Я кинул один дуро на стойку и выбежал на улицу. Там не было ни души, а уж Робинетом и подавно не пахло.
VI
Аурита хорошая девушка. Если тебе такая попадется в жизни, Дависито, женись не раздумывая. Мужчина только тогда и может работать в полную силу, когда ему на пути встретится хорошая девушка. Аурита вот хорошая, или мне кажется, что хорошая. Думаю, тут нет никакой разницы. Что до меня, то, доложу тебе, я доволен. И неважно, что она взъярилась тем вечером, когда я впервые увидел Робинета, - во-первых, по тому что явился поздно, и, во-вторых, потому что от меня, по ее словам, разило вином. Я пытался было втолковать ей, что выпить бокал вина - не преступление, а она ответила, что уже одни эти мои разглагольствования доказывают, что я пьяный. Я велел ей не быть дурочкой и не шуметь, а она заперлась в спальне, рухнула на кровать и зарыдала.
Но подумай, Дависито, как бы мы вели себя в ее положении, ведь раньше Аурита была не такая, совсем другая, и, когда я возвращался из банка с заледеневшими ногами, тапочки стояли у жаровни, а на столе ждал горячий кофе, и, когда я ложился спать, мне всегда было куда повесить пиджак, чтобы плечи не обвисли, а то я этого не выношу. И не то чтобы я злился на нее нынешнюю, наоборот, мне Ауриту жалко, потому что ее целый день то тошнит, то мутит, то прихватывает. Я спрашиваю: "Плохо тебе, милая?", из самых лучших побуждений, а ее это раздражает: "Что ты все время так говоришь, будто издеваешься?"
Я знаю, Дависито, она просто девчушка, да и только, и не скажу, чтобы красавица, и не одна из тех, на каких на улице оборачиваются, но, смею тебя уверить, у нее есть свой шарм, этакий неуловимый, - я же уловил его сразу, как только с ней познакомился. И было это одно из самых главных совпадений в моей жизни.
VII
Представь себе, стою я как-то в очереди в кино, и подходит ко мне девушка и говорит: "Простите, вы не могли бы мне взять билет, только не на балкон?" Я покраснел и громко ответил: "Конечно, о чем речь!" И тут я кое-что придумал. Я подумал, а не взять ли мне место рядом с ней, хотя сначала собирался на балкон, там подешевле. От одной только мысли я разнервничался и дождался, пока погаснет свет, чтобы она не заметила моего волнения, и в полумраке сел рядом с ней, и она глянула на меня искоса, а у меня будто камень внутри.
И вот ведь совпадение: фильм был про мелкого банковского служащего, который влюбляется в миллионершу, а миллионерша притворяется мелкой служащей, чтобы быть уверенной, что он любит ее, а не ее деньги. Я не сдержался, Дависито, наклонился к ней и срывающимся голосом прошептал: "Я тоже служу в банке". Она улыбнулась и ответила негромко: "Но уж я-то точно не миллионерша". Я осмелел и сказал: "Оно и к лучшему". После кино я проводил ее до дому, а потом несколько дней следил, куда она ходит, и однажды она стояла в очереди в другой кинотеатр, и я, будто случайно проходя мимо, спросил: "Сеньорита, вы не могли бы взять мне билет?" И, на удивление, это ее рассмешило, и с того дня мы подружились и стали часто встречаться, а мне тем временем уже осточертела хозяйка, которая связалась с молоденьким студентом и не брала с него за постой, и осточертел бельгиец, который надувался пивом и каждую ночь ссал в ванну, пакостник.
Однажды вечером я выпил пару рюмок и заявил Аурите, что буду счастлив жениться на ней и зажить в трехкомнатной квартирке с ванной. Аурита рассмеялась и сказала: "Ну что ж, давай будем счастливы". И мы пустились в расчеты, и навскидку я легко мог это осилить, и тогда Аурита сказала: "Только не забудь, дорогой, моя страсть - кино". Она прикрыла глаза и будто чуть-чуть всплакнула, и мне, Дависито, в тот миг чертовски захотелось ее поцеловать.
VIII
А так, если Аурита сейчас и бывает со мной сурова, я ей прощаю, потому что помню, что, когда я был одинок и беззащитен в этом городе, она протянула мне руку и обошлась со мной ласково. И в тот вечер, когда она разворчалась, что я поздно явился и воняю вином, я смирился и сел ужинать, думая только о Робинете, пока не понял, что Робинет превратился в идею-фикс, и Аурита тоже подметила какую-то странность, и даже Санчес, мы с ним работаем в отделе ценных бумаг, сказал:
- Что-то ты, Ленуар, какой-то заторможенный последние недели две. Случилось что?
