- Пойдем, позавтракаешь, - улыбнулась ей крестьянка, обнажив свои белые зубы. - Мы вскипятили молоко и накрыли стол под лозой. Так велел твой муж.
Парица нахмурилась.
- Я не умывалась, - сказала она.
- Умоешься.
- Где?
- Вон там, над лоханью во дворе. Мы там умываемся.
- Хорошо, я сейчас спущусь, - сказала Парица и, не глядя на крестьянку, опять принялась укладывать чемоданы. Но хозяйская сноха не уходила. Ей, видно, не терпелось поговорить, и она прошла в комнату.
- Ты, видать, недавно замужем, - полувопросительно сказала она и, не дожидаясь ответа, продолжала: - Ив деревне сроду не бывала. У нас тут хорошо. И житье вам куда как дешевле обойдется.
Парица ее не слушала. Нахальство этой женщины бесило, но простодушие обезоруживало. "Деревенщина, - думала она, - глупо на нее сердиться. Бог весть какие еще унижения меня ждут".
Ее злость на Алекси сменилась отчаянием. Ей хотелось собраться и уехать, не сказавшись ему. Но она не знала, как это сделать, и чувствовала себя словно в незнакомой вражеской стране.
Однако ей хотелось есть, и она покорно пошла за крестьянкой.
Краснея до ушей от стыда и злости, что ей поливают на руки, как ребенку, она умылась и села за стол, накрытый в глубине двора под виноградной лозой.
Во дворе, затеняя половину его, стояли два ореха, важные и величавые, с недвижной темно-зеленой листвой, их густая сень простиралась до фруктового сада. С трех сторон широкого двора разместились низкие постройки. В открытую дверь одной из них, служившей жильем хозяевам, был виден огонь, пылавший в очаге. Перед дверью лежал, вытянувшись, как мертвый, большой лохматый пес.
Парица нервно мяла тонкими пальцами край скатерти. Хозяйская сноха принесла дымящуюся миску с молоком и поставила перед ней.
- У нас и мед есть, - сказала она. - Хочешь, принесу? И груши есть.
- А ты у ней не спрашивай, а неси! - раздался позади Парицы сильный гортанный мужской голос.
К столу подошел коренастый крестьянин с проседью в волосах. Он был в синей холщовой рубахе и штанах из домотканой шерсти, затянутых красным кушаком. В руке он держал соломенную шляпу. Он подал гостье костистую руку и сел на стул подле нее.
- Ну, как живешь, молодка? - громко спросил он. - По нраву ли тебе наша деревенька? Еще бы она тебе не показалась! Или, может, скажешь: деревня как деревня, пропади она пропадом?!
Его большие усы шевелились, как живые, черные глаза лукаво усмехались, а широкое лицо излучало уверенность и силу.
- Меня зовут Здравко Гега, я хозяин, - сказал он просто. - С Александром мы хорошие друзья. Он мне писал на прошлой неделе, что приедет. Да и перепелов нонешний год пропасть, наплодил их господь!
Парица невольно улыбнулась.
- Лучше бы их вовсе не было, - сказала она.
- Ха-ха-ха! - звучно рассмеялся хозяин. - Это страсть, зуд, прошу прощения. Пуская натешится досыта, тогда вернется.
- Я вряд ли выдержу, - сказала Парица смущенно, и лицо ее вспыхнуло. - С первого дня оставил меня одну.
- Слыхал, слыхал утречком. Ты не тужи. Это дело мужское. Лучше послушай дядюшку Здравко. На нас напущены страсти. Один любит охоту, другой - рыбачить. Ну, а я - лошадник. Бывало, душу бы отдал за доброго коня. А наш поп хоть и дед, а все бегает за бабами, - засмеялся крестьянин и шлепнул своей соломенной шляпой о стол.
- Нет, я не смогу здесь так жить. Я не выдержу, - жалобно сказала Парица, внезапно почувствовав уважение к этому человеку.
- А что сделаешь?
- Уеду.
- Смотри-ка! Это нехорошо. - Дядя Здравко насмешливо оглядел ее.
- Я уеду одна! - гневно, с нажимом сказала Парица и стукнула каблуком под столом.
- Да ну! - с притворным испугом подскочил крестьянин.
- Вы мне не верите? - воскликнула Парица.
- Нет, отчего же. Все может статься. Только вот на чем ты поедешь? У телеги-то нынче возьми да и поломайся ось, ну, а лошадок я еще с вечера свел в ночное. Эх, надо же было такой беде случиться!
Парица обиженно опустила голову. Этот человек подшучивал над ней, как над ребенком. Ее отчаяние его забавляло.
Она перестала есть и молча глядела перед собой.
- Ты, молодка, никак на меня осерчала? - сказал с сочувствием крестьянин. - Прости, коли я тебя обидел. Только что ж ты не ешь? Худенькая ты, тебе надо есть, - и, усмехнувшись в усы, примирительно добавил: - Ну, уж раз тебе у нас не нравится, уезжайте. Дождись только Александра.
Он встал, надел соломенную шляпу и быстро зашагал к гумну.
2
Время подошло к обеду, а Алекси еще не вернулся. Парица ждала его в комнате.
