Позже он узнал, что был свидетелем смерти учителя. В тот вечер в село явились каратели…
Нет, так он никогда не уснет!
Он заставил себя думать о годах детства, вспомнил мать, которую давно уже похоронил - высокую, худую женщину с мужскими чертами лица и высоким лбом. Ее образ подействовал на него успокаивающе, и он почувствовал, что нервы уже не так натянуты, как раньше. Мысленно увидел маленький домик в Лозенце - с деревенским двориком, где когда-то цвели неприхотливые цветы, а над росшей позади дома тыквой возвышалось несколько кукурузных стеблей. Так мысль обратилась к прошлому __ сначала к отчему дому, потом к тайным сходкам на Витоше либо у кого-нибудь из товарищей, - к тому миру, где он вырос и сформировался как личность, к миру партии и борьбы. Соприкасаясь с этим миром, он проникался уверенностью в победе, готовностью принести себя в жертву общему делу. В этом мире было меньше оставшихся в живых, чем павших в борьбе, к чьим теням завтра, быть может, присоединится и его тень…
Прежде чем заснуть, он с сожалением подумал о своих часах, тикавших сейчас в столе у начальника участка. Обидно, что придется расстаться с ними и с документами. Да, документы - это в самом деле огромная потеря. Их удалось раздобыть только благодаря одному товарищу - писарю общинной управы.
Он уснул, когда старые турецкие часы на башне пробили один раз.
3
В камере, если это название подходит к узкой и темной клетушке, наскоро приспособленной для содержания арестантов, было всего одно оконце, выходившее на задний - двор. Годами немытое, оно было до того грязным, что казалось, будто в нем вместо стекол - листы целлулоида. Вделанная в стену решетка еле проглядывала сквозь них. Дневной свет с трудом проникал внутрь, и, если бы не электрическая лампочка, даже собственную одежду и то нелегко было бы отыскать.
Проснувшись, он не мог сообразить, сколько сейчас времени, и стал прислушиваться, чтобы по доносящимся звукам хоть приблизительно определить, который час. В коридоре стучали сапоги полицейских, слышны были голоса, топот ног на лестнице, гулкие всхлесты кожаных ремней - во дворе умывались и, дурачась, гонялись друг за дружкой полицейские. Значит, было еще совсем рано.
Он дождался, пока шум поутих и на городских часах пробило семь. И тогда принялся колотить в дверь. Через несколько минут чей-то грубый голос осведомился, что ему надо. Его вывели во двор умываться. Полицейские разглядывали его с хмурым любопытством. Тем не менее с ним обошлись довольно любезно: полицейский, который его сопровождал, белобрысый крестьянский паренек, стал ему поливать. Это его приободрило. Он попросил, чтоб ему купили сигарет, и остался в коридоре ждать. Глядел на полицейских и думал: "Который из них будет сегодня стрелять в меня?" Вчерашнего, высокого, черноволосого, нигде не было видно, а очень хотелось получше его разглядеть. Все, кто сейчас одевался здесь, в караулке, были, судя по всему, из крестьян. Медлительные, неповоротливые, они относились к службе спустя рукава; собственное хозяйство, семья заботили их куда больше, чем безопасность государства.
Он держался с ними хмуро - отворачивался, морщился, продолжая изображать обиженного интеллигента, несправедливо пострадавшего от произвола их начальства. И на расспросы, за что его взяли, раздраженно отвечал: "Спросите вашего начальника. Ему лучше знать".
Время приближалось к семи тридцати, когда в присутственных местах начинаются служебные часы, и его снова заперли в камеру.
- Я хочу позавтракать, - заявил он. - Купите мне чего-нибудь.
Полицейский согласился, взял у него денег и вскоре принес несколько баничек. С жадностью проглотив их, он присел на нары и закурил. Он не был заядлым курильщиком, курил редко, но все же привык к никотину. В тяжелые минуты табак успокаивал нервы.
Очень хотелось узнать, есть ли тут, помимо него самого и паренька-подмастерья, еще и другие арестованные. Спросить об этом он не решился, однако был почти уверен, что больше арестантов здесь нет. Иначе он бы их увидел, и не сидел бы в камере один. Это было ему на руку - выходило, что больше за водой послать некого. И все-таки вопрос оставался открытым - кто знает, пошлют ли его, и в какое время дня это произойдет.
Бежать надо сегодня. Откладывать нельзя. К вечеру двое товарищей по отряду будут ждать его в семи километрах отсюда, у одной из временных партизанских стоянок. Он должен встретиться с ними, сообщить о том, что произошло, а потом вместе с ними вернуться на мельницу и забрать винтовки. Некоторые партизаны в отряде были безоружны. И каждый день прибывали все новые бойцы.
