Тембе старался не думать об этом, пока девушка иранца бродила по спальне, подбирая кружевной лифчик с батареи, а джинсы с оставшимися внутри трусиками с пола. Иранец курил хмурый с изрядно уже запачканного куска фольги. Тембе смотрел на бурлящую, черную, как смола, "дурь", капающую с фильтра. Девушка проскользнула между Тембе и дверным косяком. "Месяц назад не смогла бы, сто пудов", подумал Тембе. Настолько плотно сидит. Обеспеченные белые девушки и так ничего не едят, а когда они на камнях и гере, то едят еще меньше. Несмотря на всю ее костлявость и на пластмассовые черты лица, как у марионеток Джерри Андерсена, Тембе все равно хотел ее поиметь.
Иранец закончил догоняться, замахал зажигалкой и сказал: "Давайте пройдем в другую комнату". А Тембе ответил: "Ништяк", - радуясь, что можно наконец убраться из этой комнаты с ее бесполезным запахом чужого секса. Иранец сдвинулся на кровати, подтянул колени, и на секунду Тембе увидел его коричневый член, касавшийся простыни - и то ли лужицу тени, то ли пятно.
В главной комнате номера стояла пара одинаковых секретеров в стиле ампир, на которых редко кто писал, несколько кресел (тоже ампир) и диван, на которых редко кто сидел. Перед диваном красовался большой стеклянный кофейный столик на золотых когтистых ножках. На столе лежала трубка для крэка, горелка, зеркало с крошками крэка, сигареты, зажигалка, ключи, пульт, пара бокалов со следами вина и совершенно неуместная здесь обрамленная серебром фотография привлекательной женщины средних лет. Женщина улыбнулась Тембе, глядя на весь этот набор для курения крэка.
Еще в комнате стояли тяжелые книжные шкафы с рядами переплетов - непопулярные книги, закупленные менеджером отеля у издательства ярдами. Ковер розовато-лилового цвета, а на стенах - пурпурные обои с тиснеными птицами и кустами. За столиком, напротив дивана, располагался массивный шкаф - дверцы его были открыты, обнажая полки с телевизором, видеоплеером и музыкальным центром. У шкафа - россыпь видеокассет, в коробках и без, и компакт-дисков, в таком же состоянии.
Откуда-то из глубин доносилось тихое пение Сила: "И нам ни за что не вы-ыжить/Если мы не сойдем немного с ума-а..."
- Сто пудов, - сказал Тембе.
- Прошу прощения? - переспросил иранец, но не так чтобы он действительно имел это в виду.
- "И нам ни за что не вы-ыжить/Если мы не сойдем немного с ума-а...", - пропел Тембе - выше, чем Сил, но в общем с соблюдением ритма и темпа. В конце второй строчки он слегка запрыгал, как боксер перед поединком, а ладони поднес к лицу и пошевелил пальцами, кивая при этом головой: - Понимаешь? Типа, сойдем с ума-а.
- А, понимаю. Да. Разумеется, разумеется...
Голос иранца куда-то уплыл. Он развалился посередине дивана и спичечным коробком соскребал с зеркальца остатки крэка- в аккуратную кучку в форме буквы V, размазывая крэк по стеклу, скреб одно и то же место снова и снова.
Тембе посмотрел на трубку и на жирный, медового цвета слой смолы внутри. Достаточно вторичного продукта, на пять-шесть тяг. Тембе задумался, чего это иранец так скоро ему позвонил. Ясно ведь, что на одном только последе парочка продержалась бы еще пару часов. Иранец же теперь встал на четвереньки и методично прочесывал пальцами кусок ковра между столиком и диваном. Его горящие глаза в шести дюймах над полом были прикованы к ковру - как радар для поисков крэка.
"Оппаньки, приехали", - подумал Тембе. Чувачок- то уже сторчался настолько, что ковер полоть начал. Тембе на такое уже насмотрелся - да и сам занимался тем же. Это начинается где-то после десятой трубки, когда твой мозг вроде как спаивается с крэком. Когда твой мозг становится крэком. Тогда ты начинаешь видеть "дурь" повсюду. Каждая крошка хлеба на ковре или кристаллик сахара на кухонном линолеуме начинают выглядеть как кусочек кайфа. И ты подбираешь их и проверяешь прикосновением пламени, никогда до конца не веря, что это не крэк - пока по ноздрям не ударит запах подгоревшего тоста.
Иранец повернулся в своем маленьком окопе отчаяния и теперь полз по нему в обратном направлении - голова у пола, позвонки, возвышающиеся над серебристым ребром столика. Он был словно какой-то мутант-охранник, патрулирующий свой пост. Его мир сжался до крохотного наличия и огромного, разверстого отсутствия. Как и все крэковые нарики, Масуд двигался медленно и беззвучно, с дрожащей точностью, на которую даже смотреть было больно, - словно Гулливер, которого вызвали провести операцию над лилипутом.
Девушка забрела обратно в комнату, заправляя кардиган в джинсы. Застегнула пуговицы на ширинке, а затем обняла себя, вцепившись ладонями в локти, выпятив крохотные груди.
