* * *
Отношения Лёши с Корой за эти годы раскалились добела. Каждое свидание было первым и последним. И каждый раз приступы первобытного счастья. Сладкие обмороки узнавания. Они задыхались от любви. Оба. Когда были вместе, дышали урывками. Когда расставались, переставали дышать вообще. Каждый раз, когда он раздевал её, у него, как у мальчика, дрожали руки. Её подростковые ключицы сводили его с ума. А в ямочку между ними он проваливался как во Вселенную. Она брала его лицо в ладони и рассматривала – близко-близко. Ему становилось страшно – а вдруг она найдёт в нём что-то, что ей не понравится? И тут же испытывал непреодолимое желание отдать ей это лицо навсегда вместе со всем, что к нему прилагалось.
Иногда, в моменты физической любви, Кора умела прикинуться мёртвой: опускала веки и делала совершенно окаменелое лицо – защитная маска, ни один стон не срывался с её губ, – замерев в неподвижности, она всем своим существом сосредоточивалась на том, что с ней, с ними происходит.
Они проводили вместе всё свободное время, которого, правда, было не так-то и много. Кора приходила к Тиме каждый вечер, часов в шесть, они занимались до восьми, потом садились ужинать – Галя стряпала заправски, умудряясь угодить вкусам всех присутствующих.
Часто к ним присоединялся и Сенька, он обожал Галину стряпню и её песни и мог часами играть с Тимой в математические игры. Сенька второй год уже сидел с заманчивым предло жением работы в Штатах, но никак не решался уехать.
– У меня ж там совсем никого нет, – говорил он.
– У тебя и здесь никого нет. Только работа. Но работа будет и там, ещё интереснее. – Лёшка подозревал, что в голове друга бурлят гениальные идеи, которые никому в этой стране не нужны: развал в науке, как и во всех других областях, был катастрофическим. – Как говорила твоя башка, против ветра можно долго продержаться, только если мочевой пузырь в порядке. Я бы на твоём месте долго его не испытывал.
– Здесь у меня есть ты, – возражал на это Сенька.
– А там семью заведёшь. Женишься на какой-нибудь хорошенькой математичке, нарожаете маленьких математят.
– Я хочу такую, как Кора, – честно объявлял Сенька, глядя на неё с нескрываемым восхище нием.
– Такой больше нет. Она одна, моя Ко, – гордо констатировал Лёшка. – Мы будем к тебе в гости приезжать, благо сейчас это не проблема. Правда, Ко?
– Правда. Всей нашей мини-семейкой, – радостно соглашалась Кора.
А как они веселились! Лёшка придуривался и балагурил без умолку, а Кора с Сенькой велись на его шуточки так, что уши убегали за шею. Кора, с её насмешливым, парадоксальным умом и острым язычком, редко когда пропускала мяч. Больше всех доставалось Сеньке – о нем Лёшка рассказывал весёлые байки, в которых невозможно было отличить правду от вымысла. Сенька не сопротивлялся – смотрел другу в рот с восхищением и кудахтал от смеха, хлопая себя по бёдрам.
– Пока женщина и друг смеются над твоими шутками, даже бездарными, они тебя любят! – Лёха, когда был в ударе, мог обезьянничать и куражиться днями напролёт.
– Я могу смеяться даже над шутками врагов, – уверяла Кора, – если они достойны, конечно. Шутки. И враги. Самый верный способ влюбить в себя женщину – заставить её смеяться. По крайней мере, меня. Мой любимый – самый смешной человек на свете, – доверительно делилась она с Сенькой, сияя глазами, – и самый нежный.
– Печалец, играющий в весельчака, – уточнял Лёша. – Чисто российский оптимист – даже в крестах на кладбище вижу плюсы.
– Я тоже смешной, – не терял надежды ближайший друг, – он ведь в основном надо мной смеётся. Бросай его, уходи ко мне.
– Мы примем тебя в нашу семью, правда Лю? Будем Ко, Сэм, Лю и Тим – китайская международная семейка, – уточняла будущая мадам де Бреттёй, из седьмого колена французских дворян, по мужу.
– Конечно примем, – поддерживал Лю, – будет считать нам деньги и рассказывать про космические и не очень дыры. Согласен, Сэмэн?
Сэмэн был на всё согласен.
Затем Лёша шёл провожать Кору домой и, как правило, оставался у неё до утра. Утром, заскочив домой и поцеловав сына, мчался на работу. На субботу и воскресенье Гале давался выходной, и Лёша с Тимофеем уезжали на дачу, к Вере и всему её семейству.
Такое расписание, казалось, устраивало всех.
Ну, почти всех.
Вера вопросов не задавала – была достаточно для этого умна (житейски умна, как подчёркивала Кора). Для неё, благополучной жены, счастливой матери двоих детей и дочери своих родителей, главным было, чтобы в её жизнь не ворвался хаос. Она стремилась к гармонии. Или хотя бы к её видимости. Всякого же рода "страсти-мордасти" ненавидела как отклонения от разумного и всячески, сознательно и бессознательно, старалась их избегать.
