- Ты думаешь? - ужаснулась я. - Но как же так? Ведь у меня еще даже не выросла грудь! Чем я буду кормить ребенка?
Все сочувственно переглянулись.
- Ничего, - сказала наконец Лариска. - Партизанкам в войну фашисты вообще груди отрезали. Что же они, не рожали потом?
На поляну прибежали мальчишки и предложили играть в Али-Бабу. Все сразу забыли про мою беременность и начали образовывать команды. А я тихонько отошла в сторонку, чтобы не навредить будущему ребеночку, когда начнут бегать и со всей силы пробивать животами заграждение из сомкнутых рук, и стала искать причину. Может быть, я слишком много читала? На картинах Дева Мария всегда изображается с книжкой в руке. Но кто же мог знать?
Потом вспомнила другое. Неделю назад приезжали гости из города, и мы ходили с ними на речку. По дороге прямо в поле нас застала гроза. Все засуетились, побежали трусцой, прикрываясь сверху подстилками или полотенцами. И только я одна ничем не прикрылась, а бежала упрямо с непокрытой головой и плечами. Тогда, наверное, и попало на меня несколько капель семени того Боженьки, у которого нет ни бороды, ни туники.
Но как понять, когда начнутся роды? К кому обратиться за помощью? Кто будет разрезать мой живот и зашивать обратно? Или достаточно просто сказать, как Али-Баба у входа в пещеру: "Сим-сим, откройся", и все совершится само собой?
Несколько дней я берегла себя от подвижных игр и душевных потрясений. А в четверг меня послали за яйцами. Магазин стоял в конце улицы на автобусной остановке. Каменная лестница, разделенная на два марша, вела прямо к дверям. Двое грузчиков курили у входа.
- Что тебе, девочка? - спросили они удивленно, увидев меня на ступенях. - Ничего нет!
- Даже яиц? - уточнила я, завороженно разглядывая их разноцветные от пятен спецовки.
- Яйца уже неделю не завозили!
Я спустилась вниз, готовая уже бежать налегке домой, как вдруг заметила примостившуюся под лестницей старуху. С первого взгляда она походила на нищенку, в болотного цвета платье, с головой, обернутой в белый платок, в обрамлении которого торчащий наружу смуглый морщинистый профиль казался еще чернее. Слева от нее стояла корзина, доверху наполненная яйцами. Будто зная цену своему товару, она не спешила выпячивать его вперед и подчеркнуто равнодушно восседала на подстеленной газетке, разложив негнущиеся, как совки, ладони на заострившихся под платьем коленях.
Почти не веря своей удаче, я подошла и попросила десяток яиц. Старуха молча уложила яйца в полиэтиленовый мешок и, принимая плату, чуть приподняла край платка, обнажив неправдоподобно широкий левый глаз.
Я пошла назад, осмотрительно перешагивая выбоины на асфальте и прижимая яйца к груди, будто тарелку с горячим супом, который может расплескаться. Руки быстро устали, я осторожно опустила мешок вниз и взяла его в правую руку, чуть подстраховывая сбоку левой. Но и так идти было не слишком удобно: яйца оттягивали застывшее в одном положении плечо, и я несколько раз перекладывала мешок из одной руки в другую.
- Что ж так медленно? - покачала головой дожидавшаяся меня на крыльце мама Леночки. - Ужин давно пора ставить!
Я чуть ускорила шаг и протянула ей мешок. Она заглянула в него и ахнула: внутри не было ни одного целого яйца.
Все, все разбито, что было дано когда-то. То, над чем тряслись и за что боялись, раскололось прежде всего. Любая ноша непосильна, если знать, что другой не будет. И что остается в конце пути? Только слипшаяся скорлупа на память.
Вечером все сидели за покрытым клеенкой столом и рассматривали политическую карту мира. Папа-писатель хотел доказать нам, что Италия похожа на сапог. Решили заодно проверить и другие страны. Не сводится ли и вправду весь мир к набору банальных предметов, раздутых большим взрывом до противоестественных размеров и затем возвращенных в свой первозданный образ стараниями картографа?
В пристроившейся с самого края Европы Португалии довольно быстро удалось распознать бледное лицо с нахлобученным сверху клоунским париком Испании. Отделившаяся от материка Исландия напоминала миниатюрную рыбку, развернувшуюся хвостиком на запад. А в Индии все единогласно определили гигантскую сосульку с сорвавшейся с самого кончика каплей Шри-Ланки. И только по поводу нашей страны нам ничего не приходило в голову.
- Папа, ну скажи уже наконец, на что похож Советский Союз? - капризно задергала головой Леночка.
- На окровавленный кусок мяса.
