- Сейчас покажу. - Он помог ей снять тяжелую шубу, краешком глаза заметив, что она проводила взглядом Марину, спускавшуюся вниз по лестнице.
- Вы полагали, что у меня просторнее. К сожалению, это не так. Здесь приемная! - Он открыл дверь, внес в кабинет маленькое венское кресло и поставил у печки.
Девушка принялась рассматривать шкаф с хирургическими инструментами.
- О, лучше не глядеть на такое. Напоминает о боли, - вздрогнув, проговорила она.
Доктор сел за письменный стол, решив быть учтивым и сдержанным, как всегда, однако кушетка, на которой спала Марина, не выходила у него из головы, так же, как и мысль о том, что Марина подаст чай, и обе женщины будут пристально рассматривать друг друга, как соперницы.
- Вы не продрогли в коляске? Выглядите вы чудесно, тем не менее нам следует строго соблюдать режим, - сказал он, желая придать беседе профессиональный характер.
Она улыбнулась, отчего на ее щеках появились ямочки. Он давно уже подметил эту ее улыбку, горькую и одновременно насмешливую, при которой опускались уголки губ и подрагивали ноздри.
- Неужели у вас нет иной темы? Вы же уверяете, что я совершенно здорова. Поговорим о чем-нибудь другом. Расскажите о себе.
- Например?
- Например, читаете ли вы стихи? Есть такой поэт Яворов. Слыхали, вероятно.
- Нет. Я читаю медицинские книги и журналы. У меня мало свободного времени, и вообще я из наших поэтов не знаю никого, кроме Ботева, Вазова и Каравелова,- сказал он. - Но отчего вы смотрите на меня так, будто видите впервые?
- Как вы серьезны… и суровы. Или это усы придают вам такой вид? - Она рассмеялась. - Этот поэт, я думаю, носит такие же длинные усы, как вы.
- Вам угодно знать, что я за человек?
- Да, я думала над этим. Знаете, у Яворова есть одно стихотворение, в нем сказано "Туда, куда никто нейдет". Как вы понимаете это? "Туда, куда никто нейдет"…
- Не совсем понимаю, о чем идет речь.
- Да, разумеется, следует прочитать стихотворение целиком. Я дам вам эту книгу.
Она сидела в кресле, покачивая ногой в высоком ботинке, туго обхватывавшем лодыжку. Изящная головка чуть склонилась на грудь, на губах еще блуждала горькая улыбка.
- Я для вас маленькая больная девочка. Конечно, я знаю, что у меня чахотка и что мне вряд ли удастся выздороветь. Но вы проявляете ко мне большую заботливость. Вам очень хочется, чтобы я поправилась, или вы так заботитесь обо всех своих пациентах?
- Я врач и выполняю свой долг, мадмуазель Смилова, - сказал он, стараясь скрыть раздражение. - Ваши родители доверили мне ваше лечение.
- Значит, вы лишь из врачебного долга?.. Понимаю, - проговорила она. - Понимаю…
Он подумал: "Сказать ли, что говорить о моих чувствах к ней еще рано, успокоить ее?" Но, поразмыслив о том, как она может воспринять его слова, не решился.
- Вы почти совсем выздоровели, но давайте лучше отложим этот разговор, - сказал он, подчеркнув слово "отложим". - Вы поддаетесь дурным мыслям. Советую не читать столь мрачных стихов. В вашем возрасте многие настроены романтически.
Он сознавал, что своим наставническим тоном отдаляет ее от себя, но не мог перейти на другой.
- Вы их не читали. Вовсе они не мрачные… А знаете, у вас тут все же уютно.
Он встал, чтобы открыть дверь и пододвинуть кресло девушки поближе к письменному столу. Марина внесла поднос, и доктор подивился быстроте, с какой она переоделась в праздничное платье, причесалась и при хорошилась. Брошка с простым стеклом, купленная у какого-то разносчика на базаре, светилась в вырезе платья, приоткрывая ложбинку на груди. Марина выросла на пороге - высокая, статная, поставила поднос на стол и, стараясь не расплескать чай, как всегда, весело улыбнулась. "Неужто не ревнует? Неужто так уверена в моей привязанности?" - мелькнуло у него в голове.
- Самовар внизу. Принести?
- Не нужно.
