- Что ты хочешь этим сказать? - закричал он, ошеломленный ее дерзостью.
Марина кинулась к двери и громко захлопнула ее за собой.
Доктор не верил своим ушам. Эта особа позволяла себе бесноваться в его доме, точно разъяренная супруга? Кровь хлынула ему в голову, он был готов догнать ее и тут же выставить вон. "Не в муже дело, сам знаешь…" - звучало у него в ушах, и он вдруг понял, что Марина читала письма от Элеоноры, которые он выбрасывал в мусорную корзинку. Как легкомысленно было думать, что эта связь завершится так же, как и все прежние. Но разве не сама она пожелала этих отношений? Разве он не пошел навстречу ее желаниям, не одел ее, не дал ей работу?.. Неизбежно и естественно, что он отдал ей и свои чувства, но он никогда и ничем не давал понять, что женится на ней… Но здесь так водится… Да, здесь так водится - все живут с сознанием своего равенства. "Тысяча и одна ночь" здесь не просто сказки, и Марина убеждена, что раз он с ней близок, раз покупает ей одежду, обувь, белье, то непременно соединит с ней свою судьбу, оттого и настаивала, чтобы он похлопотал в митрополии, ускорил ее развод… Какую он сделал глупость, вообразив, будто имеет дело с очередной парижской любовницей.
Он услыхал, как стукнула входная дверь и слабо звякнул колокольчик. Выглянул в окно и увидел, что Марина переходит на другую сторону улицы. Судя по походке, она шла с каким-то твердо принятым решением.
Доктор хотел было спуститься к старухе, спросить, куда это направилась Марина, но тут пришла женщина с больным ребенком. Проводив ее, он поспешно спустился вниз.
Старуха разговаривала с кем-то у себя в каморке. Он позвал ее и в открытую дверь увидал сидящую на лавке госпожу Зою.
- Что делает у тебя эта женщина?
- Ждет, пока ты ее примешь. Экзема у нее, господин доктор.
- Я не в состоянии вас больше лечить! Я дал вам мазь. И не желаю видеть вас у себя в доме! Слышите? Немедленно уходите! - крикнул он с порога.
Содержательница "Двух белых голубков" окинула его дерзким взглядом, взяла свой ридикюль и с надменным видом проследовала мимо него, громко стуча каблуками.
- Если она пришла на прием, почему не ждет в приемной? Это ты ее приглашаешь?
Бабка Винтия виновато моргала.
- Из-за Марины сюда ходит. Толкует ей, что не ценит она своей красоты. Сколько, мол, шансонеток и публичных повыходили за офицеров и разных больших людей…
- Ах, вот в чем дело! Если увижу ее здесь еще раз, то тебя тоже выгоню! Куда пошла Марина?
- Квартиру искать. Ты же сам велел.
"Прочь, прочь из этого дома… Но куда? Да и где я найду приличную прислугу?" - спрашивал он себя, снимая с вешалки шляпу и трость, не в силах избавиться от ощущения, что барахтается в грязи, которая проникла даже в его дом…
11
На другой день он решил не ехать в больницу и отменить домашний прием, приказал турку подать коляску и около восьми утра отправился поохотиться.
Он запоздал, но охота занимала его сейчас меньше, чем мысль о том, где Марина провела ночь и думает ли вернуться. Он был бы чрезвычайно доволен, если бы она в его отсутствие забрала свои пожитки и все обошлось бы без объяснений и сцен.
Июльский денек обещал быть жарким. На рассвете прошел дождик, и пыльное шоссе было словно в оспинах. От земли струились запахи мокрой стерни и бурьяна. Звучно перекликались иволги, в окрестных дачках звенели веселые детские голоса, белели вывешенные для проветривания постилки.
Слушая цоканье лошадиных копыт и время от времени встречаясь взглядом с печальными глазами старого сеттера, лежавшего у него в ногах, доктор Старирадев проехал мимо виллы Смиловых, крыша которой проглядывала сквозь кроны деревьев. Он понимал, что после охоты заедет туда и в обществе этих опечаленных, но умеющих держать себя людей к нему, быть может, вернется доброе настроение, как в те исполненные надежд зимние дни, когда он верил, что болезнь Элеоноры будет побеждена. Как знать, возможно, девушка все же выздоровеет, такие чудеса случались… Не слишком ли рано он отчаялся?..
И что так быстро остудило его любовь - болезнь или трезвая рассудочность, которой чужды возвышенные чувства? Боязнь всю жизнь ухаживать за больной женой, которая не сумеет рожать детей и вести дом? У него защемило сердце, он презирал себя теперь за эту холодную расчетливость и походил на человека, который торгуется сам с собой и не знает, какую назначить цену…
Охота заняла его мысли, но ненадолго - пока не стало припекать солнце, и старый пес, не в силах больше рыскать по лесу, поплелся у его ног, высунув язык, облепленный бодяком и репейником. Доктор подстрелил трех молодых куропаток и одного зайца и поспешил укрыться в тени ореха неподалеку от разложенного Исмаилом костра. Отстегнув патронташ, он повесил свои трофеи на ветку и сел на солнышке, чтобы обсохнуть.
