Мой Бонни остался на том берегу океана.
Верните моего Бонни.
Раздается высокий писк. В палату входит медсестра, выключает монитор и нежно касается лба Марисы, как будто приносит свои соболезнования.
Верните мне…
Верните мне…
Верните мне моего Бонни.
Я замолкаю. Единственный звук в палате - отсутствие дыхания маленькой девочки.
- Мне очень жаль, - снова говорю я.
Майкл протягивает руку. Я не знаю, что он хочет, но, похоже, мое тело это знает. Я передаю ему медиатор, которым только что играла на гитаре. Он вдавливает его в гипс, прямо над оттиском ладошки Марисы.
Я пытаюсь сдерживаться, пока не оказываюсь в коридоре, где опираюсь о стену, соскальзываю на пол и захожусь в рыданиях. Я сижу в обнимку с гитарой, как сидела Луиза, укачивая тело своей дочери.
И вдруг…
Я слышу детский крик - высокий, пронзительный вопль, который все больше и больше напоминает истерику. Я с трудом встаю и иду на звук, который раздается из соседней, через две двери палаты, где заплаканная мама и медсестра пытаются удержать вырывающегося ребенка, чтобы эксфузионист мог взять у него кровь. Они все поднимают на меня глаза, когда я вхожу.
- Может быть, я смогу помочь, - говорю я.
День в больнице выдался отвратительным, трудным. По дороге домой меня греет только мысль, что сейчас я смогу выпить большой бокал вина и развалиться на диване. Именно поэтому я не хочу брать сотовый, когда вижу, что на дисплее высвечивается имя Макса. Но потом вздыхаю и отвечаю. Он просит уделить ему несколько минут. Он не говорит, для чего, но я почему-то решаю, что дело касается каких-то бумаг, связанных с разводом. Даже после развода бумажной волокиты не избежать.
Поэтому я крайне удивлена, когда он приезжает с женщиной. Еще больше я удивляюсь, когда понимаю причину, по которой он притащил ее с собой: чтобы спасти меня от нового, развратного образа жизни, который я веду.
Впору рассмеяться, если бы не хотелось так плакать. Сегодня я видела, как умерла трехлетняя девочка, а мой бывший муж полагает, что все зло в мире сосредоточено во мне. Возможно, если бы Бог не настолько занимался жизнью таких людей, как мы с Ванессой, он мог бы спасти Марису.
Но жизнь несправедлива. Поэтому маленькие девочки не доживают до своего четвертого дня рождения. Поэтому я потеряла столько детей. Поэтому такие люди, как Макс и губернатор моего штата, думают, что имеют право указывать мне, кого любить. Если все в жизни устроено неправильно, я тоже буду несправедливой. Поэтому я направляю весь свой гнев на вещи, которые не в силах изменить, на сидящих напротив меня на диване мужчину и женщину.
Интересно, а пастору Клайву, который возглавляет в этих краях самую большую антигомосексуальную общину, когда-нибудь приходило в голову, что бы сказал о его тактике Иисус? Что-то подсказывает мне, что принимающий всех учитель, который помогает прокаженным и проституткам и всем остальным людям, которых общество изолирует от себя, тот, кто советует относиться к людям так, как хочешь, чтобы они относились к тебе, был бы не в восторге от методов церкви Вечной Славы. Но надо отдать им должное: они мирные. И у них на все один ответ. Я ловлю себя на мысли, что восхищаюсь Паулиной, которая даже не называет себя бывшей лесбиянкой, потому что теперь считает себя истинной гетеросексуалкой. Неужели на самом деле так легко поверить в то, что сам себе втемяшил? Если бы я во время своих сорвавшихся беременностей и выкидышей убеждала себя, что счастлива, неужели я была бы счастливой?
Если бы только мир был таким простым, как думает Паулина…
Я пытаюсь подловить Паулину на ее же словах, когда домой возвращается Ванесса. Я целую ее в знак приветствия. Я бы все равно ее поцеловала, но мне особенно приятна мысль, что это увидят Макс и Паулина.
- Это Паулина, а Макса ты, конечно, знаешь, - представляю я. - Они здесь, чтобы уберечь нас от ада.
Ванесса смотрит на меня, как будто я выжила из ума.
- Зои, можно тебя на минутку? - говорит она и тащит меня в кухню. - Я не стану запрещать тебе приводить в дом гостей, но о чем, черт побери, ты думаешь?
- Знаешь, ты не лесбиянка, - говорю я. - У тебя просто проблемы с ориентацией.
- Сейчас у меня одна проблема: как выставить из гостиной этих незваных гостей, - отвечает Ванесса и возвращается со мной в комнату.
Я вижу, как она все больше и больше заводится, слушая рассказы Паулины о том, что со всеми гомосексуалистами жестоко обращались в детстве, что женственность заключается в том, чтобы носить чулки и делать макияж. Наконец у Ванессы лопается терпение. Она вышвыривает Макса с Паулиной из дома и закрывает за ними дверь.
- Я люблю тебя, - говорит она мне, - но если ты опять захочешь повидать своего бывшего с этим жалким подобием Аниты Брайант, предупреди заранее, чтобы меня не было поблизости. Желательно не ближе пяти тысяч километров.
