Эта девочка, девятиклассница, о которой я говорила Зои несколько недель назад, страдает от затянувшейся депрессии. Она уже не первый раз звонит мне в трудную минуту.
Но впервые ее голос едва слышен. Как будто она под водой и быстро идет ко дну.
- Люси! - кричу я в трубку. - Ты где?
Я слышу, как гудит поезд и вдалеке раздается колокольный звон.
- Передайте всему миру, - бормочет Люси, - что я сказала: "Пошли вы все!"
Я беру лист, где ежедневно отмечается посещаемость: напротив Люси Дюбуа, словно пророчество, стоит "отсутствует".
Удивительное ощущение, когда спасаешь чужую жизнь.
Основываясь на гудках поезда и церковном звоне, который я слышала в трубке, полиция сузила радиус поисков до территории вокруг старого деревянного моста, который упирается одним концом в католическую церковь, где служили (в час дня) обедню. Люси обнаружили лежащей под скамьей, рядом с ней пустой пузырек от тайленола и литровая бутылка из-под энергетического напитка "Гаторейд".
В больнице я встретила ее мать. Сейчас, после того как Люси сделали промывание желудка, девочку перевели в стационарное психиатрическое отделение, чтобы пресечь попытки самоубийства. Ее оставили, чтобы понять, какой вред нанесен ее почкам и печени.
Сандра Дюбуа сидит рядом со мной на стуле в комнате ожидания.
- За ней несколько дней понаблюдают, - говорит она и заставляет себя взглянуть мне в глаза. - Мисс Шоу, не знаю, как вас благодарить.
- Пожалуйста, называйте меня Ванесса, - отвечаю я. - Зато я знаю: позвольте мне помочь вашей дочери.
За прошедший месяц я неоднократно пыталась убедить родителей Люси, что музыкальная терапия - действенная, имеющая под собой научное обоснование методика, с помощью которой можно попытаться пробиться к их все больше и больше уходящей в себя дочери. Пока мне не удалось заручиться их согласием. Сандра с мужем глубоко верующие люди, прихожане церкви Вечной Славы, поэтому к психическим заболеваниям они относятся совершенно не так, как к обычным проблемам со здоровьем. Если бы Люси поставили диагноз "аппендицит", они бы поняли, что дочери необходима операция. Но в их понимании депрессия - это то, что можно вылечить хорошим сном и посещением церкви.
Я думаю, сколько еще попыток самоубийства предпримет девочка, прежде чем их взгляды поменяются.
- Мой муж не верит психиатрам…
- Вы мне это говорите! - Он даже не приехал в больницу, несмотря на недавний звонок Люси, - по всей видимости, где-то в разъездах. - Вашему мужу знать об этом не обязательно. Сохраним все в тайне. Будем знать только вы и я.
Она качает головой.
- Честно говоря, не понимаю, как пение песен может…
- "Тебе, Господи, буду петь", - цитирую я псалом, и мама Люси изумленно смотрит на меня, как будто я наконец заговорила на понятном ей языке. - Послушайте, миссис Дюбуа, я не знаю, что может помочь Люси, но пока все, что мы с вами испробовали, не дает результата. И даже если вся ваша паства будет молиться за спасение девочки, на вашем месте я бы - на всякий случай! - разработала запасной план.
Ноздри женщины трепещут. Я не сомневаюсь, что нарушила неписаное правило, согласно которому личное неотделимо от общего.
- А этот музыкальный терапевт, - наконец произносит Сандра, - раньше работала с подростками?
- Да. - И после секундной паузы я добавляю: - Она моя подруга.
- Но она добрая христианка?
Я осознаю́, что понятия не имею о религиозных пристрастиях Зои, если таковые вообще есть. Не знаю, приглашала ли она в больницу священника, делала ли пожертвования какой-либо религиозной конфессии. Не зная, что ответить, я молча смотрю, как Сандра Дюбуа встает и идет по коридору к палате Люси.
И тут я вспоминаю о Максе.
- Кажется, ее родственники посещают вашу церковь! - кричу я вслед.
Мама Люси колеблется. Потом, прежде чем повернуть за угол, оглядывается и кивает.
Когда я первый раз пришла навестить Зои, она лежала без сознания. Мы с Дарой сыграли в картишки, и она стала расспрашивать меня о моем детстве, потом предложила погадать на чайной гуще.
Во второй мой визит я принесла цветок - своеобразную ромашку, которую сделала из трех десятков медиаторов. Сразу скажу, я не большая умелица; откровенно признаться, меня тошнит, когда я остаюсь один на один с пистолетом для склеивания или вязальным крючком.
В третий визит Зои уже ждет меня у входной двери своей квартиры.
- Увези меня отсюда, - молит она. - Пожалуйста!
