И едва они начали танец, как мама поняла, что сорвала джекпот, ибо заполучила партнера, у которого ноги росли откуда надо. Кавалер не шаркал, не спотыкался, не вспоминал, какой рукой взяться за талию дамы. Он уверенно вел партнершу, которая и сама была не из последних танцоров, и впечатленная публика следила за красивой парой. Мужчины перебрасывались замечаниями о классной штучке в объятиях Билли Йейтса, а женщины неодобрительно хмурились: мог бы выбросить сигарету, что за бескультурье?
- Как тебя кличут? - спросил отец.
- С утра звали Глория Купер. А тебя?
- Уильям Йейтс.
- Как поэта?
- Иначе пишется.
Мама рассказывала, что сразу же мысленно прикинула: Глория Йейтс. Звучит неплохо, решила она.
- Мы раньше не встречались, Глория Купер?
- Думаешь, ты смог бы меня забыть?
- Уела. А чем ты занимаешься, когда не танцуешь?
- Я стюардесса в "Аэр Лингус".
Отец помолчал и сделал пируэт. Он был сражен.
- Вон как, стюардесса?
Обычно его партнерши оказывались кондитершами или студентками педучилища. Одна девица сказала, что собирается в монастырь, и отец выронил сигарету изо рта. Другая ответила, что от его вопросов веет нафталином, и он, процедив: "А, ну пока", бросил ее посреди "Ответь мне" в проникновенном исполнении Фрэнки Лэйна.
- И как ты заполучила такую работу?
- Подала заявление.
- Лихо.
- А ты чем занимаешься?
- Я актер.
- Где тебя можно увидеть?
- Ты смотрела "Отныне и во веки веков"?
- Фильм?
- Ну да.
- Конечно. Он шел в "Адельфи".
- Так вот в нем я не снимался.
Мама рассмеялась:
- А где ты снимался?
- Пока нигде. Но когда-нибудь снимусь.
- Ну а сейчас-то где работаешь, Берт Ланкастер?
- Кладовщик табачного склада "Плэйерс" на Торговом причале.
- Значит, сигареты получаешь бесплатно?
- Со скидкой.
- Ты остряк.
- А иначе нельзя.
Об их первой встрече мама больше ничего не рассказывала, только добавляла, что отец испросил разрешения заглянуть к ней в следующий вторник, и она не без гордости ответила, что дома будет не раньше семи, поскольку рейс из Чампино прибывает в пять; отец улыбнулся, потом рассмеялся и покачал головой, словно гадая, стоит ли вообще ввязываться в эту историю.
Через полгода они сговорились о свадьбе и вскоре обвенчались в церкви Благословенного Таинства на Бэчелорз-Уок, фуршетом отметили событие в отеле "Сентрал" на Эксчекер-стрит, затем взяли такси и рванули в аэропорт к парижскому рейсу. В самолете, рассказывала мама, она увидела, как две знакомые стюардессы вводят новенькую в курс дела, и ее охватила печаль, словно пришло понимание, что, возможно, она совершила непоправимую ошибку.
- Ты скучала по небу? - как-то спросил я маму, которая с тех пор не покидала Ирландию и лишь однажды в семьдесят восьмом вместе с Ханной слетала ко мне в Рим.
- Конечно, скучала, - огорченно поежилась мама. - Но я поняла, чего лишилась, когда уже ничего не изменишь. Так оно всегда и бывает, правда?
Маленький Катал появился через полтора года после Ханны. Мне уже стукнуло четыре, и по поведению родителей я смекнул, что братец стал не вполне желанным сюрпризом. Надо было выплачивать ипотеку, а работа на табачной фабрике не сулила золотых гор. Однако пару лет мы впятером кое-как перебивались, пока отец не решил бросить фабрику и добиться успеха на актерском поприще.
Никто не ведает, откуда в нем взялась тяга к лицедейству. Своих бабушек и дедушек я толком не знал, поскольку все они умерли, когда мне еще не исполнилось и пяти, но доподлинно известно, что папина мать была рьяным организатором фестивалей классической музыки, и, возможно, именно это привлекло его к огням рампы. В детстве он раз-другой пел в хоре на рождественских представлениях в театре "Гейти". Позже стал ходить в драмкружок в Ратмайнсе, и театральная зараза в нем еще больше окрепла. Не уведомив маму, отец уволился с табачной фабрики. "С великой радостью я швырнул заявление мистеру Бенджамину, - сказал он. - Мне всегда претило горбатиться на еврея". Теперь отец ходил на все подряд прослушивания и подрабатывал в дандрамском пабе, что мама сочла ужасным понижением. Одно дело укладывать сигаретные блоки в ящики и грузить их на поддоны, которые потом развезут по газетным и табачным киоскам, и совсем другое - трижды в неделю разносить пинты "харпа" и "гиннесса" посетителям "Орлиного гнезда".
