Нетопырка, наконец, выпалила это, вовсе не желая, впрочем, чтобы слова ее прозвучали эвфемистически, да, собственно, Дориан и не воспринял их, как иносказание. Разве что какой-нибудь сторонний - приметливый, но неприметный - наблюдатель мог счесть его бесстыдство и ее чудовищно клацающие рога отчасти огорчительными. Она поднялась и заходила по комнате, и цветочное платье ее волоклось за нею вместе со словами. "О, взгляните! Человек-качалка раскачивается в такт "Pini di Roma" и хлопкам Консуэлы. Ой, ну посмотрите же, Дориан". Испуганные ладони укрыли испуганное лицо - жест, вполне выражавший ее смятенную суть. Дориан неторопливо выбрался из объятий софы и присоединился к замершей у окна Нетопырке. Все верно, человек-качалка пребывал на своем месте и действительно двигался в такт. Жуткое все-таки, клаустрофобное какое-то место - планета Уоттон с ее вульгарно урезанными сроками созревания и орбитой, туго закрученной вокруг человека-качалки.
- Странно, - произнес Дориан под все продолжавшиеся хлопки коврика, качания и пение скрипок, - когда мы только познакомились, Генри показал мне его из сада студии.
- Генри просто помешался на нем … видит в нем какое-то знамение, хотя он больше похож на человека с синдромом Туррета - ну знаете, с тиком. Сама-то я в з-з-знамения не верю… хотя нет, верю. Господи! Верю в с-связи… Да вот, хотя бы это. Эта об-обложка "A Rebours". Ведь это же Генри дал вам книгу. Он воображает себя де Монтескью, а тот был прототипом дез Эссинта, декадентствующего героя романа Гюисманса. Кстати, это репродукция с оригинала Балдини, висящего в Ленгем-отеле, ни больше, ни меньше. Мне более интересно, что Монтескью был также одной из моделей барона де Шарлю в "A la recherche" Пруста. Не то, чтобы этот период интересен мне per se, но Пруст был по-по-помешан на мадам де Севинье, а вот она меня интересует… правда… правда… она… интересует.
Нерешительность, наконец, лишила ее слов и Нетопырка примолкла. Между тем скрипки, человек-качалка и Консуэла безжалостно продолжали тянуть свое. Дориан вглядывался в Нетопырку. Ничего привлекательного в лице этой женщины он не находил, сострадания к ее карликовой самооценке не испытывал, интеллектом, заслуживающим хоть какого-то разговора, не обладал, и тем не менее, способен был различить тайную упорядоченность ее представлений о мире - и восхититься оной.
- Н-но, я все говорю не о том, о чем собиралась, - снова залепетала она, - я хо-хотела спросить вас, где Генри - вы его видели? - Управившись, наконец, с вопросом, Нетопырка подошла к проигрывателю и сдернула с пластинки звукосниматель, поцарапав "Пинии". Консуэла с выбиванием коврика тоже покончила, человек-качалка продолжал, тем не менее, свое шествие к энтропии. - Да, вот об этом. Вот именно.
- Собственно говоря, он в полиции, - Дориан увенчал это в высшей степени уоттоновское сообщение тем, что вытащил из кармана халата одну из сигарет своего ментора и прикурил ее от золотого "Ронсона". "О боже, - ничего скучного, надеюсь? - среди главных достоинств Нетопырки числилась и способность делать неведение и безразличие совершенно неразличимыми. - Генри так не любит полицию - он ее на дух не переносит."
Вот это произвело на Дориана впечатление. "Ну, дело это не так чтобы скучное в точном смысле слова…"
- Это убийство, мать его, - расследование убийства. - Появление столь театральное - в двойных дверях, при парадном темно-синем костюме из шерстяного трико, со стопой придерживаемых сгибом локтя белых сорочек (некоторые из которых были покрыты кровавыми пятнами), - свидетельствовало о том, что Генри Уоттон ожидал возможности произнести эту реплику. Как и все его фразы, эта была хорошо продумана и подготовлена. "Наряд недоумков начал действовать, когда из прачечной донесли, что я регулярно присылаю в нее заляпанные клеретом хламиды, вот они и послали двух самых лучших своих остолопов, чтобы те побеседовали со мной".
- Ты хочешь сказать, - Нетопырка выглядела скорее заинтригованной, чем испуганной, - что настоящего corpus delicti у них не было?
- То есть совершенно. Они скорее наобум собирают разрозненные факты, а после пытаются выяснить, не стоит ли за ними какое-нибудь преступление. Беда в том, что если они очень постараются, то, скорее всего, отыщут и жертву, и где мы тогда окажемся?