Я смотрю через ее плечо в направлении кухни, откуда слышно, как Дара гремит кастрюлями и сковородками - готовит ужин.
- Ванесса, я не шучу. Нормальному человеку не выдержать такого количества разговоров о благотворном влиянии медных браслетов на теле.
- Она меня убьет, - шепчу я.
- Нет, - возражает Зои. - Убьет она меня.
- Тебе, наверное, нельзя вставать…
- Врач не запрещает немного прогуляться. Свежий воздух, - продолжает она. - У тебя же кабриолет…
- Сейчас зима, - напоминаю я.
Тем не менее я знаю, что сделаю так, как она просит; возможно, Зои удастся меня убедить в том, что отпуск в Антарктике посреди зимы - предел мечтаний. Черт, я могла бы даже заказать билет, если бы она полетела со мной!
Она ведет меня к заснеженному полю для гольфа - любимое место здешних ребятишек, которые тянут на горку надутые автомобильные камеры, а потом хватают друг друга за ноги и за руки и съезжают вниз, сцепившись, словно атомы гигантской молекулы. Зои опускает окно, чтобы можно было расслышать их голоса:
- Чувак, это было круто!.. Ты чуть в дерево не врезался!.. Ты видел, сколько воздуха вышло, когда я прыгнул? В следующий раз я поеду первым!
- Помнишь, - спрашиваю я, - те времена, когда самым страшным днем в твоей жизни был день, когда на обед в столовой давали мясной рулет?
- А каково было проснуться и увидеть, что выпал снег?
- Если честно, - признаюсь я, - меня до сих пор не перестает это удивлять.
Зои наблюдает за бегущими друг за другом детьми.
- Когда я лежала в больнице, мне приснилась маленькая девочка. Мы катались на санках, и я держала ее перед собой. Она впервые села на санки. Сон был таким реальным. Я хочу сказать, что у меня слезились глаза из-за ветра, мороз кусал за щеки, а эта малышка… Я чувствовала запах шампуня от ее волос, как стучит ее сердечко…
Значит, вот почему она привезла меня на горку. Вот почему не сводит глаз с ребятни, как будто позже ей устроят проверку, запомнила ли она черты их лиц.
- Я так думаю, девочка тебе не знакома?
- Нет. И теперь я с ней никогда не познакомлюсь.
- Зои…
Я кладу руку ей на плечо.
- Я всегда мечтала стать матерью, - говорит она. - Наверное, потому, что мне хотелось читать на ночь сказки, слышать, как мой ребенок поет в школьном хоре, выбирать ей платье на выпускной, - ну, понимаешь, те мелочи, которые, я помню, делали счастливой мою маму. Но в действительности истинной причиной оказался эгоизм. Я хотела, чтобы рядом был человек, который, когда вырастет, стал бы мне опорой, понимаешь? - спрашивает она. - Который бы звонил каждый день и справлялся о моем здоровье. Который бы среди ночи побежал в аптеку, если я заболею. Который скучал бы, когда меня нет рядом. Который несмотря ни на что любил бы меня.
Я могла бы стать этим человеком.
Меня словно обухом по голове ударило от осознания того, что - по крайней мере, с моей стороны - то, что я назвала дружбой, переросло в нечто большее. Понимание того, что я хочу от Зои того, чего никогда не получу.
Такое уже случалось со мной и раньше, поэтому я знаю, как поступить, как притворяться. В конце концов, лучше довольствоваться всего лишь дружбой, чем остаться вообще без ничего.
Поэтому я отстраняюсь от Зои, моя рука сползает с ее плеча, я намеренно отодвигаюсь подальше.
- Что ж, - выдавливаю я улыбку, - похоже, навязалась я на твою голову…
Зои
Фонограмма 4 "Последняя"
Впервые я крепко подружилась с девочкой, потому что та обитала по соседству. Элли жила в доме напротив, который всегда выглядел немного обветшалым из-за покосившихся световых приямков и старых досок, которыми он был обшит. Ее мама тоже воспитывала одна, как и меня, хотя она сама, а не судьба, сделала свой выбор. Она работала в страховой компании и на работу носила обувь на низком каблуке и свободного покроя костюмы, но я помню, как, отправляясь по выходным на танцы, она клеила длиннущие накладные ресницы и начесывала волосы.
Я была полной противоположностью Элли, которая уже к одиннадцати годам превратилась в сногсшибательную девушку с золотистыми локонами и длинными стройными ногами, которые покрывал несмывающийся летний загар. В ее комнате всегда царил беспорядок, и, чтобы присесть на кровать, приходилось перекладывать кипы одежды, книг и плюшевых игрушек на пол. Она не видела ничего зазорного в том, чтобы забраться к маме в шкаф и "одолжить" у нее наряд или флакончик духов. Она читала только журналы и никогда не интересовалась книгами.