После завтрака и разговора с хозяином она перестала отчаиваться и начала злиться. Теперь она всех возненавидела: и мужа, и себя, и этих "неотесанных" крестьян, которые оставили ее одну. Они, как и их соседи, начали веять зерно; веялка тарахтела не переставая и поднимала столб пыли, которая облаком нависла над двором. Под окном кто-то отбивал косу. То и дело покрикивал хозяин и ругался на кур, которые оголтело кудахтали, спасаясь от гонявшей их ребятни.
Парица лежала на кровати и слушала этот шум. Ей казалось, что сейчас она не живет, что никто и не подозревает о ее существовании, словно она обречена судьбой на вечное одиночество.
Посмотрев на свои ручные часики, она встала. Ей пришло в голову, что с Алекси что-то случилось, и злость сразу пропала. Ее всегда терзали подобные мысли, когда муж бывал на охоте. "Я пойду его искать", - решила она и оделась.
Когда она спустилась во двор, веять уже перестали.
- Куда собралась, молодка? - крикнул хозяин.
- Искать мужа, - решительно ответила она.
- Он тут поблизости, скоро подойдет. Сейчас сядем обедать.
- Нет, - сказала Парица, - вы мне покажите, где его искать.
Она была так настойчива, что крестьянин отступился. Он кликнул своего внука, десятилетнего парнишку, чтобы тот ее проводил.
Парица двинулась в путь вместе с мальчиком.
Сначала они шли той же дорогой, что и Алекси, потом пересекли накаленную солнцем стерню, солома на ней блестела и раздражала глаза. Вскоре деревушка исчезла за округлым холмом.
Парица шагала молча. Она обвязалась большим узорчатым платком. Теплое дыхание земли, пахнувшей травой и зерном, обдавало ее раскрасневшееся от жары лицо. Мальчик удивленно посматривал на нее и быстро шел вперед.
Они достигли оврага, обросшего ивами, листья которых, истомленные зноем, серебрились.
Вдруг сверху, с головы оврага, послышался выстрел. Глаза мальчишки радостно блеснули.
- Вон где палят, - сказал он и показал рукой наверх.
- Алекси! - нетерпеливо позвала женщина. - Алекси-и-и!
Ее голос заглох в тяжелой и сонной полуденной тишине. Никто не отозвался.
- Отсюда не слышно, - сказал мальчик и повел ее вслед за собой. Но Парица еще раз крикнула, и из глубины оврага донеслось сдержанное и короткое - есть!
- Ты возвращайся в деревню, - приказала Парица мальчику. Ей не хотелось, чтобы ребенок был свидетелем ее ссоры с мужем. Отправив его, она быстро пошла вдоль оврага.
Шла и время от времени тихо звала мужа. Но он почему-то молчал. И вдруг откликнулся где-то рядом. Парица вздрогнула и остановилась.
Алекси высунулся из какой-то кучи веток и отчаянно махал ей рукой. Лицо его, все красное, было сердитым и тревожным. Он был без шляпы, черные волосы упали на потный лоб. В руках он держал ружье, а из-за его плеча выглядывала морда пойнтера.
Парица смотрела на него с изумлением.
- Что ты здесь делаешь, Алекси? - воскликнула она и шагнула к нему, но он поднял руку и приложил к губам.
- Скорей, скорей, - шептал он. - Скорей иди сюда.
Она приблизилась в недоумении. И тогда вдруг увидела, что муж стоит в шалаше из веток, и, чтоб не ткнуться в них лбом, нагнулась и вошла внутрь.
С минуту она стояла в оцепенении, прижавшись к его спине. Он держал ружье в руках и внимательно всматривался в верхушки ив. Ей он не сказал ни слова, как будто ее присутствие было ему неприятным.
- Алекси, - сказала Парица и тронула его за плечо, - на что это похоже?
- А? Молчи… шш! - пробормотал он и вдруг поднял ружье и выстрелил.
Тупой и громкий звук отдался от боков оврага. Пороховой дым заполз в шалаш. Женщина испуганно вскрикнула. Она стояла, оглушенная грохотом, растерянная и беспомощная.
- Мирет, Мирет, подай! - кричал Алекси и махал рукой в направлении оврага.
Собака ворвалась в шалаш с убитой птицей в зубах.
Алекси извлек добычу из ее пасти, приготовил ружье и опять стал ждать.
Отпрянув от мужа, Парица удивленно на него посмотрела. Ей казалось, что этот человек не ее Алекси, а кто-то другой - незнакомый, далекий и чужой. Она собиралась бранить его, но теперь поняла, что это бесполезно, сжалась в комок в глубине шалаша и тихонько заплакала.
Сквозь горячие слезы, которые обжигали ей щеки и капали на землю, она видела сильную спину мужа, его вытянутую вперед шею. Время от времени, встрепенувшись, он поднимал ружье и стрелял. Гром выстрела ударял по ней, и в ушах гудело, словно ей дали пощечину".
Внезапно Алекси обернулся и посмотрел на нее. Его лицо, довольное и радостное, сияло.
- Смотри, сколько их, - сказал он. - Теперь как раз дюжина, - и он поднял целую связку горлиц, беспомощно повисших в его руке, как большой букет мертвых цветов.
- А ты что… плачешь? - спросил он удивленно. - Почему? Что с тобой? Может, это из-за птиц, а?
- Пойдем, Алекси, прошу тебя, вернемся в город, - сказала она умоляюще.
- Эх ты… - воскликнул он с досадой и нахмурился. - Глупости говоришь. Здесь чудесно. Посмотри, какие места!