***
- Ксюш, тебя к телефону! – заглянула в комнату Асия Фархутдинова, маленькая, чернобровая и вертлявая ее одногодка–соседка. – Иди быстрей!
- Меня?! – поразилась от всей души Ксюша. – Кто меня может звать к телефону?
- Да мать твоя, кто же еще…
- А! Ну да…
Ксюша опрометью бросилась в коридор, схватила висящую на шнуре трубку старинного их коммунального аппарата.
- Да, мам, слушаю…
- Где эта шалава твоя ублюдочная? – зашлась вдруг истерикой трубка в ее руках. – Где она, я тебя спрашиваю? Вырастила проститутку на мою голову!
- Мам, что случилось? – пролепетала Ксюша, с трудом переводя дыхание от испуга.
- А то и случилось! Меня дома не было, а она приперлась тут, приставать нагло стала к Ивану!
- Мам, этого не может быть… Что ты! Этого просто не может быть…
- Ну да! Не может быть! А по чьей милости у него третий инфаркт, по–твоему, случился? Все из–за этой шалавы! Убью к чертовой матери!
- Инфаркт? У Ивана Ильича? А где он сейчас?
- Да только что в больницу увезли!
- В какую?
- Да какая разница теперь, в какую? В двадцать третью, кажется, в кардиологическую… Все равно он уже не жилец… А самое обидное знаешь что?
- Что?
- Все его имущество, оказывается, на дочку записано! Ну, на ту, которая в Бельгии… Так что мне абсолютно ничего здесь не светит… Да если бы не твоя шалава, я б со временем уговорила его квартиру мне отписать! Нет, приперлась, довела мужика до инфаркта…
- Мам, да с чего ты взяла? Может, она и не виновата…
- Да мы в дверях с ней столкнулись! Я открываю, а она выскакивает, как угорелая, и бегом вниз по лестнице… А через полчаса он за сердце схватился!
- Как же так, мам…
- А вот так! Разве я с вами когда–нибудь устроюсь, наконец?! Выгоню обеих на улицу к чертовой матери! Дряни такие…
Трубка еще долго плевалась в Ксюшино ухо разнообразными ругательствами, которые она терпеливо выслушала все до последнего, стоя смирно, вытянувшись в струнку и уперев широко раскрытые от ужаса глаза в облупившуюся грязно–зеленую стену коридора. И короткие гудки потом долго и внимательно слушала…
- Что у нее случилось, Ксюх? – спросила подошедшая Асия. – Серьезное что–то? Ты бледная вся такая…
- У Ивана Ильича инфаркт…
- Ага? Вот и здрасьте–нате! Называется, вышла замуж наша Зинаида Алексеевна! Она что, из больницы звонила?
- Нет, из дома…
- Как же, поедет Зинка в больницу! – насмешливо произнесла застывшая в дверях своей комнаты Галия Салимовна. – Не на ту напал… Хотя если из–за квартиры – то поедет…
- Квартира не его – она на дочь оформлена…
- А! Ну тогда все ясно! Тогда загибаться мужику там одному… Да–а–а, ненадолго же мы с Зиночкой распрощались! Я прямо как чувствовала – придется нам еще поскандалить по–соседски…
- Ксюх, что с тобой? - спросила вдруг Асия, дотрагиваясь до ее плеча. – Мне кажется, ты сейчас в обморок грохнешься! Расстроилась, что мать может скоро вернуться?
- Да как вы не понимаете… Иван Ильич… У него ведь третий инфаркт уже…
- У–у–у… Тогда точно не жилец! – констатировала Галия Салимовна. – А ты иди–ка, приляг на всякий случай, а то и вправду грохнешься тут…
ГлаваII
- Иван Ильич, здравствуйте… - тихо проговорила Ксюша, садясь на краешек стоящего у кровати стула. Нервно сглотнув от волнения и не зная, что говорить и куда деть руки, начала, опустив низко голову, старательно расправлять на коленках полы короткого белого халата, выданного в больничном гардеробе.
Иван Ильич повернул к ней голову и долго всматривался ее лицо, медленно опуская и поднимая тяжелые веки. Не было, конечно, в его глазах больше ни веселости, ни прежней искрящейся синим светом хитринки. Страдальческими были глаза, больными и равнодушными, как у мертвой рыбы, выброшенной злой волной на берег. "Не жилец…", - вспомнилось вдруг ей соседкино бесстрастное заключение, и сжалось в твердый комок сердце, и так захотелось плакать – сил нет… "Нельзя. Надо, наоборот, улыбаться, наверное. А вдруг он меня и не узнал вовсе?" - пронеслось у нее в голове.
- Иван Ильич, это я, Ксюша…
- Здравствуй, Ксюша… А Зиночка где? – тихо спросил он, с трудом шевеля сухими губами.
- А она… Ой, я не знаю… Может, заболела… - лепетала извиняющимся голосом Ксюша, изо всех сил стараясь бодренько улыбаться и чувствуя себя при этом прескверно, будто она и только она виновата в том, что мать так и не удосужилась за эти дни навестить его. "А могла бы!" - подумалось ей. – "Из реанимации его три дня как перевели…"
- Понятно…
Иван Ильич снова отвернул от нее лицо и, дернув некрасиво и быстро кадыком, тяжело сглотнул, уставился равнодушно в больничный потолок.