Надо полагать, не там, где пребывал Уоттон сейчас, - не в пьяноватом облаке позабавленной снисходительности. Утро совсем еще раннее, а с ним уже приключился такой анекдот. Он всучил окровавленные рубашки Консуэле, присовокупив к ним пару скрипучих испанских фраз, и затем обратился к жене: "Человек-качалка, надеюсь, в исправности?"
- Его никто пока не убил, если ты это имеешь в виду.
- Дориан устраивает нынче небольшой вернисаж, дорогая. Показ видео скульптуры, изваянной Бэзом из его красоты. - Он стоял в достаточной близи от своего любовника, чтобы сопроводить это сообщение бесстыдной лаской.
Как и можно было предвидеть, Нетопырка не обратила на нее никакого внимания. "А разговоры там будут?" - спросила она у своего соперника.
- Не знаю, - пред лицом столь зрелого безразличия Дориан показался себе малым дитятей. - Наверное… какие-то, во всяком случае…
- Разговоры. Это не для меня. Придется с кем-то спорить. Ты не против? Как мило… - И Нетопырка уплыла в свой семнадцатый век.
Едва она удалилась, Уоттон, не помедлив, увлек Дориана в настоящее время комнаты, расположенной за двойными дверьми. Сообразность дома Уоттонов их отношениям была такова, что здесь помещалась спальня Генри, а говоря точнее, логово, в котором он предавался греху. Два высоких, стоящих скобками зеркала обращали любую произнесенную в большой кровати фразу в нечто в высшей степени пригодное для цитирования. Покрывало ее украшало красное, шелковые валики ее были красными, стены - красными, бархатные шторы - красными, абажуры на лампах - тоже. Один только ковер и не пал жертвой кровавой резни.
Дориан снова прилег, а Уоттон подошел к стоявшему на раззолоченном секретере настольному холодильнику. Открыв его, он извлек заполненный красной кровью шприц. "Ну, словно чувствовал, - как раз затеял колоться перед тем, как ко мне завалились по не менее кровавому делу полицейские силы. Сунул шприц сюда, чтобы кровь н свернулась… ага, вот!". Одним плавным движением Уоттон вогнал в вену всю цветовую схему спальни. "Ах! - крякнул он. - Колоться кокой - одно из совершеннейших наслаждений современности, ты еще только вводишь его, а уж хочешь ввести снова. Он словно порошок алчности, растворенный в желании. В нем скрыты все стремления человека, отмеряемые по миллиметрам".
Дориан подчеркнуто игнорировал усики химического пота, прораставшие на губе Уоттона, пока этот разбойник вычерчивал на обоях Z красноватой жижей, ударившей из его полой шпаги. Разглядывая ногти, Дориан протяжно произнес: "Почему ты не сказал мне, Генри, что единственные юноши, которых стоит любить, это юноши черные?".
- Потому что и сам любил слишком многих из этих оборвышей. Сколько я понимаю, мы говорим о твоем приятеле Германе?
- Естественно - он заполняет все часы моего бодрствования.
- Но он не побывал еще в твоем прелестном проеме - или уже успел?
Уоттон рывком подскочил к лежащему Дориану и ощупал его бока в поисках сигарет и зажигалки. Закурив, он выпустил совершенное колечко дыма, покатившее по сумрачной комнате, оставаясь на удивление плотным.
- Он озлоблен, - задумчиво пробормотал Дориан. - Он трахал бы меня, если бы я ему платил, но мне не хочется, чтобы он видел во мне очередного клиента. Так что мы просто милуемся. Знаешь, Генри. Мне нравится думать о нем, как о предмете рыцарской любви. Как звали ту деву из сказки, длинноволосую, жившую в башне?
- Рапунцель.
- Да, верно. Мне нравится думать о Германе, как о черной Рапунцель.
- Брось! - Уоттон фыркнул. - Ты нелеп - что ты собираешься делать, умащивать его кудри? Если любовь это психоз, Дориан, ты прямо-таки напрашиваешься на хорошую дозу успокоительного. - Уоттон прижался к Дориану плотнее, так что контуры тел их слились. - Важнее другое, - выдохнул он. - Ты уверен, что хочешь показать Германа - этот чувствительный цветочек - людям, вроде погорелого Бэза и прожженного Алана - нынешним вечером, который, не сомневаюсь, будет более чем outré?
- Почему же нет? Мы можем помочь ему, Генри. В конце концов, у него ничего нет - ничего, кроме жуткого пристрастия к наркотикам.
- Ну, тут я могу только всей душой ему посочувствовать. Быть бедным это абсолютная трагедия. Настолько бедным, что приходится оставаться и добропорядочным. Бедный человек может по временам позволить себе дешевый визит в страну забвения, однако держать в ней виллу способен только богач.
Дориан изо всех сил старался удержаться на уровне этого буйного остроумия.
- Но он далеко не добропорядочен, Генри - вовсе нет… Впрочем, послушай, - надеюсь, вы все не позволите себе чрезмерной испорченности…