Морфология "Крещённых крестами"
То, что книга "Крещённые крестами" выиграла "Нацбест-2010", для новейшего литературного быта России беспрецедентно. Премии традиционно вручаются за роман, иногда - за сборники рассказов, в виде исключения - за биографические штудии. Тут же впервые премия ушла в руки не просто непрофессионального литератора, но - автора собственного жизнеописания.
Присмотримся к отзывам членов жюри премии:
"Текст в почти беспроигрышном жанре слегка беллетризированного мемуара… эксплуатирует такие проверенные формы, как "сиротские приключения" а-ля Диккенс и роуд-муви… увлекательно написан…" - Алексей Евдокимов.
"Высокохудожественная автобиографическая проза. Кроме того, это документальный роман, роман-путешествие, роман-квест, настолько странный и захватывающий, что он мог бы дать фору многим произведениям в жанре фантастики", - Дмитрий Орехов.
"Кочергин не рассказывает, а сказывает", - Андрей Архангельский.
Наталья Рубанова в своём отзыве без объяснений и непринуждённо называет "Крещённые крестами" романом.
Самые разные критики высказываются в том духе, что хотя "Крещённые крестами" - автобиография, книга эта похожа и на художественное произведение. Вот ещё несколько примеров:
"Книга поражает тем, насколько глубоко метафоричной может быть человеческая жизнь", - Наталия Курчатова.
"Это не мемуары, а, как и "Ангелова кукла", увлекательный роман…" - Михаил Трофименков.
Примеры можно было бы множить и множить, но и без того ясно: столь единодушное сравнение мемуарной книги Эдуарда Кочергина с художественным произведением настоятельно требует осмысления.
В этом коротком комментарии мне хотелось бы показать: то, что говорят критики и члены жюри "Национального бестселлера", одной из наиболее престижных и значительных литературных премий, - не просто форма комплимента (видно, как рецензенты во что бы то ни стало стараются обойти штамп "читается как роман", но ведь что есть, то есть), а крайне важная для "Крещённых крестами" характеристика.
Слово "одиссея" появляется едва ли не в каждой второй рецензии на роман - и неслучайно. Действительно, история человека (что в данном случае маленького мальчика - в структурном смысле неважно), оказавшегося волею судеб за тридевять земель от дома и долгие годы добирающегося домой, - и есть архетипический гомеровский сюжет. И тот и другой герой, оказываясь в разных землях, силою обстоятельств задерживаются там (и начальницы детприёмников выполняют ту же функцию, что и Калипсо, ведь в конечном итоге в каждом детприёмнике герой остаётся по собственной воле). И тот и другой герой теряют соратников. И тот и другой герой действуют скорее хитростью, чем грубой силой, и того, и другого можно назвать "хитроумным". Дополнительное сходство двум историям придает то, что и там и там фигурирует женщина, оказавшаяся в руках врагов - жена или мать. Вот что снится герою "Крещённых крестами" в финале книги сразу после воссоединения с матерью: "Мы [с матерью] бежим по площади. <…> Оглянулись - за нами погоня. Целая армия великанов-мусоров - в древних военных доспехах, с красными звёздами на тульях фуражек - вооружённая щитами, мечами, копьями, топорами со стен арки Главного штаба - мчится на нас". Трудно отделаться от ощущения, что "великаны-мусора" сближаются тут с женихами Пенелопы.
Но есть и ещё одна возможность "считать" сюжет книги, которая, как кажется, ещё не была освещена критикой: при желании "Крещённые крестами" можно проанализировать в соответствии с морфологией волшебной сказки В. Я. Проппа. Действительно, история начинается с "отлучки" матери из дома (её забирают энкавэдэшники), следующие несколько функций (запрет, нарушение запрета и т. д.) опущены, срабатывает функция "вредительство", причём самый распространённый её вариант - "антагонист похищает человека", - и герой оказывается в волшебном царстве (лес густой русских сказок, на материале которых работал Пропп).
Цитата: "И что это за дом [имеется в виду Большой дом]? И почему туда уводят шпионов? Я представлял, что в глухом лесу с высочайшими деревьями, как в сказке "Мальчик-с-пальчик", стоит Большой дом, где живут братья и сестры - шпионы. А что такое шпионство - никто не знает, кроме них. Это большая тайна. Потому и лес густой, и дом Большой".