Хорошо бы повидаться сейчас с агентом. Надо снова выразить возмущение незаконным арестом и заодно кое - что выведать - например, пошлют ли его снова за водой и что думает с ним делать начальник участка. Он вслушивался, надеясь уловить голос агента, но в общем шуме хлопающих дверей, громкого разговора и топота ног по лестнице трудно было различить малознакомый голос. Из комнаты, где сидел паренек-сапожник, не доносилось ни звука. Неужели ночью, пока он спал, того куда-нибудь отправили?
Он подошел к стене, постучал. Паренек ответил. Это его успокоило. Должно быть, лежит и раздумывает над своим положением, дожидаясь, когда о нем вспомнят и выпустят во двор.
"И угораздило же его держать дома нелегальную литературу!" - подумал он с досадой.
Задвижка щелкнула, на пороге появился агент. Его густые, русые, какого-то грязноватого оттенка волосы были смочены и тщательно зачесаны вверх, подбородок лоснился, - наверное, жрал пончики на базаре. Рябое лицо было сурово, блекло-серые глаза глядели надменно и строго.
- К начальнику! - произнес он и кивком показал: выходи.
Антон вышел в коридор, оттуда попал в небольшую приемную с обшарпанным, грязным полом, где толпилось множество крестьян, приехавших хлопотать о пропусках на выезд. Агент постучал в одну из дверей и втолкнул арестованного в кабинет начальника участка.
Вытертый, пыльный синий ковер покрывал середину комнаты и вел к старомодному письменному столу. Оттуда, из-под портретов царя и Гитлера, устремился ему навстречу холодный колючий взгляд, он увидел огромный нос, смешно утолщавшийся книзу, и под носом маленькие усики. Начальник держал в руках металлическую линейку, которую он согнул дугой. Глаза его смерили Антона с ног до головы, задержались на загорелом худом лице, на слегка порыжевших кончиках волос и, внимательно оглядев платье, снова нагло уставились в лицо.
Прежде чем полицейский успел раскрыть рот, Антон раздраженно спросил:
- Вы долго еще намерены держать меня под замком, точно карманного воришку?
Начальник наклонился вперед, пораженный его тоном. Ни "здравствуйте", ни "господин начальник"!
- Первым спрашивать буду я, а уж лотом ты! - рявкнул он, стукнув линейкой по столу.
- Я буду жаловаться куда следует! - решительно заявил Антон.
Начальник смерил его долгим взглядом и презрительно сощурился.
- Ответишь мне на несколько вопросов, тогда поглядим, кто и на кого будет жаловаться!
Антон негодующе взглянул на него. Чтобы лучше прощупать почву, он решил любыми средствами вывести противника из себя. Какую играть роль - ему было ясно. Он много раз обдумывал это, почти перед каждым выходом на задание. Главное сейчас - получше исполнить ее.
И с достоинством произнес:
- Я сын полковника запаса и угрожать вам не собираюсь. Но тем больше у меня оснований протестовать.
Начальник приподнял бровь и снова воззрился на него, словно ища подтверждения сказанному.
- Это меня не интересует… то, что вы говорите о себе, - заметил он, однако уже совсем иным тоном и перейдя на "вы". - Кто вы такой, будет установлено позже. Меня интересует, на чем вы приехали в город.
Антон, для которого этот вопрос не был неожиданностью, коротко ответил:
- На подводе.
- Когда?
- Вчера утром.
- Как звали возницу?
- Бай Петко, что ли…
- Имя полностью? - Наклонившись над письменным столом, начальник записывал ответы.
- Не знаю. Пожилой крестьянин.
- "Не знаю" - не самый удачный ответ и ведет прямым путем в арестантскую.
- Когда он исходит из уст какого-нибудь лжеца, - возразил Антон, подчеркивая каждое слово.
- Гм… Где нашли подводу?
- На вокзале в Верхней Оряховице.
- Сами ее подрядили?
- Не подрядил, а попросил подвезти: ему было по дороге.
- Где проживает возница?
- Он назвал какую-то горную деревушку, забыл какую.
- Гм… Значит, забыли? Не знаете и забываете…
Начальник участка отложил карандаш в сторону и, облокотившись на стол, насмешливо поглядел на Антона.
- Постарайтесь припомнить, - сказал он с издевкой в голосе.
- Вспомню, наверно, но не сразу. По-моему, речь шла о каком-то Мийкове… - Он прекрасно знал, что деревни под таким названием не существует.
- Вы уверены? - спросил начальник, снова берясь за карандаш.
- Не совсем… Но что-то в этом роде…
Начальник записал ответ в блокнот.
- Послушайте, - сурово сказал он, - а где вы сошли с подводы?
- У въезда в город.
- Почему же там, а не в самом городе?
Антон, в свою очередь, насмешливо улыбнулся.
- Так, захотелось… - ответил он.
- Ах, "захотелось"?.. Итак, у въезда в город?
- На моем месте вы поступили бы точно так же.
- Что вы имеете в виду?