ОСЕНЬ
Рогачи давно перестали реветь. Наступил октябрь, и буковые леса запламенели. От пурпурно-красного моря не оторвешь взгляда: посреди него желтели березы с поредевшими листьями, вершины елей и сосен приобрели восковой оттенок, а между ними огненными ножами торчали осины. Зеленое постепенно исчезало. Оно желтело, сгорало, пряталось глубоко в лесные недра и умирало, словно с ним бежало прочь и умирало само лето. На горном хребте осень была быстрой и короткой. Бук сгорел за несколько дней. После первых заморозков земля покрылась облетевшими листьями - толстый шумный ковер, выдававший каждый наш шаг. Лес обнажился, и свет нахлынул в него со всех сторон, сделав стволы буков еще белей, а мхи под ними - темно-синими.
Дождей еще не было. Солнце всходило и заходило на бледно-голубом, мягком, усталом небе. Сладкая тишина наполняла тенистые места, словно леса были допьяна напоены безумными красками осени.
Сторожка как будто стала просторней. Стены ее ярко белели. Длинное низкое строение словно замерло.
По шоссе, проходившему восточней сторожки, каждое утро и вечер скрипели запряженные волами и буйволами телеги горных жителей. Туда везли тяжелые кадки, грубо, но прочно сколоченные шкафы из свежеоструганных буковых досок, веялки, окрашенные желтой краской или расписанные синими цветочками. А обратно везли мешки с зерном или большие бочки с молодым, сладким, еще не перебродившим вином. Эта меновая торговля шла в тех местах по обе стороны горного хребта регулярно каждую осень.
Мы дождались первых дождей, чтобы начать приманивание дичи к кормушкам. А пока готовились к встрече зимы. Капитан часто ездил в город или на шахты за провизией, усевшись заправским возчиком на нашей тележонке. Обратно он почти всегда запаздывал, особенно подолгу задерживался в городе и возвращался частенько выпивши, с целым коробом новостей.
- Никто не верит, что мы приручили двух серн, - говорил он, распрягая Алчо. - Городской народ - чистые мещане, ничему не верят! А я им нарочно: приручили, мол, не двух серн, а целое стадо, да еще в придачу пять старых оленей, и те подходят, лижут у нас в руках соль… Меня страшно злит, когда кто-нибудь не хочет верить. Я тогда прямо раззадорюсь, брешу, что только в голову взбредет. Хочешь верь, хочешь не верь! Да, забыл: все шлют тебе приветы, в город зовут. Но я не советую…
Однажды, придравшись к его наставлениям и озабоченному виду, я решил рассказать ему о посещении адвоката.
- Этот мерзавец возобновил процесс, хотя Каракоч не собирался возобновлять. Но он уговорил его, а может, и Каракоч пообещал, что коли тот выиграет дело, так пускай возьмет деньги себе… Разбойник!
- Вот как? - сказал я.
- Завтра поеду в город и встречусь с адвокатом. Может, он отступится. А может, и суд не примет иск к рассмотрению.
- Не езди. Носа там не показывай, незачем тебе связываться с такими людьми. Вытянули у тебя деньги и теперь смеются над тобой, - сказал я.
- Да, пока я был при деньгах, все увивались вокруг меня.
- Дело известное.
Он глубоко вздохнул, хотел еще что-то сказать, но с презрением махнул рукой и отказался от своего намерения. В памяти его всплыло какое-то мрачное воспоминание. Я оставил капитана и вышел из комнаты: мне показалось, что у него вздрагивают плечи. У этого легкомысленного, ветреного человека, беспечного, как ребенок, была своя трагедия.
Наконец пошли дожди. Горы подернулись туманом, и близ старой забытой лесной дороги мы вспугнули стадо оленей. Их было шесть - три самки, два теленка и огромный рогач. Животные, подымая сильный шум, кинулись вверх по крутому склону холма, из-под ног их сыпались камни.
- Это был наш приятель, - сказал капитан, когда треск сучьев затих.
- Какой приятель?
- Который унес мою блузу.
- Как же ты его узнал?
- По рогам. Уж очень велики. Кроме того, левая задняя нога у него короче, - уверенно заявил капитан Негро, поглядев на меня совершенно серьезно, словно удивляясь, как я сам не заметил у оленя этот недостаток.
- Ладно, короче так короче, - сказал я, чтоб избежать нелепого спора. - А ты не думаешь, что пора пригнать наших серн?
У Мая были уже настоящие рога - два острых шипа. Он посерел, полностью сменив свою летнюю шерсть. Весил он двенадцать килограммов и уже не был похож на детеныша. Молоко его не интересовало, зато он испытывал особое пристрастие к буковым желудям. От них и он и мать его толстели. На задних ногах его, возле колен, появились два бугорка вроде громадных бородавок - второй после рогов характерный признак возмужалости.
СЕРНА В ШАПКЕ
Среди дичи, посещавшей кормушки, были теперь и олени. Первым осмелился один чесоточный рогач, за ним прошло стадо, любившее лежать возле заброшенной лесной дороги.
