Муж меня проводил в номер. Именно так здесь было принято называть палаты, дабы лишний раз не напоминать пациентам статус учреждения. Хотя медицинские ароматы пронизывали всё здесь, включая и номера-палаты. Так что всякие псевдоделикатные ухищрения были лишь примитивным коммерческим ходом. "У нас пациенты размещаются в номерах" – информация на сайте клиники. "Хрен редьки не слаще", – как говорят не в элите, а в массах. Номер это или палата, одним слово, всё равно stationer. Лежи, ведь так и говорят при госпитализации, что мы вас положим. Так что переход из homo sapiens ходячего в лежачего происходит лёгким росчерком пера. Ну а там, а там уж, как жизнь сложится.
Номер был одноместным, как предусматривали условия страховки. В комнате было светло, чисто, даже как-то благообразно. Но для получения благодати, так сказать, мы видели в холле походную часовню, элитарность заведения предполагала и такую сферу услуг. Сразу оставлять меня одну в этом стерильном мире муж не отважился. Так что мы вместе разобрали мой нехитрый скарб, все эти мелочи для комфортного пребывания вдали от дома. Немного ещё посидели, помолчали, так как говорить не хотелось. Беспредметно – о чём-либо – не было желания, а то, о чём и хотелось поговорить, – ещё не было предметности для обсуждения. Молчать дальше было утомительно. Успокоительные беседы ни к чему, как только к моей слезливой реакции, привести не могли бы.
– Ну, вот и ладно, устроилась. А теперь уходи. Будем на связи, – обняв мужа, я легонько подтолкнула его к двери. Он воспринял это с облегчением, наверно, stationer на здорового человека влияет не очень благотворно.
– Да, да, будем на связи, – ещё раз крепко обняв меня, он сказал, наверно, первое, что пришло ему на ум в этой ситуации: – Но паса ран! – и в полуизгибе руки сжал кулак.
Н-да, ну очень революционно. Лучше бы сказал "рот фронт" в знак солидарности со мной. Я ухмыльнулась и закрыла за ним дверь. "Но паса ран" означает "они не пройдут". Кто не пройдёт? Ах, непонятно. Да он и сам не понял, к чему это произнёс. Просто, ну что скажешь в такой ситуации. Растерялся.
Проводив Алекса, я села на край кровати, медленно обвела комнату глазами. Здесь было всё, что необходимо человеку для существования, – стол, стул, телевизор и холодильник, наверно, элитное. Но всё было стерильно белым. Грустно, ох, как грустно. И когда мои глаза наткнулись на дверь, тоже белую, то волна жалости накатила с воспоминанием старого стихотворения Эдуарда Багрицкого: "Валя, Валентина, что с тобой теперь? Белая палата, крашеная дверь…" Я разревелась. Что со мной теперь? И что будет потом? И в этот день никому до меня не было дела. Существование другого реального мира нарисовалось только к вечеру в виде необъятной дежурной медсестры. Как она прошла конкурс красоты в это учреждение? Загадка. Надежда на то, что всё же сюда персонал набирают и по профессиональным навыкам, затеплилась во мне. Она проскользнула ко мне, как фантом, не слышно. Задремав от усталости, и, скорее всего, организм отключился, взял себе передышку в процессе нервного моего состояния, я очнулась от нависшего надо мной белого облака.
– Новенькая? – разглядывая меня в упор, произнесла она.
"Кто на новенького?" – почему-то послышалось мне, и дальше на ум пришла детская считалочка: "Будем резать, будем бить, всё равно тебе… Господи, что мне, что мне… Всё равно мне? Нет, мне, ой, как всё не всё равно".
– Дама, вы меня слышите? Завтра с утра не есть и не пить.
– Ах, не есть и не пить.
– Ну, сегодня вообще какой-то странный контингент поступил, меланхоличный. Бури, наверно, магнитные.
Медсестра отступила от моей кровати на шаг. Оценила меня уже с этого расстояния. На предмет чего происходила эта оценка, ответов набралось бы много. Это могло бы быть и от надежности до ненадежности меня в этом мире, так и до самой низменной оценки – моей платёжеспособности до неплатёжеспособности. В общем, оценка сводилась к тому, если смысл церемониться со мной или нет. Смысл! Вот ключевое слово. Наверно, она обдумывала, есть ли смысл. А каков он, было на её совести. Оставалось надеяться на совесть, где-то затаившуюся в белых крахмалах униформы медицинского работника.
– Да, да, я слышу вас, немного задремала, – вымолвить успела я.
