Повесть о провинциалке.
Содержание:
Владимир Семёнович Маканин - Валечка Чекина 1
Глава 1 1
Глава 2 3
Глава 3 5
Глава 4 8
Глава 5 10
Глава 6 13
Глава 7 15
Владимир Семёнович Маканин
Валечка Чекина
Глава 1
М ы с ней учились в одном небольшом городке, в одной школе - только я всегда был в классе "Б": это называлось в параллельных классах. А затем, окончив школу, поехали поступать в институт, в Москву, и опять встретились: встреча произошла в студенческой столовой. Но мы были еще не студенты - мы были только-только с поезда. Мы ехали в разных вагонах и друг о друге не знали.
Мы столкнулись у кассы, там восседала женщина и нажимала клавиши - столько-то рублей и столько-то копеек, следующий, я вас слушаю. Нам это было в диковинку. И тогда же произошел случай со "вторым компотом". О нем позже.
Валя и сейчас живет и здравствует, но к ней очень подходит эта интонация прошедшего времени. Была такая девочка. Валя Чекина. Милая и славная. И так далее…
О тец погиб в 1944 году.
Похоронная прибыла в далекий уральский городок рано утром, и Тося Чекина не пошла на работу. Она плакала до самого вечера.
К вечеру пришла тетка, Мария Васильевна.
- Хорошее училище, дельное, - говорила тетка. - Отдавай туда Валечку, и половина детей, считай, устроена. И форма ей будет, и питание…
- Поварское, что ли?
- Ну да. Хорошее училище.
- Нет.
- Почему "нет"?
- Чекин всегда говорил: убьют меня или не убьют, а Валечка пусть учится.
- А в училище разве не учатся? И с нашим хлебозаводом они связаны. А еще знаешь что? Их после училища в самые разные города посылают.
- Ну? В большие?
- Даже в Москву. Повар везде нужен.
Но Тося Чекина стояла на своем:
- Вот Сережа подрастет - пусть идет в поварское. А Валечку не пущу. Да еще и думать-то рано об этом…
- Это верно. - И тетка вздохнула, бережно положив на стол похоронную.
У Чекина было двое детей - Вале восемь лет, а Сереже ровно год.
- Тьфу ты! Опять свет погасили…
- Экономят, - вздохнула Тося.
Помолчали.
- А Валечка не боится в темноте? - спросила тетка.
- Нет… Валя!
- Я иду, мама.
Валечка пошелестела тетрадями и пришла из той комнаты.
- Я как раз уроки кончила. Ну как раз, мама!
- Вот и умница.
Тетка шепнула:
- Не знает? Не говорила?
- Нет еще, - сказала мать и спросила у Вали: - Значит, кончила уроки?
- Как раз. Последнюю цифру написала - и погас свет!
- Молодец…
Маленькая Валечка почувствовала, что мать хочет ее обнять, и ощупью, в темноте шагнула ближе и ткнулась в живот матери.
- Молодец. - Мать погладила ее по голове. - Первоклассница моя… Скоро ли Сережа наш таким будет?!
- Скоро, - сказала тетка. - Если пошел, теперь все скоро.
- Нет… - сказала мать. - Он еще не ходит.
- Как не ходит? Сама видела…
- Будет врать-то.
И тут вмешалась Валечка:
- Мам, это правда. Пошел Сережа. Сегодня пошел.
- Да?
- Ты ж весь день болела, мама. Вот и не заметила…
Мать промолчала. Тетка тихонечко вздохнула и в темноте потрогала рукой на столе похоронную. А Валя с детской обязательностью и настойчивостью еще раз пояснила:
- Ты болела, весь день лежала, вот и не заметила.
В девятом классе Валечка Чекина читала запоем, особенно же ей нравился Бальзак. Выпущенный золотистый пятнадцатитомник докатился волной до самых глухих городков.
- И ты все это читала? - с завистью спросила подружка-одноклассница.
Обе только что пришли из школы - уже вечер; и Валя ответила ей со значительностью:
- По второму разу читаю.
- Нравится?
- Очень.
Обе бросают свои портфели. За окном - зима, долгая зима провинциального городка. Долгий зимний вечер с вьюгой. Да еще матери работают в ночную смену - дивное время! Можно бы сесть за домашние уроки, но девятиклассниц уроки не очень-то путают.
Обе сидят, нет, полулежат на пуховой материнской перине, две подружки. И Валя читает заложенные страницы.
- Иди, иди! Делай уроки! - кричат они маленькому Сережке, если он вдруг входит к ним.
Он кое-как перешел во второй класс, он вял и совершенно безлик.
- Мне скучно, - робко лепечет он, появляясь в дверях.
- Иди, иди.
Наконец они вспоминают, что его пора кормить и укладывать спать. Ест Сережа медленно и вяло: он вообще апатичный. И какой-то прибитый. Ни жизни в глазах, ни искорки.