- Твою мать, Масуд, - сказала она, словно продолжая начатый когда-то разговор, - зачем ты вызвал Тембе, если собираешься просто корчиться на полу?
- Ах да, точно... - Он скользнул костлявой задницей обратно на диван. В одной руке он держал зажигалку, в другой - немного пыли с ковра. Он сел и посмотрел на комок пыли - так, будто затруднялся определить, крэк это или нет, и собирался использовать зажигалку, чтобы убедиться наверняка.
Тембе взглянул на синие мешки под миндалевидными глазами иранца. Посмотрел на белки глаз, явно не оправдывающие свое название. Масуд взглянул на Тембе и увидел точно те же цвета. Несколько секунд и тот и другой видели желтое.
- Что?.. Что у тебя?.. - Пальцы Масуда впились в колено, сминая махровую ткань. Было ясно, что он не способен вспомнить ничего.
Тембе подсказал:
- У меня тут восьмушка, и хмурого еще.
Он вытащил руку из кармана, ловко сплюнул на нее два маленьких катышка из пищевой пленки, которые прятал за щекой, и бросил их на столик. Один докатился до серебристой рамки фотографии привлекательной женщины, второй приземлился у пульта.
Масуда это маленькое представление просто преобразило. Если Тембе был серьезным черным дилером, то Масуд был серьезным коричневым покупателем. Он оживился, полез в карман своего халата и извлек оттуда неровную пачку пурпурных двадцаток. Безмятежно кинул деньги на столик, по поверхности которого они и заскользили.
Масуду хватило сил и на то, чтобы снова превратиться в самого себя - как если бы его попросил сымпровизировать перед камерой какой-нибудь авангардный творец.
- Прошу меня извинить, - сказал он, вставая и слегка покачиваясь, но при этом сохраняя целеустремленность. Благосклонно улыбнулся сидевшей на полу девушке и махнул Тембе, приглашая того присесть на диван. - Сейчас я что-нибудь накину, а затем мы все основательно покурим? - Он вскинул бровь, глядя на девушку, подтянул полы халата и вышел.
Тембе остался где был, слегка покачиваясь с носка на пятку. Взглянул на подругу иранца: та встала - так, как встают маленькие девочки, сначала поджимая колени и затем распрямляясь. Тембе прикинул, что она еще моложе, чем он думал. Она села на диван и начала готовить трубку. Взяла один из катышков - тот, что покрупнее, - и начала старательно его разворачивать, слой за слоем, слой за слоем липнущей к пальцам пустоты, пока наконец не добралась до молочно-белесого самородка и не кинула его на зеркало.
Прикоснулась к горлу, убрала за ухо локон, взглянула на Тембе и сказала:
- Может, присядешь? Покуришь?
Он пробормотал что-то невразумительное и протиснулся к ней, неловко двигаясь в пространстве между диваном и кофейным столиком.
Вернулся Масуд. Теперь он был одет в рубашку в вертикальную полоску - переливчато-зеленый и горчично-желтый; небесно-голубые брюки из шелка-сырца прикрывали тощие ноги, черные туфли поскрипывали на босых ступнях, а у горла пенился шейный платок. Пижон.
- Итак! - Масуд хлопнул в ладоши - еще один дурацкий жест. С иголочки одетый, энергичный, он мог бы быть каким-нибудь переговорщиком или аниматором, благодаря которому и крутится машина коммерции - ну, или так ему самому хотелось бы думать.
Девушка взяла щепотку крэка и покрошила ее в чашку трубки.
- Я уверен, - сказал иранец раздраженно, но четко и разборчиво, - что было бы гораздо разумнее делать это над зеркалом, чтобы не утратить ни...
- Знаю, - сказала она, не обращая на него никакого внимания.
Тембе сейчас был весь в чашке, балансировал на стальной сетке. Комья крэка летели на него, как булыжники на Индиану Джонса. Тембе задумался, что будет дальше. За эту дозу Масуд заплатил, но, возможно, теперь он начнет брать в кредит? Это было единственное объяснение для приглашения, для улыбок девушки, для предложения покурить. Он решил, что даст Масуду двести фунтов кредита - если тот попросит. Но если он не заплатит в срок или попросит еще, Тембе придется сказать Дэнни, за которым останется последнее слово. Последнее слово всегда оставалось за Дэнни.
Девушка поднесла зажигалку к горелке. Пламя загудело и выплеснулось желтым. Она прикрутила его до шипящего синего язычка. Передала Тембе трубку. Он взял стеклянную чашку в левую руку. Она передала ему горелку.
- Осторожно... - совершенно бессмысленно заметил Масуд.
Тембе взял горелку и посмотрел на своих хозяина и хозяйку. Их взгляды были прикованы к нему - так, будто бы они не прочь нырнуть ему в глотку и свернуться там, чтобы курить вместе с ним, втягивая дым изнутри его губ.
Масуд сгорбился на диване, подался вперед. Его губы и челюсти двигались, причмокивая. Тембе выдохнул в сторону и сжал губами мундштук. Начал затягиваться, поглаживая чашку синим язычком пламени. Почти тут же крошки крэка в трубке начали таять, превращаясь в миниатюрный Анхель дыма, падающего в округлую чашку, кипя и бурля.