– Все мужики изменяют, главное, как они при этом ведут себя по отношению к своей семье, – комментировала она рассказы "доброжелательных" подруг. – У меня надёжный муж, который, что бы ни произошло, всегда предпочтёт меня и детей.
Все сплетни о муже она пресекала в корне, оградив себя и свою семью, как она считала, непроницаемой стеной.
Но стены, даже непроницаемые, имеют свойство рушиться.
Лёшин бизнес, благодаря связям тестя, шел всё лучше.
– Я получаю солидное вознаграждение за активное шевеление задницей в пользу моего тестя и иже с ним, – уверял он Сеньку, пытаясь вручить тому недостающие деньги на первый взнос за квартиру. – Бери, не стесняйся, у меня не последние. Отдашь, когда зарабатывать научишься.
Тратил Лёшка деньги легко, так же легко, как они ему доставались. Спонсировал проекты, которые считал выдающимися. Например, уговорил совет директоров выделить кредит изобретателю строительных конструкций нового класса – самонапряжённых, или вантово-стержневых. Правда, в этой области он был ни бум-бум, зато очень понравилось название – "самонапряжённая конструкция". И в результате не прогадал – проект за огромные деньги перекупило архитектурное бюро в Торонто.
– Повезло, – прокомментировал тесть. – В следующий раз собственными деньгами рискуй.
Потом у него попросил денег бывший сокурсник по журфаку, подавшийся в режиссёры. Он с невероятным пылом рассказывал о проекте своего будущего спектакля-мюзикла, где будут задействованы в качестве героев-любовников главные фигуры основных мировых концессий: Бог-отец, Бог-сын, Аллах, Будда и иудейский Яхве. И все они будут петь мировые хиты, танцевать рок-н-ролл и классические па-де-де на пуантах, исполнять цирковые номера и, главное, дружить и делиться впечатлениями. Он уже и кастинг звёздный наметил, и музыку ему писали главные компиляторы страны, и за хореографию бралась чуть ли не сама Пина Бауш. Но в этот раз совет директоров выделять деньги "на это безобразие" отказался наотрез, и Лёшка в пылу энтузиазма готов был вынуть их из своего кармана. И вынул бы. Но режиссёра с буйной фантазией, которую тот, очевидно, применял не только на подмостках, подстрелили в каких-то непонятных разборках на стороне. Лёшка же по совету ушлого адвоката, которым пользовалась контора, готовую уже уплыть сумму решил вложить в недвижимость – купил в районе Фрунзенской набережной, в тихом зелёном дворе, сразу две квартиры на одной лестничной площадке и, объединив их и сделав евроремонт, стал обладателем огромной, почти двухсотметровой площади рядом с Лужниками. Старую же квартиру, у Никитских, решил не продавать – в Москве был невиданный бум цен на недвижимость, особенно в центре: это считалось самым надёжным вложением капитала.
Дни рождения Коры и Лёши приходились на конец августа, с разницей в один день (и десять лет). На один из них (ей исполнилось тридцать два, ему – сорок два) он заказал столик в маленьком, уютном, дорогом ресторанчике, владельцем которого был его приятель, и с видом заговорщика пригласил Кору провести с ним этот вечер, пообещав "небольшой сюрприз".
Когда они пришли, их уже ждал празднично накрытый стол на "директорском" месте – небольшом возвышении: шампанское в серебряном ведёрке со льдом и огромный букет белых роз в другом ведёрке, побольше. Лёша разлил шампанское и вытащил из кармана небольшую красную коробочку с золотым орнаментом и надписью на крышке CARTIER. Он положил её на стол и пододвинул к Коре. Она смотрела на неё как заворожённая, блестящими от счастливого предчувствия глазами, не решаясь открыть.
– О, мой трижды романтический Лю, ты делаешь мне предложение? Ты разводишься? – На этот раз глаза её даже слегка увлажнились.
Нужно заметить, что до этого вечера она ни разу не заговаривала с Лёшей на эту тему, с самого начала определив её для себя как запретную. Их связи к этому моменту было уже больше трёх лет.
– Пока нет. Но я это сделаю. Скоро.
– Я ведь просила тебя никогда не говорить того, что не думаешь. Помнишь?
– Я не просто об этом думаю, я уже решил. А это, – он указал на коробочку, – чтобы облегчить тебе быт, пока суть да дело…
– Облегчить быт?.. – С этими словами она открыла коробку и нашла там небольшой ключик. Не золотой, самый обычный. – Что это?
– Это для моего собственного спокойствия – знать, что ты не голосуешь на дороге, не садишься в первую остановившуюся машину и не задыхаешься в толпе в городском транспорте. Придаток к ключу – перед входом в ресторан.
Кора поднялась, пересекла зал, открыла дверь на улицу – прямо перед входом стояла новенькая красная "тойота", с огромным бантом, привязанным к зеркальцу водительской дверцы. Она обошла её, заглянула внутрь и подёргала дверцу.
– Возьми ключ. – Лёша стоял на пороге, протягивая ей ключ.