Каждое утро мы закладывали в ясли и корытца корм и уходили, так как сидеть в сарае теперь не имело смысла. Май уже не позволял нам трогать его. Свободная жизнь понравилась ему гораздо больше, чем мы могли предполагать, и в один прекрасный день он и Мирка, ходившие теперь свободно, не вернулись в сторожку.
Капитан Негро считал, что они совсем одичают и мы никогда их больше не увидим.
- Весной других приручим, - утешал я его. - Ведь мы для того их поймали, чтоб они приводили к яслям своих диких сородичей.
Но капитан не хотел так легко примириться с этим фактом. Он стал делать длинные обходы - авось встретит Мая. А с другой стороны, он все еще надеялся найти свою красную блузу.
Как-то раз, вернувшись, он вынул эту знаменитую блузу из сумки. Вся в грязи и сильно пострадавшая от дождей, она была в общем целехонька. Капитан Негро выстирал ее, остался страшно доволен. Красный цвет блузы был все так же ярок, и это его обрадовало.
- Я нашел ее в одной ложбине: висит на держидереве, - сказал он.
Потом он рассказал мне, что видел на самом гребне горы серну, у которой на голове вместо рогов шапка.
- Как так - шапка? - спросил я.
- Вот так: шапка! - сердито ответил он.
- Может быть, на ней был и костюм?
- Говорю, шапка была. Вроде меховой. Ты никогда мне не веришь!
Он был готов рассердиться не на шутку. Я поглядел на него недоверчиво и сказал:
- Завтра отведешь меня на то место, где ты ее видел. Найдешь его?
- Само собой, - ответил он.
- Если у этой серны на самом деле шапка, надо будет ее убить.
- На самом деле. Я прекрасно видел.
Ночью был слабый дождь. Утро было мглистое, но теплое. Над горами чувствовалось дыхание южного ветра. Мы закусили и двинулись в путь.
Я давно не ходил на охоту, и Гектор поднял радостный лай, увидев, что я иду отвязывать его и у меня за плечом ружье. Он взвизгнул, гавкнул и уперся лапами в мою грудь.
"Ах, как я тебя люблю, - хотел он сказать. - Значит, ты меня не забыл?"
Капитан Негро взял свое короткое ружье. Мы вошли в мокрый лес, двинулись вдоль по гребню и через час были на том месте, где товарищ мой видел серну в шапке.
- Вот тут я ее встретил, - сказал он, когда мы подошли к красивой седловине с озерком, обросшим высокой травой.
Я спустил Гектора, нетерпеливо рвавшегося с цепочки.
Капитан остался сторожить на гребне, а я спустился ниже, нашел тропинку, петлявшую по крутому склону, и вскоре очутился на другой седловине. Она была покрыта молодым буковым лесом. Деревья стояли прямые и белые, словно громадные свечи белого воска. Если долго на них глядеть, начинало казаться, что от них исходит сияние. Желтовато-коричневая листва, блестящая после дождя, составляла прекрасный фон, на котором стволы выступали еще белей и чище.
Я сел на пень, но так, чтоб были видны обе стороны седловины и можно было стрелять в любом направлении.
Напротив темнели могучие недра гигантской долины, над которой вздымалась самая высокая из вершин, покрытая снегом. Скопившийся внизу, у северной подошвы горы, туман пытался подползти туда. Гонимый южным ветром, он вился большими пушистыми клубами, словно тихое, беззвучное море, заливая все на своем пути.
Подстерегать дичь в засаде - особенное удовольствие. Сидишь в вековом лесу, и тебе кажется, будто слышишь, как в тишине разносится непрерывный протяжный звук, отмеряющий бег времени. Этот звук наполняет сознание и слегка кружит голову. Ты что-то думаешь, но думаешь вяло, скорей созерцаешь обнаженные леса, умолкшие низины, пустынные и голые горные пики. Невыразимое чувство наполняет душу, словно ты прикоснулся к какой - то тайне, к давно минувшим векам, когда на земле не было людей. Странные, новые мысли приходят тебе в голову, и ты забываешь, что ты на охоте. Но как раз тут-то лай собаки заставляет тебя вздрогнуть.
Так было и на этот раз. Гектор поднял дичь подо мной, и горы огласились болезненным визгом, словно кто-то бил собаку палкой. Но вдруг визг превратился в басовый лай, который, прокатившись по долине, разбудил заснувшее эхо.
"Ах-ах-ах-ах!" - Лай нарастал, подобно боевой трубе.
Меня охватил восторг, что Гектор гонит так широко, так отважно, таким густым уверенным голосом. Бас его, заглохнув на миг, потом вдруг усилился и стал приближаться ко мне. В долине напротив, где блестела серебряная нитка водопада, откликнулось звонкое эхо.
Я мысленно следил за путем серны, а что собака гонит серну, в этом не могло быть сомнений. Вот она проходит близ соседней вершины. Потом она помчится по долине, но по которому из двух склонов? Если по тому, что напротив, я ее не увижу, а если выберет тот, на котором я стою, тогда обязательно пересечет седловину. У диких животных свои соображения, но опыт научил меня правильно их отгадывать.