Через три – очень богатым, пусть на тот момент только по российским меркам.
Они с Верой построили себе дачу недалеко от её родителей, приобрели приличную машину и уже присматривали новую квартиру, побольше.
Тимофею исполнилось три года.
Лёша первым заподозрил неладное. Мальчик был не такой, как все. Он почти никогда не смеялся, разговаривал, в отличие от вечно что-то лепечущих малышей, мало и неохотно, на близких реагировал вяло. И игры у него были странные – игрушками он не интересовался, зато мог часами напролёт открывать и закрывать дверцы шкафа, выдвигать и задвигать ящики комода. В эмоциях его преобладали крайности – Тима или истерически рыдал, или впадал в прострацию, из которой его вывести было очень непросто. И самое тяжёлое, с ребёнком невозможно было встретиться глазами – он свои прятал и отводил.
Начались походы по врачам. Его осмотрели с полдюжины ведущих детских специалистов – психиатры, невропатологи, даже нейрохирург. Никаких явных отклонений не нашли. Сошлись на том, что это странности роста – мальчики часто развиваются скачкообразно, поэтапно; через пару лет выровняется, пообещали врачи. И ошиблись. С каждым годом неадекватность сына становилась очевидней.
Когда Тиме исполнилось пять лет, Лёша повёз его в Израиль, показать тамошним врачам. Говорили, что медицина там достигла невероятных успехов. Да и русскоговорящих врачей было сколько угодно, что в их случае было немаловажно.
Там-то, с неотвратимостью падающего топора, и прозвучал страшный диагноз – аутизм.
– Господи! За что это наказание?! – не удержался Лёша. – Что может быть страшнее больного ребёнка!
– Его потеря. – Врач смотрел на Лёшу с жалостью, смешанной с лёгким презрением. Он был маленький, с тонкой шеей и большими оттопыренными ушами – вот-вот взлетит, – сам похожий на ребёнка. – Больных детей нормальные люди любят больше, чем здоровых. А ваш ребёнок не болен, он просто не совсем такой, как все. И вообще правильность словосочетания "страдающий аутизмом" весьма сомнительна. В некоторых случаях куда более уместно "наделённый аутизмом". Вы слышали, например, об этом чёрном парнишке, который по памяти с одного раза написал панораму Нью-Йорка, увиденную с воздуха? Из аутистов.
– В России такие дети считаются пожизнен ными инвалидами. К ним и относятся соответственно.
– Россия, как известно, родина слонов, – совершенно серьёзно заметил лопоухий доктор. – А знаете, сколько аутистов работают у Билла Гейтса в Силиконовой долине? Они, как правило, прекрасные математики, абстрактное мышление у них могучее, проблемы же у них на эмоциональном уровне. А может, это и не проблемы вовсе, а обыкновенная защита организма от несправедливости мира, от человеческого несовершенства? Может, в этом их сила, а не слабость? Конечно, пока они растут, родителям приходится ограждать их от многого, в том числе от агрессивности окружающих – люди не любят "других", они им подозрительны. Вырастая, такие дети, как правило, неплохо адаптируются. В цивилизованных странах, конечно.
Вернувшись, Лёша изучил всю имеющуюся на эту тему литературу, все последние исследования в этой области и не нашёл ничего обнадёживающего. Болезнь (в России аутизм квалифицировался как болезнь, а аутисты приравнивались к детям-трисомикам, т. е. с синдромом Дауна) была неизвестного происхождения. Характеризовалась нарушением передачи полученной информации от одного звена к другому и её последующей обработки. Сигналы, которые передавались от органов чувств в кору мозга, разрушались и искажались где-то по дороге, и мозг оказывался не в состоянии их правильно воспринять и интерпретировать. Особенно это касалось области эмоций – отсюда и холодность таких детей, и отказ подчиняться каким бы то ни было правилам. То есть полная асоциальность поведения. И затронуты этим недугом восемь мальчиков на одну девочку. Никаких специальных лекарств не существует, а лечение нейролептиками, прописываемое некоторыми специалистами, только усугубляет ситуацию, превращая ребёнка практически в овощ.
Израильский специалист был прав на сто процентов, и это значило только одно – такому ребёнку нужно посвящать во много раз больше времени и внимания, чем обычному. И без всякой эмоциональной отдачи с его стороны. Ледяной взгляд на мир. Мальчик Кай, поцелованный Снежной Королевой.
А Вера… Её организм сопротивлялся изо всех сил, в полном согласии с теорией эволюции, по которой, как известно, выживает сильнейший. Она отторгала несовершенное – а значит, чуждое – всем своим существом, на физиологическом уровне. У неё, в ответ на неадекватность сына, начинались чудовищные мигрени, конвульсивные мускульные спазмы, фантомные боли во всём теле, заканчивающиеся рвотой и обмороками. Врачи говорили о психосоматическом синдроме и не знали, как помочь.
