В антракте в курилке Муська Колотая по забывчивости хвасталась Анна-Нюркам, двум подружкам-тёзкам: "Вы знаете, на что я цветы купила? Вчера у Иванова двух командировочных дуриков выставила - взяла в долг сотню и смылась под сортирным предлогом. Хотели поразвлечься, залётки безмозглые!" Её остановила Шурка: "Муська, где хвастаешься? Тут не место для подлых разговоров".
Во второй части танцевала Гюля. Девки вдавились в кресла и, затаив дыхание, смотрели на сцену - их создание танцевало Жизель. Одна из Нюрок в сцене сумасшествия не выдержала - заревела, и её вывели в коридор. Аришка хотела что-то крикнуть - ей зажали рот. А в конце они все вскочили на кресла и заорали: "Бра-ва! Бра-ва! Молодец, Гюля! Бра-ва!" Ни одной Жизели за всю историю этого балета не аплодировали так яростно и долго зрители второго яруса, как на том выпускном спектакле. Анна-Нюрки, Аришка, Муська Колотая и другие девки с многочисленными букетами бросились вниз в зал и, растолкав стоявшую почтенную публику, засыпали сцену цветами.
Это был для всех островных шалав Питера самый главный праздник их жизней. Это была их победа.
Из театра вышли все зареванные, заволнованные, раскрасневшиеся от участия в танцах с Жизелью. На Петроградскую возвращались машинами. В первом такси Жизель, заваленная букетами, сидела между двумя зваными тётками - Шуркой и Лидкой. Впереди с водилой соседствовала довольная Екатерина Душистая. Ехали к ней на банкет.
Праздничный стол в столовой, накрытый крахмальной скатертью, был сервирован, как в ресторане Чванова. Подельницы, глядя на такую роскошь, даже несколько скисли и прихудели от щедрости благотворительницы. Жизель усадили во главе стола, по правую руку от Екатерины.
В двустворчатую дверь рыжая хохлушка внесла поднос с шампанским в номенклатурных бокалах. Первый тост - за победу - выпили стоя и хором крикнули "ура!". Телохранитель Гермафродит Ботанический, одетый в чистое, сидел за отдельным столиком и чмокал бабскими губами праздничную еду, ласково поглядывая на свою героиню.
Охмелившись сильно шампанским, в конце торжества на радостях спели хором любимую хозяйкой "Катюшу":
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша -
На высокий на берег крутой.
Всем было хорошо. Даже Аришка Порченая призналась в любви Екатерине Душистой и расцеловала её.
На следующий день после премьеры от возбуждения и радости две неразлучные шалавы с восторгом написали мелом на дощатом заборе по улице Съезжинской, у дома № 34: "Всем привет от нас. Ура! Анна-Нюрка".
Через день в "Ленинградской правде" была напечатана рецензия на выпускной спектакль училища. Сильно учёная дама писала: "Совершенное соло молоденькой выпускницы Гюли Ахметовой было удовольствием для глаз. В первой части она была нежна и изысканна". Далее отмечались "хрупкость и боль" в сцене сумасшествия. "Слово-то какое - "изысканна"! А? Песня, я вам скажу!" - воскликнула со слезами Шурка Вечная Каурка, восхищённо глядя на цеховую принцессу.
Гюля Ахметова получила диплом с отличием и была сразу приглашена солисткой в Уфимский театр оперы и балета. После положенного отдыха в конце августа проститутский цех собрал ей приданое и велел Шурке в качестве родной тетки сопровождать Жизель.
О проводах говорить не будем. Как выразилась, выставив указательный палец в потолок, Лидкина соседка по коммуналке Черна Михайловна: "Это было что-то". Шурка Вечная Каурка выполнила все наказы островных девушек - сдала принцессу уфимскому театральному начальству с просьбой хранить и беречь питерскую башкирку.
Попутно она ознакомила с собою пожарного начальника театра до такой степени, что тот через малое время приехал за нею в Питер и забрал её с собой с Татарского переулка на свою уфимскую улицу имени башкирского героя-разбойника Салавата Юлаева. Таким образом, Шурка снова соединилась местом жительства с названой племянницей и цеховой воспитанницей.
А кот Абрамей не принял башкирского гражданства и переезда с Татарского переулка на улицу Салавата Юлаева и бежал из Уфы в северо-западном направлении.
Ангелова кукла
Наше дело малолетнее: нам дают - и мы даем.
Крошка Ухалка, парколенинская промокашка
Эти малозначимые события происходили на наших петроградских островах в первые послевоенные годы. Порождённый войной и разрухой молох жизни выбросил на панель женский товар, в том числе и несовершеннолетний.
Осень, зиму и весну паслись они в обширнейшем парке имени Ленина - на главном, Городском острове Петроградской стороны, - предлагая себя любителям малолеток иногда просто "за поесть". А с наступлением лета обслуживали желателей в ту пору еще дикого центрального пляжа, что у стен Петропавловской крепости, принимая клиентов прямо на крышах крепостных равелинов.
