С тех пор прошло много времени, и вот два года назад я побывал на одном нашем заводе. Это было под Первое мая. В просторном, светлом и чистом цеху, в который свет лился сквозь стеклянную крышу, я с удивлением увидел в углу какие-то непонятные брезентовые колпаки. Они вовсе не гармонировали с праздничным убранством цеха, наоборот - скорее портили его. Я собирался спросить, зачем они нужны, но тут меня поразило нечто совершенно необъяснимое. Среди равномерного жужжания станков, поставленных в два ряда, среди смеха и разговоров рабочих, которые спешили закончить работу, чтобы приготовиться к празднику, в этом помещении, в окружении бетона и стали, во все горло пели соловей и зяблик. И пели так громко, так самозабвенно, точно состязались друг с другом.
Я подумал, что рабочие смастерили какие-нибудь механизмы и что эти механизмы спрятаны под брезентовыми колпаками. Но как удачно, как похоже, совсем как живые, пели эти механические птички! "Какой же искусник это сделал!" - подумал я и, разговаривая с парторгом, все не решался спросить его, что это, потому что чем больше я вслушивался, тем больше поражался: в птичьих песнях не было никакого однообразия. Если б это были механизмы, они ни в коем случае не могли бы воспроизводить эти разнообразные рулады и ухо никогда не улавливало бы тех полутонов и оттенков, на которые способны только живые артисты леса.
- Чудесную музыку вы соорудили, - сказал я парторгу, когда больше не мог сдерживать любопытство. - Молодцы! Поют как живые!
Парторг, высокий и смуглый, с черными, как угли, глазами, взглянул на меня иронически:
- А вы думаете, они не живые?
- Разумеется. Но должен признаться, что я потрясен совершенством этого механизма.
- Послушайте внимательней. Разве механизм может так петь? Это живые птицы.
- Ну, пусть так, согласен, пусть это не патефонные пластинки, записанные в лесу. Но объясните мне, как могут живые птицы петь здесь, среди шума станков, на заводе? - спросил я.
- Тот-то и оно, что поют. Как видите, и птицы готовы воспевать революцию и социализм. Поют по нашему заказу, ведь завтра Первое мая, - засмеялся парторг.
- Разве что так.
- Значит, вы все еще не верите, что они живые? Эй, Янко, позови дядю Милуша! - крикнул парторг рабочему, пробегавшему мимо.
Из соседнего цеха пришел пожилой рабочий с седой головой. Что-то показалось мне в нем знакомым, но я не мог вспомнить, где я его раньше видел.
- Вот товарищ не верит, что птицы живые, - сказал парторг. - Покажи ему, чтоб он поверил. Только б не сбить их песню.
- Сейчас покажу, а их это не собьет, - ответил рабочий, приглядываясь ко мне. - А я вроде вас знаю. Вы не из города Т? Я сын того старика, с которым вы бродили в детстве по лесам. Как видите, я вас помню, - сказал он, подавая мне руку.
Мы сердечно, как старые знакомые, поздоровались, и он повел меня в угол. Приоткрыв оба брезентовых колпака, он показал мне одну за другой обеих птичек.
Брезент был смочен. Сквозь него цедился точно такой же свет, какой бывает в лесу рано утром. Птичка под колпаком ничего не видела, но чувствовала теплую влагу, так как брезент нагревался от цехового тепла. Так у нее возникала иллюзия, будто наступает утро, и она пела без передышки, встречая зарю. Как известно, птицы поют усерднее всего именно в ранние утренние часы.
Вот когда я узнал "секрет" моего старика. Сын сумел применить его более чем к месту. Птичьи песни пришли на завод вместе со свободой, с трудом и с новыми, светлыми надеждами на будущее.
Примечания
1
Стара-Планина - болгарское название Балканского хребта.
2
Гайдуки - сначала разбойники, защитники народа от чужеземных поработителей, в XIX в. - участники национально-освободительной борьбы болгар против османского ига. Подвиги гайдуков воспеты во многих народных песнях и преданиях.