не заступится за него, не взмолится: "Не надо, не убивайте его, он такой хорошенький!"
Что ж… Возвращаясь домой, Эмили заметила желтое пятно, подсвеченное снаружи угасающим закатом, а изнутри тусклым мерцанием свечи. Ее потрясло это пренебрежение инстинктом самосохранения.
- Хуго… Хуго, милый мой… О, Хуго…
Он не повернулся к Эмили, даже когда та обняла его, зарылась лицом в загривок. Он представлял собой олицетворенный немой упрек. Хозяйка стащила Хуго на пол, уселась с ним рядом, расплакалась нервным плачем уставшей, измотанной женщины. Я молча наблюдала. С дивана смотрела Джун. Наблюдал и Хуго. Он лизнул ее руку, расслабился, улегся, как будто говоря: "Пусть тебя это порадует: если я тебе не дорог, то мне и жизнь не дорога".
Жизнь Эмили снова усложнилась. Она носилась из моего дома в тот, общий дом коммуны, оттуда на подзаборный "форум". Она обязателыю забегала увидеть Джун, подкормить ее, уложить спать - если не проследить, чтобы эта девочка отправилась в постель, она вполне может провести всю ночь на диване, следя за вялотекущими изменениями в организме. Надо было побеспокоиться и о Хуго, выдать ему ежедневную дозу любви, как больному по предписанию лечащего врача. Наконец какие-то рудименты внимания и старухе-опекунше, моей персоне - какую-то нагрузку для психики Эмили я все же, льщу себя надеждой, представляла. Но стоило ей задержаться - и за ней прибегал какой-нибудь добровольный посыльный. Я искренне жалела Эмили.
И вдруг все кончилось.
Ситуация разрешилась: Джун исчезла.
Однажды она вдруг поднялась с дивана и вышла на мостовую. Почему? Зачем? Не имею ни малейшего представления. Я никогда не могла постичь мотивов ее поступков. Джун снова слилась с толпой, не присоединяясь к какой-либо группе. Ее плоскую фигурку носило от одного клана к другому, появлялась она и среди "своих", людей Джеральда. Заметила я ее мельком и с женщинами. В эту ночь женщины исчезли - и Джун вместе с ними.
Сначала мы не поверили, точнее, ничего не поняли. Джун нигде не было: ни дома, ни в коммуне, ни на мостовой. Ошеломленная Эмили бегала, искала, расспрашивала. Она и представить себе не могла, что Джун вот так исчезла, даже не оставив весточки. Да, кто-то слышал, что она прожевала что-то насчет "двинуть отсюдова".
Более всего Эмили расстроило то, что подруга ушла не попрощавшись, даже не передав через кого-нибудь хоть словечко. Мы обсуждали ее исчезновение, собирали по крохам, чаще изобретая их, хоть какие-нибудь свидетельства, улики. Наконец решили придать вес маловразумительной фразе, оброненной Джун дня за два до этого. "Ну, чё, как-ндь свидимся авось", - буркнула она тогда, обращаясь к диванной спинке. И это считать прощанием?