Марина повернула свою красивую голову к гостье, поклонилась, как доктор ее учил, и все так же спокойно и плавно вышла из комнаты.
Наступило молчание.
- Вы говорили, что ваша прислуга старуха?
Доктор ложечкой наливал в чашку гостьи коньяк, делая вид, будто не замечает ее волнения. Элеонора покусывала нижнюю губку и пыталась перехватить его взгляд.
- Она пошла навестить родных. Вы же слышали.
- А это разве не ваша служанка? - девушка взяла в руки чашку, далеко отставив мизинец, словно боялась его обжечь.
- Марина моя помощница. Помогает мне при операциях, встречает пациентов, - проговорил он недовольно, даже хмуро.
- Красавица.
- Да, недурна. - Он налил себе коньяку и одним духом выпил.
- Она постоянно живет у вас?
- Нет, когда возникает необходимость, в особых случаях…
Она пристально посмотрела на него, и он почувствовал, что вот-вот смешается. На ее лице опять вспыхнула улыбка, на сей раз не просто насмешливая, а язвительная, и это вызвало в нем раздражение.
- Она отличная помощница. Я обучил ее и не могу без нее обойтись, - сухо и резко произнес он, желая положить конец неприятному разговору. - Впрочем, если вас это так интересует, расскажу все, что о ней знаю. Она жена почтальона по имени Кольо…
Он холодно улыбнулся, заметив, как на ее щеках вспыхнули два алых пятна, а лучистые глаза померкли…
- Я слыхала, ее называют Тырновской царицей. - Элеонора рассмеялась, и вновь на лице ее появилась улыбка, в которой теперь читалось уже презрение.
Эта барышня позволяет себе заглядывать в его интимную жизнь, изобличать во лжи, злорадствовать, ехидничать, да еще и допрашивать, предъявляя права, какие имела бы только, объяснись он ей в любви, будь она его невестой или женой. Впервые в его душе поднялась волна враждебности к этой Беатриче, которая своей девственной чистотой и влюбленностью посягает на его мужскую свободу.
- Я удовлетворил, насколько мог, ваше любопытство, мадмуазель См и лова. Вероятно, до вас дошли кое - какие сплетни относительно моей помощницы. Не станем более касаться подобных материй, - сказал он, пряча досаду под любезным, однако решительным тоном и устремив на девушку жесткий взгляд своих серых глаз.
- О да… Мне и без того пора. Родители ждут меня к обеду и, должно быть, беспокоятся.
Она посидела в кресле еще несколько секунд, неожиданно зарделась, поставила на стол недопитую чашку с чаем, поднялась и, не глядя на него, направилась к двери.
Он с испугом подумал, что сейчас она разрыдается. Вместо того, чтобы растрогать, эта мысль привела его в еще большую ярость. "Что делать? Не могу же я объясниться ей в любви! Это свяжет меня еще больше… Ничего, пусть уходит, потом успокоится…" - решил он. Помог ей надеть шубу и проводил до входной двери. Марина кликнула кучера.
- Я провожу вас домой.
- Нет, нет. Незачем. Здесь близко и время обедать.
Настаивать он не стал, усадил ее в коляску и дождался, когда она скроется из виду. Он испытывал облегчение, хоть и понимал, что она будет страдать и, возможно, разлюбит его. Но, в сущности, не так уж трудно будет, если понадобится, утешить и успокоить ее.
Он поднялся в кабинет, налил себе еще коньяку. Марина пришла убрать посуду.
- Ты знаешь эту барышню? - спросил он, барабаня пальцами по столу.
- Как не знать, чахоточная, купцова дочка, у него магазин большой на Ополченской, стеклянной посуды. Ясно дело, знаю. И купца знаю. Богачи.
Марина лукаво улыбнулась. Она обошла стол, и ее колено прикоснулась к его колену.
- Бедняжка, красивенькая из себя, но то ли проживет годика два-три, то ли нет. Уж не крутишь ли ты с ней любовь? Доктор, чай, понимаешь, что из этого может выйти…
- Выпей со мной коньяку, - предложил он, повеселев, и обнял ее за талию. - Марина, ты прелесть!
Она прибирала посуду, а он молча любовался ею. Марина улыбалась, и в ее веселых ясных глазах читалось желание приласкаться к нему.
- Накрывай на стол, будем обедать, - сказал он. Ему захотелось побыть одному.