- Макс сказал, что хочет со мной поговорить, - объясняю я. - Я решила, что о разводе. Я не знала, что он придет не один.
Ванесса хмыкает. Снимает туфли на высоких каблуках.
- Если честно, мне противно даже то, что они сидели на моем диване. Похоже, придется отдавать его в чистку. Или провести обряд изгнания нечистой силы, или что-то вроде того…
- Ванесса!
- Я просто не ожидала увидеть его в своем доме. Особенно сегодня, когда я… - Она замолкает.
- Когда ты что?
- Ничего, - качает она головой.
- Думаю, ты не должна винить их за то, что они хотят, чтобы однажды мы проснулись и осознали, как ошибались.
- Не должна?
- Нет, - заверяю я, - потому что именно этого мы желаем им самим.
Ванесса отвечает мне слабой улыбкой.
- Предоставляю тебе найти единственное, что объединяет меня с пастором Клайвом и его компанией веселых гетеросексуалов.
Она идет в кухню и, я слышу, достает из холодильника бутылку вина. У нас сложилась традиция расслабляться и рассказывать друг другу о том, как прошел день, за бокалом отличного "Пино Гриджио".
- Мне кажется, у нас осталось немного "Кризиса среднего возраста"! - кричу я.
Так называется вино, которое мы купили с Ванессой в Калифорнии, прельстившись исключительно этикеткой. Я опускаюсь на диван, на то место, где сидел Макс. Я щелкаю по каналам телевидения и останавливаю свой выбор на "Эллен".
Иногда мы с Максом смотрели этот сериал, когда Макс возвращался с работы. Ему нравились ее кеды "Конверс" и голубые глаза. Он, бывало, шутил, что не хотел бы оказаться запертым с одной комнате с Опрой, потому что она наводит ужас. Но Эллен Деженер… С такой девушкой любой бы захотел выпить пивка.
Что мне нравится в Эллен… Несмотря на то что она лесбиянка - да-да! - не это в ней самое интересное. Запоминается то, что она настоящий профессионал телевидения, а не то, что она возвращается домой к Портии Де Росси.
В гостиную входит Ванесса, но вместо вина она несет два бокала шампанского.
- Это "Дом Периньон", - говорит она. - Потому что нам есть что отметить.
Я смотрю на пузырьки, поднимающиеся в бледно-желтой жидкости.
- У меня сегодня умерла больная, - тут же признаюсь я. - А ей было всего три.
Ванесса ставит бокалы на пол и обнимает меня. Она молчит. Слова излишни.
Человек понимает, что нашел свою половинку, когда молчание намного важнее слов.
Слезами Марису не вернуть. Слезы не заставят таких людей, как Паулина и Макс, перестать меня осуждать. Но от слез, тем не менее, становится легче. Я продолжаю рыдать. Ванесса гладит меня по голове, пока слезы не высыхают, а внутри не образовывается пустота. Я поднимаю на нее глаза.
- Прости. Ты хотела что-то отметить.
Щеки Ванессы вспыхивают.
- В другой раз.
- Я не позволю, чтобы мой неудачный день испортил тебе настроение.
- Зои, это подождет, правда.
- Нет. - Я усаживаюсь на диване по-турецки и поворачиваюсь к ней лицом. - Рассказывай.
Ей, похоже, неловко.
- Да так, ерунда. Я спрошу тебя в другой раз.
- О чем спросишь?
Ванесса собирается с духом.
- Если ты говорила вчера серьезно… После того, как мы в магазине встретили Макса…
Я сказала, что хотела бы остаться с ней навсегда. И что "навсегда" - это слишком короткий срок.
И несмотря на то, что я не такой представляла свою жизнь…
Несмотря на то, что есть люди, с которыми я даже не знакома, но которые уже ненавидят меня за это…
Несмотря на то, что мы знакомы всего несколько месяцев, а не лет…
Каждое утро я просыпаюсь, охваченная паникой. А потом смотрю на Ванессу и с облегчением говорю себе: "Не волнуйся, она рядом".
- Да, - подтверждаю я. - Готова подписаться под каждым словом.
Ванесса разжимает руку. На ее ладони лежит золотое кольцо с россыпью бриллиантов.
- Если "всегда" - недостаточно долго, может быть, "до конца жизни"?
На мгновение меня словно парализовало, я не могу дышать. Я не думаю ни о последствиях, ни о том, как отреагируют на эту новость окружающие. Единственная моя мысль: "Ванесса моя. Моя и только моя".
Я снова заливаюсь слезами, но уже по другой причине.
- До конца жизни - это неплохое начало, - отвечаю я.
Меня окружают облака. Они касаются носков моих кроссовок. Стелются по полу. Наверное, я зашла настолько далеко, что оказалась на небесах. Вот только я совсем не хочу свадебное платье (сама покупка которого делает всю затею больше похожей на пытку).
Мама держит платье с декольте в форме сердца, которое заканчивается юбкой из перьев. Больше похоже на цыпленка, которого переехал комбайн.
- Нет, - говорю я. - Категорически.