– Ох, и контингент сегодня, – запричитала она, ещё сетуя то ли на меня, то ли на себя, то ли ещё на кого-то, быстро покинула палату. Я осталась с несправедливым чувством вины неудавшегося контингента – растерянная и потерянная в этом мире. "Белая палата, крашеная дверь…"
– Валентина Ивановна, Валентина Ивановна, – это был голос возвращающейся медсестры, выучившей моё имя. – Закончился ужин. Вот это я себе в ночное брала, поделюсь, не ложиться же вам голодной. Сейчас чайку организуем. Голубушка, день завтра сложный, силы потребуются. Вот здесь у вас и посуда есть, – русская душа, как родина-мать, и обогрела, и отогрела, накормила, напоила и спать уложила. Всю ночь мне снился сон, как я сопротивляюсь гурманству медсестры – огромному пирогу с капустой. Сопротивления были бесполезны, серьёзный аргумент в виде предстоящего обследования, всё же позволил мне съесть лакомство в рамках моих гастрономических возможностей. Закончила я трапезу со словами: "Русские своих не сдают". – "Я украинка", – деликатно подметила Мария, моя медсестра.
– Ну, да… – в ответ на свою оплошность ответила я, не видя разницы в размерах наших душ.
Глава 5
Проснулась рано. Белая палата отрезвила меня от пестроты, отпечатка сборов и разговоров, калейдоскопа ночных видений. Круговерть предыдущих дней должна была выстроиться в прямую, ведущую, страшно сказать, в неизвестность. Я боялась всего того, через что придётся пройти. Потаённая мысль всё же давала некую надежду, а может, всё как-то обойдётся сегодняшним днём. Вот пройду все необходимые в моём случае обследования, и отправят меня, "голубушку", домой. Скажут ободряюще: "Ну, ну ничего. С этим можно жить". Так что "надежды маленький оркестрик" был отдан на откуп судьбе.
Весь день со мной возилась медицинская команда, призванная дать к концу всех всматриваний, просвечиваний, опрашиваний меня свой вердикт – "резать или бить" и "кому водить". Команду возглавляла врач, представившаяся моим лечащим врачом. Имени не разобрала вначале из-за растерянности в сложившихся обстоятельствах. После беседы с ней добавилась апатия. Глаза у докторши смотрели в разные стороны. Если она будет оперировать, то как? Хотя, может, профессионал хороший? Судьба относилась ко мне небрежно. Это я уже поняла. Робко сказала врачу про мои аллергические проблемы, что вызвало у неё бурю эмоций в виде вопроса для неё же самой: "Как вас оперировать?" Я тоже не знала, как меня оперировать, а вдруг что-то нештатное в моём организме вызовет у неё эмоциональную бурю во время операции? Что она будет делать? Наверно, бросит все свои хирургические причиндалы со словами "ну, как её оперировать". Найдётся ли кто-либо, кто смог подсказать, как ей оперировать. Я-то уж в состоянии "отключки" точно ничего не смогу посоветовать.
– С анестезией у меня уже были большие проблемы, – робко вступила я в борьбу за своё существование.
– Проблемы, проблемы, да слышу я, – нервно пробормотала врачиха, а как при таком отношении её ещё назвать, записывая что-то в моей медицинской карте: – Вы о своих проблемах, может, ещё и всей клиники расскажете?
"Ну, я то здесь, чтобы и решать вроде свои проблемы", – промелькнуло у меня в голове, но не позволило выйти на белый свет к ушам врача, имя которой я так и не узнала. Не ободряюще закончив со мной разбор, она ушла, но обещала ещё вернуться. Ещё два дня я от зари до зари работала над своим приговором – возьмутся ли и когда господа за организацию и гармонизацию моего внутреннего пространства, в общем, за мой внутренний фен-шуй. К исходу второго дня заглянул анестезиолог, значит, всё же всё идёт к моей перепланировке. Он был внимателен, что уже внушало надежду на хороший исход дела, если оно состоится. Я всё ждала мою эмоциональную докторшу, всё же, наверно, последнее слово за ней. Разнонаправленный её взор не давал мне покоя. Но только мысленно я "вымолвить успела, дверь тихонько заскрипела и в светлицу входит…" Вошёл доктор, надёжный и цветущий. В общем, доктор в полном расцвете лет.
– Я буду вас оперировать.
– Всё же есть в этом необходимость?
– Лечащий врач с вами ещё не разговаривала?
– Нет.
– Прошёл консилиум. Просмотрели все ваши исследования. Всё проанализировали.
– А, может…
– Чего ждать? Вы должны знать, что это всё профилактически.
– А, может, не торопиться.
– Хотите пройтись по отделению и посмотреть на тех, кто не поторопился?
– Излишне.
– Излишне что?
– Ну, пугать.
– Вас не должно ничего пугать. Ни до и ни после.
– В каком смысле?
– Отсутствие комплекта внутренних органов, полученных при рождении.
– Что-то со мной будет потом не так?
– Всё так, если не будете слишком много думать, что у вас там, внутри. Всё будет так, всё будет как надо для жизни. Бог слишком много дал человеку про запас. В вас ещё много внутренних ресурсов находится.
– Но это же не значит, что надо себя перекраивать.
– Но какие-то моменты уж лучше предупредить.