- Ешь быстрее!
Сережа равнодушно жует. Они подгоняют его с неосознанной подростковой жестокостью:
- Ну ты - дите войны!.. Быстрее!
Для них это шутка, а смысл выражения далек. Сережа роняет ложку. Кажется, он спит над тарелкой.
- Ну ты посмотри на него! Его можно в цирке показывать! - говорит Валина подружка. Перед глазами у нее все льется сладкий мед читаемого романа. И Валя берет ложку и энергично "докармливает" - впихивает ему за ложкой ложку.
- Вот он всегда такой. Его в школе даже девчонки бьют, а он только нюнит… Плакса! И каким он только в жизни будет?! Дите войны, еще немножечко кашки?
Но каша изо рта Сережи вываливается опять в тарелку. Он как бы спит.
- Хватит! - решает Валя. Поит сладким чаем и быстро укладывает его в кровать.
Валя собирает ему на завтра портфель, затем они гасят в его комнате свет. А сами, прижавшись, опять утыкаются в золотистую книгу.
- Сейчас, - шепчет Валя, листая. - Сейчас я тебе прочитаю, что она ему ответила…
- А этот журналист ее еще встретит?
- Да. Такая любовь будет!
- Найди-ка, листай быстрее.
- Подожди. Гляну в комнату.
Валя идет к уснувшему братишке. Она подтыкает углы одеяла и возвращается, чтобы, отыскав, читать щемящую страницу. Барак полузанесен. За окнами долгая уральская зима, а мать работает в ночную смену.
- Сейчас, сейчас, - шепчет Валя, листая книгу.
В конце девятого класса Валя была влюблена. Она была влюблена и в десятом, вплоть до самых выпускных экзаменов. В преподавателя литературы. Самая подходящая личность.
Однажды поздним вечером она не сдержалась, заплакала и кинулась к матери. Уже ложились спать. И вот, худенькая, в ночной рубашке, заливаясь слезами, Валя кинулась. И шептала матери, что "сильно-сильно" любит.
Мать, утомленная работой, заспанная и плохо соображающая, восприняла это однопланово:
- Я ему покажу!.. Небось говорил о Пушкине, а сам глаз не сводил!
Валя так и затряслась:
- Ой, что ты, мамуля. Ради бога. Он совсем не такой!
Валя хватала мать за руки, сжимала и целовала ей руки:
- Мамуля, прошу… Я ж тебе призналась. Я ж от сердца.
И мать поняла: уложила ее спать, пообещала молчать. Однако она еще не вполне была уверена, что молчать - это правильно. А Валя была как больная: лепетала, объясняла - лицо, руки и все тело горели. Наконец она забылась. Мать отпустила ее горячую руку, укрыла худенькие плечи.
- Тошшая, - сказала мать тихо. С возрастом мать делалась грузной и все больше, как велось у пожилых людей в городке, нажимала на шипящие звуки. Тошшая. Нишшота. И тому подобное.
И тут же пошла к тетке - поделилась случившимся. И спросила, не нагрянуть ли все-таки к учителю?
- Мне только в глаза ему глянуть - и я все пойму.
- А нужно ли?
Мать пояснила:
- Я столько лет без мужа живу: насквозь мужиков вижу. Мне только один раз в глаза ему глянуть в таком разговоре…
Но тетка была против:
- Не ходи. Не обращай внимания. Я голову дам отрезать, что учитель за свою честь больше трясется, чем твоя Валя.
- И ничего, значит, не делать?
- Ни-ни.
- Я и сама не очень хочу идти - ведь шум-то будет, а будет ли толк?
- Именно. А Валечке объясни, что это бывает и проходит.
- Я точь-в-точь так и объяснила.
- Ну вот видишь!
Когда мать, уже частично успокоенная, заспешила опять домой, тетка сказала:
- А может, он и не заметил всего этого?
- Кто? - спросила мать.
- Как кто - учитель.
- Вальку не заметил?
- Ну да. - И тетка с легкой улыбкой и легким же шепотком заговорила: - Ты только моему не болтай… Лет десять назад я в нашего зубного врача влюбилась.
- В районного?.. В Галкина?
- А что тут такого?
- Нет, ничего. Просто смешно.
- А вот мне было не до смеха. Честно говорю… Но он, подлец, так и не заметил. Даже не сообразил, зачем баба к нему так часто ходит. Зубы мои, между прочим, не вылечил, а только попортил.
- Ну нет. Сейчас он хорошо лечит. Это ты на него зря!
- Сейчас да. За десять лет чему не научишься.
Но учитель заметил: Михайло Федорыч Новгородов относился к своей учительской профессии всерьез. И влюбленность девятиклассницы встревожила его и озаботила. Он рассказал жене - краснея, добавил, что речь идет "не о глупостях". Жена сказала:
- К матери ее сходи.
- Я?