Крашеные малолетние девушки у местных туземных людишек обзывались промокашками и обитали рядом с парком на знаменитых гулярных, съезжинских, зверинских, татарских, мытнинских улицах и переулках. Интересно, что места эти уже с конца XIX века известны были своим рынком дешёвых проституток.
Парк Ленина, в прошлом Александровский сад, устроенный по повелению царя-бати Николая I для народных гульбищ, поделен был на две части - "старшеклассную" и "младшеклассную". Старшие профурсетки торговали клиентов у Народного дома, Театра имени Ленинского комсомола и далее в сторону Кировского проспекта. Младшие работали в районе зоопарка, популярнейшего у послевоенного копеечного народа заведения, и по правой от него стороне к Кронверкскому деревянному мосту, а за ним и на крепостном пляже.
Да, еще одна особенность этого знаменитого сада-гульбища, о которой необходимо было помнить тогдашним добропорядочным и порядочным любителям природы: парк, несмотря на своё высокое ленинское наименование, в часы вечерней мглы становился очень опасным для жизни местом из-за нападений антисоциальных хулиганствующих типов. Время было голодное.
В зимнюю пору главным лежбищем артели промокашек становилась старая, давно не использовавшаяся по назначению прачечная в проходном дворе доходного дома на славной Гулярной улице. Хозяйничали в "стиральных закутах" две Аньки - тезки-подружки, жившие там совместно с родственной кому-то из них старухой, вдовой погибшего в блокаду дворника. Подружек за парные хождения, неразлучность и неделимость во всяческих жизненных проявлениях звали через черточку - Анна-Нюрка. Поврозь они не работали. То есть могли быть с клиентами в разных закутах, но обязательно по соседству. Про остальное и говорить нечего: ходили, стирали, мылись, ели, думали - всё вместе.
Паханила над артелью, то есть держала права в ней, самая старшая из них, пятнадцатилетняя разбитная девка - Аришка Порченая. Приставку к своему имени она получила после пребывания в трудовой исправительной колонии под городом Псковом. Отсидев в ней два года, стала грамотной - чесала по фене так, что все блатные с четырех островов Петроградской стороны гудели про нее уважительно: "у-у-у-у".
Аришка Порченая предпочитала солидного, возрастного клиента молодому да гладкому. И непременно с торчащими усами, как на портретах вождей и маршалов.
Жила Аришка в двухэтажном доме по Мытнинскому переулку. Жила совместно со своим "историческим" дедом по кличке Чекушка, в бывшем служебном помещении с отдельным входом из подворотни. Обиталовка их состояла из маленькой комнатухи в одно окно и крошечного коридора-кухни с отгороженным сортиром.
Дед Чекушка был назван так в честь всегда популярной в народе-богатыре двухсотпятидесятиграммовой бутылки водки - за малый рост, сухость в теле и постоянную необходимость в "родненькой".
Несмотря на такие неказистые данные, он слыл заслуженным перед Отечеством типом. В революционные троцкистско-воровские времена его, криминального узника Литовского замка, опоясали пулемётными лентами и объявили революционером. Затем превратили в продотрядовца, а после перевели в милицию, из которой уволили перед Великой Отечественной войной на инвалидность, полученную от тяжелой алкогольной болезни. Поэтому внучка Аришка своего деда-инвалида на время работы с клиентами запросто вырубала стопарём "Ленинградской" водки.
В островной округе приблатнённое хулиганствующее пацаньё панически уважало Аришку. Трое амбалов-шмаровозов, по-петроградски - прихахуев, опекавших артель, целиком подчинялись ей, боясь, что в любой момент она их опустит до валетов. Естественно, все промокашки смотрели ей в рот беспрекословно. И только в отсутствие Аришки парколенинские бездельные малые огольцы позволяли себе, окружив стаю девчонок, обидно дразниться:
Галка-давалка, где твоя чесалка,
Анька-лохматка, Нюрка-мохнатка,
Где ваша кроватка,
Катька-мочалка, Люська-покрывалка,
Зыза-косолапка, Пашка-кувыркашка,
Зверинская букашка.
И, разделившись, разными голосами:
А ты кто такая?
- Маминдя Гулярная.
И снова:
А ты кто такая?
- Перманда татарская,
Хотила, чесала, давала, колыхала…
Появлялась Аришка Порченая, и вся шобла огольцов смывалась мгновенно. Хозяйка же набрасывалась на девок: "Вы что, шкицы долбаные, молчите в тряпочку, не можете утереть обтруханных самолётов? Эх вы, кошки драные. А куда стёрлись твердомудые поцы? Снова дуют пиво на Зверинской? Я им, падлам, муды отстегну", - свирепела она на артельных прихахуев.