Отметим попутно, что тут нельзя не вспомнить и другую работу Владимира Яковлевича Проппа - "Исторические корни волшебной сказки". Герой отправляется в лес (буквально - в Сибирь), в закрытый для женщин и непосвящённых большой дом (детприёмник, девочек в нем нет), побег, погоня - инициационный миф налицо.
Далее последуют и приличествующие волшебной сказке испытания, герою встретятся дарители, и будет даже волшебное средство - в качестве такового можно рассматривать "неразменный" проволочный профиль Сталина, не раз выручающий героя. Наконец, все беды позади, герой возвращается домой и воссоединяется с матерью.
Главное положение Проппа - о всегда одинаковой последовательности функций - в "Крещённых крестами" выполняется стопроцентно.
Конечно, подобные сближения представляют собой скорее игру ума, чем продуктивные возможности анализа текста: ясно, что "Крещённые крестами" не написаны под влиянием "Одиссеи" и не ориентированы на волшебную сказку, хотя бы потому, что речь в них идёт о реально произошедших событиях.
И всё-таки от таких очевидных и подробных сближений нельзя просто отмахнуться как от случайности. Кажется, даже парадоксальная формула "жизнь подражает искусству" только уведёт нас в сторону от понимания этого феномена.
Дело, как кажется, и сложнее, и любопытнее. Фредерик Джеймисон, исследовавший в своей работе "Политическое бессознательное" соотношение истории и текста, утверждает, что хотя история как "вещь в себе", конечно, не является текстом, она, тем не менее, как явление, ничем иным, кроме текста, быть не может. С утверждением этим трудно спорить. Само событие рассказывания реальной истории заставляет рассказывающего обратиться к тому или иному архетипическому сюжету - и, быть может, успех рассказа будет зависеть от строгости и искусности следования выбранному архетипу.
Вопрос, который не может не возникнуть, это - почему в "Крещённых крестами" работает именно этот сказочный сюжет, имеющий в основе инициационный миф, а не, скажем, любовный роман, детектив или что-то ещё. Возможно, ответ на него кроется в том, что герой истории - маленький мальчик, и именно поэтому включается именно эта древнейшая схема, а не какая-то другая.
Требование к рассказчику, который повествует о своей жизни, "рассказывать как было, ничего не приукрашивая и ничего не скрывая", в сущности, абсурдно. История - вещь в себе - недоступна для схватывания. Рассказывающий историю своей жизни всегда будет более или менее талантливым story-teller'ом.
А то, что Эдуард Кочергин - в высшей степени талантливый рассказчик, читателю этой книги объяснять уже не нужно.
Вадим Левенталь
Примечания
1
Дэпэшники - воспитанники ДП (детприёмников) НКВД.
2
Искорка из поддувала
Эдвасю мигает.
Манит, манит, рассказать
Сказку обещает (польск.).
3
Колонтай - колония для несовершеннолетних (блатн.).
4
"Бокс" и "Ракета" - самые дешевые папиросы того времени. В народе они назывались "гвОздиками".
5
Иззёбка - малая избушка (обл.).
6
Маялка - кусочек козьей шкуры, зажатый между двумя свинцовыми или медными дисками так, чтобы мех торчал по краям. Диаметр маялки 5–6 см. Играли в маялку, подбрасывая её ногой на счёт.
7
Бебешка - одно из названий игры в маялку.
8
ОМСК - Отдалённое место ссыльных каторжников.
9
Лагаш - здесь: кондуктор, проводник (блатн.).
10
Майданник - поездной вор (блатн.).
11
Кент - друг (блатн.).
12
Богодуй - нищий (блатн.).
13
Бан - вокзал (блатн.).
14
Курат - чёрт (эст.).
15
Шлипер - вор-форточник (блатн.).
16
СрушнАя - умелая, "с руками" (устар.).
17
Векселя - здесь: документы (блатн.).
18
Всё, мальчик (эст.).
19
Что с тобой, дорогой сынок? Что ты кричишь? Всё будет хорошо. Ты один мужик в роду и должен жить (польск.).