Всё разрешилось самым натуральнейшим образом – Вера снова забеременела. Это была случайная, внеплановая беременность (по крайней мере, для Лёши), возможно спасшая ей жизнь. В положенный срок она разрешилась чудесной девочкой, и все её невостребованные в первом случае материнские чувства сублимировались в этом новом ребёнке.
Она переехала жить на дачу, поближе к родителям, оставив мужу Галю в качестве домработницы и няни.
В результате Лёша, который не мог доверить сына даже самой безупречной няне, остался с ребёнком практически один на один. Он научился угадывать и понимать желания мальчика, научился терпению и спокойствию в самые критические моменты его неадекватного поведения. Научился как бы растворяться в ребёнке – так что "я" сына становилось его "я". Думать, жить его мыслями, желаниями, чувствами – только такое полное проникновение могло создать условия для его реабилитации.
Зато бывали и минуты счастья, он видел, как ребёнок оттаивал, утыкался ему в колени, стесняясь приступов радости, тихо обнимал за шею, заползая к нему в постель по утрам.
А однажды сказал как бы в пространство: "Я никому не счастье". И Лёша завыл в голос – это было пусть и отчаянное, но проявление сильной эмоции, рвавшейся наружу.
Один из детских психотерапевтов, которому Лёша доверял больше других, женщина, у которой был свой ребёнок-аутист, правда уже в подростковом возрасте, посоветовала ему начать как можно раньше занятия с Тимой с целью подготовки к школе. Особенно она советовала сделать упор на математике и иностранных языках.
– И то и другое их очень дисциплинирует и по-настоящему увлекает.
Она же посоветовала ему и педагога, который имеет опыт работы с такими детьми и может приходить на дом к ученику.
– Это обойдётся вам недёшево, но того стоит – специалист высокого класса и, главное, любит "не таких" детей.
"Специалист" позвонил в дверь в точно назначенное время.
Хороша собой, но не на любой вкус, не из "поточных лялек". Лет тридцати. Первое, что его поразило, это несоответствие между "старинным" лицом из викторианской рамы с патиной и наглым хвостом волос, длинным, блестящим, цвета горного тёмного мёда, небрежно подколотым псевдочерепаховой заколкой из баула челночницы. Настороженно-насмешливые глаза с ведьминкой – едва заметным стробизмом – и орехового цвета зрачками. Взгляд уклончивый и пристальный одновременно. Поворот головы, пока осматривалась в прихожей, независимый.
На самом деле он пропал с первого взгляда. Но осознать это сразу был не в состоянии – голова полностью занята сыном.
Протянутая рука – Кора, – крепкое, почти мужское рукопожатие, при котором посмотрела прямо в глаза, оценила. Улыбнулась, на этот раз явно доброжелательно, и облегчённо вздохнула, как если бы не оправдались её худшие ожидания. И выражение лица из диковатого и вызывающе гордого перетекло в приветливое и даже немного смущённое. Все эти мгновенные превращения Лёша отметил скорее бессознательно, шестым животным чувством, которое немедленно пробуждалось, когда дело касалось его сына. Речь ведь шла о возможности доверить его кому-то – пока этого права не заслужил еще никто, включая мать.
От "специалиста" шёл сильный яблочный дух, как на Яблочный Спас в деревне. Позже Лёша узнал, что питается она в основном яблоками, грызёт их всюду – в метро, на улице, утром начинает ими день, вечером заканчивает. Но это потом. А в тот, первый момент встречи, в воздухе неожиданно промелькнуло нечто, что можно было бы рассматривать как предзнаменование – запах грозы. Откуда он мог взяться в этой уютной прихожей московской элитной квартиры?
И ещё эдакое дежавю, пришедшее скорее из будущего, чем из прошлого.
Лёша тряхнул головой, избавляясь от ненужных впечатлений, и пригласил Кору в гостиную. Усадил в кресло, по-светски предложил выпить: чай? кофе? что-нибудь покрепче?
– А нет ли чего-нибудь прохладного? Минералки, например? – Коре тоже нужно было время, чтобы освоиться и понять, куда она попала.
Минералки не было, согласилась на кока-колу.
– Я предупреждал вас по телефону. Мальчик не простой. Но спокойный. Не агрессивный. Ему трудно сосредоточиться, удержать внимание. У вас будет возникать ощущение, что он вас не видит и не слышит. Но это не так. Он всё понимает. Но со своей стороны отказывается от контакта. С ним нужно огромное терпение и никаких репрессивных мер. Я подчёркиваю, ни-ка-ких. Это, если хотите, условие. – Лёша проговорил это всё на одном дыхании, пристально наблюдая за её реакцией.
Она внимательно слушала, ни на мгновение не отведя глаз.