Услыхав Санчеса, я впервые обратил внимание, Дависито, что фамилия у меня французская, как у Робинета, и сказал себе: "Вот и еще одна точка соприкосновения". Но, выходя из конторы, подумал: "И что такого может быть во французской фамилии?" Потому что прекрасно помнил, Дависито, историю дедули Ленуара, как он приехал проводить железную дорогу Рейноса-Сантандер и в одной деревне, где они долбили тоннель, познакомился с бабушкой, а прадед, который чужаков крепко не любил, сказал: "Моя дочка французу не достанется". Но дедуля Ленуар, привычный к долблению камней, без труда пробился к сердцу бабушки. Он говорил ей во время тайных свиданий: Ма cherie, топ amour est aussi grand, aussi ferme, et definitif que une de ces hautes montagnes. Потом уже прадедушка уступил, потому что дедуля Ленуар грозился застрелиться у них под окном, если после третьего свистка бабушка не выглянет на балкон. Ты, конечно, Дависито, можешь спросить: "А при чем тут мсье Робинет?" Я тоже себя спрашивал и, однако, обдумал и передумал все это тысячу раз, так что даже стал представлять себе дедушку Ленуара с лицом Робинета или Робинета, который вдруг размяк и произносит: "Дорогая, моя любовь так же велика, так же крепка и нерушима, как одна из этих высоких гор".
Но, по правде говоря, Робинет оказывался все дальше от меня, Дависито, а я желал протянуть между нами спасительную нить и терял аппетит, сон и покой, а Аурита меня бранила и велела выпить аспирину и чуть что повторяла, что в животе у нее - наше с ней общее и мы должны поровну нести ответственность.
IX
Поэтому я предпочитал размышлять о своих делах в банке, благо место мне там выделили уютное и неприметное. Представь себе, Дависито, уголок, а в нем, напротив окна, - бюро, а позади, прямо рядом, - батарея, которая постоянно греет мне поясницу. Я там в полном уединении и, если только кто-то не придет ко мне специально, не виден и не слышен. Там я в свое удовольствие раздумывал о Робинете и делал пометки, чтобы не запутаться в мыслях, и строил догадки, от которых по ночам не мог глаз сомкнуть; словом, в те дни я работал головой так напряженно и в то же время настолько без толку, что ослаб, и у меня на шее вылез узелок. Врач, осмотревший меня по страховке, сказал, что это ганглий, и прописал больше кушать и спать по десять часов, но Аурита учинила скандал, мол, если я так ношусь с паршивым узелком, то ей-то что со своим делать. Ее раздражало, что я так обеспокоен и погружен в себя, и, в конце концов, однажды вечером она взорвалась, начала собирать чемоданы и сказала, что уезжает к матери. Я ее хотел удержать, а она сказала:
- Может, я еще должна терпеть, что мой муж завел любовницу?
- Ну, не говори так! - отвечал я.
- Ах, не говорить? А о чем ты все время думаешь, отчего ты не спишь и не ешь, можно узнать, а?
Я поклялся ничего ей не выдавать, Дависито, потому что от сильного перепуга может родиться урод, - я знаю, - но, видя ее в таком состоянии, выложил все начистоту; она выслушала и сказала:
- Да со мной сто раз на дню так бывает, что кого-то вижу и не помню, в какой лавке он торгует. Глупости это, детский сад.
Я хотел было втолковать, что тут другое, но она заладила про своих неизвестных лавочников; и все же, не заметив во мне особых перемен в последующие дни, Аурита взяла за привычку то и дело с плачем и упреками говорить, мол, она не выносит, что Робинет мне дороже ее.
X
Дависито, прошу тебя, поставь себя на мое место. Догадка, предчувствие… Правда, больше ничего. А жена против меня, и мое здоровье против меня, и все против меня, а я стою на своем. Санчес, мы с ним работаем в одном отделе, тоже заметил мою тревогу и однажды сказал мне: "Осторожнее, Ленуар. Не поддавайся идее-фикс, а то идея-фикс в башке да еще на пустой желудок доведет тебя до дурки". Я струхнул, Дависито, потому что ведь и вправду сильно волновался, но со временем наваждение мое одолело страхи, и я решил без устали искать Робинета, пока не найду.
И, словом не обмолвившись Аурите, каждый вечер после работы я стал обходить улочки вокруг винного погреба того зализанного. Аурите я говорил, что у нас дебет с кредитом не сходится, такое и вправду часто случается и здорово нас задерживает. В один такой вечер, устав без пользы бродить, я толкнул дверь погреба и вошел.
- Добрый вечер, - сказал я зализанному бармену.
- Добрый, - сказал он.
- А где Робинет?
- На что вам сдался Робинет?
Я, Дависито, готов был заплатить за услуги и вложил ему в ладонь дуро. Он так пронзительно и отрывисто расхохотался и стал так размахивать моим дуро над головой, что меня обида взяла. И вдруг завопил:
- Хотите укатать Робинета - ищите его сами; мне он ничего плохого не сделал.
Я думал, может, все же сдастся, но он швырнул купюру, какую-то мокрую и липкую, мне в лицо. Я решил сдержаться и ушел оттуда, а когда пришел домой, Аурита беспощадно вернула меня к реальности:
- Ты откуда это? - спросила она.
- Из конторы, - сказал я. - У нас дебет с кредитом.
- Неправда! - закричала она.
Я заметил, что в доме моем поселилось непонимание со времен появления Робинета. Аурита сомневалась в моей верности.
- Я позвонила из лавки, - добавила она. - Мне сказали, ты ушел полтора часа назад.
Я покраснел, Дависито, - всегда краснею, когда на вранье поймают.
- Ладно, - выдавил я наконец. - Я разыскиваю Робинета.
- Снова он появился? - в сердцах спросила Аурита.
- Ничего не могу с этим поделать, - сказал я, снимая пальто.