Спасение
Из замка 66 870 753 361 920 не позвонил. И несколько дней спустя тоже. Но на выходных она снова услышала в трубке его голос, звучавший так бодро, будто все время их разлуки он непрерывно занимался гимнастикой и обливался холодной водой.
- Я соскучился по тебе, - объявил он таким тоном, каким рассказывают о мелких достижениях, вроде сваренного супа или постиранного белья.
- Правда? - 70 607 384 120 250 попыталась вложить в свой голос одобрение.
- Я думаю, нам надо встретиться, - добавил он без запинки, словно декламируя стишок по бумажке.
- Где? - спросила она, хотя и так знала ответ.
- У меня, разумеется! То есть ты придешь ко мне!
Ей показалось, что он наконец отбросил свою бумажку и теперь не страшно, если она отклонится от сценария.
- Мы уже были у тебя в прошлый раз. Может быть, пора заняться чем-то другим?
- Что ты имеешь в виду? - спросил он после паузы уже без спортивного задора и даже как бы через силу.
- Ну мало ли на свете развлечений! Придумай что-нибудь!
- Я не могу ничего придумать, - его слова звучали теперь как камни, которые кто-то пытается взгромоздить на гору. - Так ты придешь или нет?
- Нет.
- Ну пока, - он повесил трубку.
55 725 627 801 600 сидел в другой комнате за письменным столом. Она подошла к нему сзади и обняла за шею. Он не шелохнулся.
- О чем ты думаешь? - спросила она.
- О докладе для научного совета.
- Про твоего композитора?
- Да, про него. То есть доклад уже готов. Теперь нужно придумать название.
- Нашел проблему! Назови просто: "Камертоны Греля"!
- Хотел что-нибудь оригинальное, - усмехнулся он. - Но, пожалуй, ты права: точнее вряд ли скажешь.
55 725 627 801 600 набрал название на клавиатуре и развернулся к ней.
- Пойдем гулять! - вдруг предложил он.
- Куда?
- На кладбище. Что, не нравится идея?
- Да нет, просто я часто гуляла на кладбище в детстве. Иногда мне кажется, что там все и началось.
- Что?
- Жизнь.
- Насчет жизни не уверен. Но вот бессмертие точно иногда начинается именно там. Сегодня мы пойдем смотреть могилу Греля! Или у тебя другие планы? - засомневался он, увидев, что 70 607 384 120 250 приподнимает подол платья.
- Нет, я просто хочу переодеть колготки.
Кладбище находилось в той части Кройцберга, за которой у них уже прочно закрепилась репутация их личного Парижа. По дороге к ним в вагон подсел контролер-турок и, сразу же поймав "зайца", сел записывать его данные.
- Вы можете мне наконец объяснить, как вас зовут? - спросил он, озадаченно повертев в руках паспорт правонарушителя.
- Там все написано, - вздохнул безбилетник.
- Вальтер фон унд цум Штадион, - прочитал вслух турок. - Я не понимаю: что здесь имя, а что фамилия?
- Вальтер - имя, фон унд цум Штадион - фамилия, - терпеливо объяснил пассажир.
- Но не может же фамилия быть из четырех слов! - недоумевал контролер.
- Это древняя дворянская династия. Извините, я ничего не могу с этим поделать.
Турок осуждающе покачал головой и начал выписывать штраф.
Могила Греля оказалась почти у самой кладбищенской ограды и стояла как-то одиноко, чуть в стороне от пышных семейных склепов, напоминавших павильоны или галереи. Простой обелиск, имя, годы жизни - 1800–1886.
- Расскажи, как он умер? - попросила 70 607 384 120 250.
- Обыкновенно, - пожал плечами 55 725 627 801 600, - в своей постели. То есть, если быть точным, не совсем в своей: летом он обычно гостил у племянницы в Штеглице. Там это и произошло. К тому времени он уже ушел с поста директора Певческой академии, но еще продолжал преподавать композицию в Академии искусств и, даже будучи на летнем отдыхе, принимал у себя учеников. Представь, в то утро, когда он не смог проснуться, из Берлина приехал его очередной подопечный с папкой, полной домашних заданий, которые уже некому было проверить…
- Какой ужас! А впрочем, как я понимаю, до самой смерти он оставался весьма бодр. А как же болезненность, которая, как ты рассказывал, преследовала его всю жизнь?
- Я не знаю точно. Судя по его записям, он постоянно страдал от какого-то недуга или сразу нескольких, но на его работоспособности это никак не отражалось. Скорее, наоборот: он считал, что болезни сделали его усидчивее и сосредоточеннее. Ну а умер он и вовсе не из-за них, а просто от старости.
- Много народу было на его похоронах?