- А я вот тут бульон принесла, теплый еще. И яблоки… Вы скажите, что вам можно, я все принесу…
- Не надо, Ксюша. Не носи ничего. Видишь – не в коня нынче овес…
- Ну, наконец–то! – громко проговорила, подходя к кровати, статная красивая женщина в белоснежном крахмальном халате. – Наконец–то хоть кто–то явился! А мы уж думали, он у нас бесхозный! Что ж вы, милочка, дедушку своего бросили? Или кто он вам? Отец? Его ведь и кормить надо, и мыть, и белье менять…Он же лежачий! А санитарок, сами понимаете, не всегда хватает… Так что для начала помойте пол в палате, и коридор захватите, и лестницу – у нас все ухаживающие по очереди моют! А потом зайдите ко мне в ординаторскую - поговорим…
На следующее утро Ксюша, трясясь от страха, робко постучала в красивую дверь кабинета директора магазина, той самой Дарьи Львовны, сестры Леди Макбет, что взяла ее, шестнадцатилетнюю мать–одиночку, когда–то к себе на работу. Робко приоткрыв дверь, вошла бочком, улыбнулась виновато и просяще:
- Здравствуйте, Дарья Львовна… Можно?
- Что у тебя, Белкина? Говори быстрей – некогда мне! – подняла на нее глаза от разложенных на столе бумаг Дарья Львовна.
- Я бы хотела отпуск оформить… Мне очень нужно сейчас… Если хотите – я без содержания могу… Мне очень, очень нужно… - умоляюще сведя брови домиком и боясь подойти к столу, лепетала Ксюша, вцепившись рукой в дверную ручку.
- Зачем тебе отпуск, Белкина? Ты что? Ехать куда–то собралась, что ли? В Турцию–Египет?
- Нет…
- Тогда зачем тебе отпуск? Не понимаю! И так народу не хватает, а она отпуск пришла просить! Ты что?
- Мне очень нужно, Дарья Львовна!
В кабинет, больно толкнув Ксюшу дверью в спину, ворвалась главная бухгалтерша Нина, неся перед собой кипу накладных.
- Ой, Белкина, чуть я тебя не убила! Ты почему под дверью стоишь?
- Вот, Нина, представляешь – в отпуск пришла проситься! Совсем обнаглели уже, никто работать не хочет!
- Ну и что? Я, например, вообще не припомню, чтоб она когда–нибудь отпуск брала! Белкина, ты брала отпуск?
- Нет…
- Что, ни разу?!
- Нет…
- А сколько ты у нас работаешь?
- Пятнадцать лет.
- Ого! Вот это подвиг, Белкина! Дарья Львовна, отпустите девчонку! Вы что? – спокойно и требовательно глянула на директрису главная бухгалтерша.
- Ладно, иди оформляй… - махнула рукой Дарья Львовна, недовольно глядя на Нину. - Вечно ты суешься, куда не следует! Да эта девчонка мне всю жизнь должна быть благодарна! Как бы она жила, если б я ее на работу не взяла?
- Да она вам давно уже все отработала! Она ж самая безотказная, слово поперек никогда никому не скажет! Пашет, как рабыня Изаура…
- Что значит, рабыня? Я, между прочим, ей зарплату плачу!
- Ой, да какая у нее там зарплата – слезы одни…
- Нина, опять говоришь много! Хватит! Показывай, чего там у тебя?
Оставив в отделе кадров заявление на отпуск, Ксюша бегом припустила к автобусной остановке. "Надо еще в магазин заскочить, купить чего–нибудь вкусненького, - на ходу размышляла она. – Интересно, что Иван Ильич любит? Не спросила даже вчера…"
День прошел совсем незаметно. Пока кормила Ивана Ильича завтраком – жидкой, размазанной по плоской тарелке пшенной кашей, пока протирала его смоченным в теплой воде полотенцем, пока сидела и следила внимательно за его капельницей, уже наступили ранние зимние сумерки, казавшиеся из больничного окна еще более серыми и унылыми.
- Ксюша, ты ведь целый день со мной провела! Воскресенье сегодня, что ли? – заговорил с ней, наконец, Иван Ильич, когда она присела около него с тарелкой рисовой каши с плавающей в ней худосочной котлеткой.
- Нет, сегодня среда, Иван Ильич! Да вы не беспокойтесь – я ведь в отпуске! Мне все равно дома делать нечего – я уж тут с вами побуду… Можно?
- Да можно–то можно… Только странно все это. Что, и завтра придешь?
- И завтра, Иван Ильич, и послезавтра тоже… Я вам тут еще надоем! Давайте будем кашу есть, пока не остыла! А может, кефиру хотите? Я утром свежий купила. Или печенья?
- Ничего не хочу, Ксюш! Сил нет. Не встану я уже, наверное…
- То есть как это не встанете? Встанете! Обязательно! Вы сейчас усните покрепче, утром проснетесь – а я уже здесь! Может, книги какие принести? Я бы вам вслух почитала! Вы Пушкина любите?
- Люблю…Давай, тащи Пушкина! – улыбнулся он наконец, и даже показалось ей, что мелькнула в его глазах на секунду прежняя синяя искорка, да сразу и растаяла.
- Иван Ильич, а можно, я вас за руку подержу?
- Зачем? – тихо удивился он.
- Ну, не знаю… У вас руки такие хорошие…