Как ни ругал он Марину, ему было жаль ее. И песня жнецов, доносившаяся с пожелтевших нив на холме напротив, и одинокие стога, трепетавшие в знойном мареве, и сизая цепь Балканских гор, сиявшая в невыразимом блаженстве, и панорама города, хранившего скорбные тайны минувших времен, - все каким-то странным образом говорило ему о ней. И такая навалилась тоска, будто его обобрали и бросили одного средь поля…
После обеда он попытался вздремнуть, но сна не было, и он лежал, заглядевшись на изумрудную крону грецкого ореха. Мысли устремились к дочерям тех семейств, где он бывал, к барышням, с которыми танцевал на вечеринках в городском клубе. Жениться бы на одной из здешних девиц и послать к черту все свои амбиции, или же на иностранке. Как ни крути, жениться - единственный выход из создавшегося положения… Впрочем, приближается война, бог весть сколько она продлится и чем окончится…
Он с трудом дождался трех часов - времени, когда прилично нанести визит, и час спустя его коляска уже катила по заросшей травою пустоши, которая вела от шоссе к загородной вилле Смиловых. Доктор увидел, что госпожа Смилова идет ему навстречу, потом заметил швейную машинку на вынесенном в сад столе, стоявшем в тени дома. При виде меланхоличной улыбки и озабоченного лица этой высокой худой женщины, всегда в черном, он снова подумал о том, что над этой семьей тяготеет какой-то злой рок, что их печаль вызвана не только болезнью дочери.
- Привез вам дичи. Как наша больная? - произнес он своим звучным баритоном, рассчитывая, что Элеонора услышит его.
- Она стала такой капризной, доктор… Сама измучилась и мучает нас… Как хорошо, что вы к нам заглянули…
- По-прежнему не хочет ехать?
- Поговорите с ней, поговорите, может, хоть вам удастся ее вразумить!
Он отказался войти в дом и присел к столу.
- Не следует долее откладывать отъезд. Думаю, излишне вас убеждать в этом, сударыня, - сказал он, каждую минуту ожидая услышать на лестнице шаги и украдкой поглядывая на окно Элеоноры. Присутствие матери смущало его. Снова станет приставать с вопросами, придется ее успокаивать различными советами и обещаниями, в которые он и сам не верит. Мог ли он сказать ей: "Ваша дочь не уезжает оттого, что влюблена в меня". Он знал, что Элеонора сейчас занята своим туалетом, и мысленно видел, как она стоит перед зеркалом, слушая его голос, радостно улыбается и замирает от счастья. Даже не скрывает своих чувств, потому что родители тоже видят в нем ее будущего супруга… Ведь он врач и будет лучше всех беречь ее слабое здоровье, а они со своей стороны отдадут ему все, что имеют… Тем не менее она уедет и не вернется, по крайней мере живой. В этом доме угнездилась смерть. В нем все одиноки и отчуждены от местной среды, так же как и он чужд всем в этом городе и, несмотря на профессию, живет обособленно, в постоянном конфликте с самим собой…
- Естественно, ей нужны развлечения, чтобы не предаваться мрачным мыслям. Но какие же развлечения здесь? В швейцарской санатории она скучать не станет…
Приходилось повторять одни и те же советы, одни и те же доводы, упирать на приближающуюся угрозу ' войны - не столько для матери, сколько для дочери, которой был слышен этот разговор - только бы она поскорее уехала, избавила его от обязательств и, главное, от связанных с нею искушений.
Улегшаяся у его ног собака выгрызала прилипшие к шерсти колючки. Его охотничий костюм пропитался запахами пота и трав, и поэтому аромат кофе, поданного служанкой в синих чашечках с золотым ободком, был особенно приятен. Отбрасываемая домом тень удлинялась, от нее веяло прохладой. Над лужайкой, куда Исмаил пустил пастись лошадей, с пронзительным криком пролетел зеленый дятел.
Госпожа Смилова говорила о долгом путешествии в поезде. Элеоноре следует по пути заехать в Вену. У ее отца там много добрых знакомых - известных торговцев фарфором, у которых он обычно гостит, когда приезжает за товаром и для заключения сделок. В одном из венских банков на ее имя положена довольно крупная сумма. Разумеется, поедет она не одна, а с отцом. Отчего она так упрямится?
Он прятал глаза. Понимал, что ему предстоит убедить дочь. Он мог пообещать ей все. Вернется здоровой - тем лучше, тогда он женится на ней. А если умрет - он свободен от всех обязательств. Таким образом он выпутается из этой нелепой истории с Элеонорой и той, другой, которая, возможно, уже забрала из дому свои пожитки… Он будет свободен, избавится от страха перед скандалом и, в зависимости от обстоятельств, устроит свою жизнь…
Наконец на лестнице послышались шаги, и он увидел Элеонору. Она кинулась к нему. В радостных звуках ее голоса он уловил тот же трепет, какой испытывал сам, и, как при каждой их встрече, постарался сдержаться, твердя себе, что он врач и не должен поддаваться своим влечениям.
- Вы были на охоте, каковы же трофеи? - спросила она и крепко сжала его руку.