- Мне бы только заполучить приличную роль, - говорил отец, величественным жестом принцессы Маргарет отметая мамины жалобы на нехватку денег. - И тогда уж мы заживем.
А потом случилось нечто знаменательное. Отца утвердили на роль молодого Кови в пьесе "Плуг и звезды", постановка Театра Аббатства, спектакли которого в то время шли на сцене Национального театра на Перс-стрит, поскольку пожар уничтожил его собственное здание. На прослушивании были Мак Дирмада и лично Шон О’Кейси; видимо, отец показался хорошо, ибо ему предложили стать дублером Иншина О’Дувана, тогдашнего любимца публики. Предложение вызвало в отце двоякие чувства: прекрасно, что талант его оценен, но гадко быть на подхвате у никчемного актеришки. Однако удача вновь ему улыбнулась: лондонский "Олд Вик" предложил О’Дувану роль Лаэрта, и тот смылся, даже не попрощавшись, а у Мака Дирмады не осталось иного выбора, как перевести отца из дублеров в основной состав. О’Кейси вроде как сомневался, но все равно не было никого другого, кто в столь короткий срок освоил бы роль.
- Вот оно! - известил нас отец, радостно потирая руки. - И это лишь начало. На таких классных ролях делают карьеру. Я еще окажусь в лондонских театрах. А то и на Бродвее.
- Тоже мне Лоуренс Оливье выискался, - сказала мама, раскладывая по тарелкам рыбу с картошкой, ибо мясо нам было не по карману.
- Не выступала бы! - Отцовский восторг не сникал. - Поглядим, что ты запоешь, когда станешь женой самого знаменитого ирландского актера.
Главные роли Джека и Норы Клитроу получили Онь О’Сулевань и Катлин Ни Вярань, и теперь мы беспрестанно слышали: Оуэн - то, Кэтлин - се, а от отца разило спиртным, когда он возвращался домой и выступал перед публикой, с каждым днем все больше терявшей интерес к его рассказам о закулисной жизни.
- А что, пьянка неотъемлема от подготовки роли? - однажды спросила мама.
- Тебе не понять, Глория, - сказал отец. - После репетиции всегда надо заглянуть в пивную, выпустить излишек сценической энергии. Все актеры так поступают.
- Так поступают пьяницы, - возразила мама. - А у тебя семья.
- Ох, замолчи, женщина.
- Не замолчу. Хочешь, чтобы я вернулась в "Аэр Лингус", что ли?
- Да кто тебя туда возьмет? - засмеялся отец.
- Одинокую женщину возьмут. А я скажу, что ты меня бросил.
Отец всерьез перепугался и пригрозил позвонить приходскому священнику; ты блефуешь, сказала мама, сама блефуешь, ответил папаша, и уже к вечеру в нашей гостиной возник отец Хотон, невероятно угрюмый человек с лицом истукана острова Пасхи, а мы - я, Ханна и Катал - подслушивали под дверью, представляя, как мама с папой сидят рядышком, вконец обескураженные таким оборотом событий.
- Ты не считаешься с потребностями мужа, Глория? - елейно спросил отец Хотон. - Жизнь его круто изменилась. Мало кому выпадает шанс просто побывать в Национальном театре, не говоря уж о том чтобы выйти на его подмостки.
- Я не против актерства, отче, но против пьянки, - сказала мама. - У нас очень мало денег, и тратить их на выпивку, когда в семье пять ртов…
- Пожалуйста, тише, Глория, - перебил отец Хотон. - Я человек терпеливый, но не выношу женского ора.
Мама смолкла и потом уже говорила как побитая.
- Уильям, ты постараешься приходить домой пораньше, правда? - спросил священник.
- Конечно, отче. Я постараюсь. Обещать не могу, но постараюсь.
- Я не требую обещаний, твое желание постараться само по себе ценно. А ты, Глория, не будешь так наседать на мужа, верно?