Когда-то в школе я слышал историю о голландском мальчике, который жил в приморском городке, совсем рядом с мощными защитными дамбами. Однажды, играя у дамбы, мальчик заметил дырочку, из которой сочилась вода, и смекнул, что море будет размывать дырочку, пока не проломит дамбу и не затопит все вокруг. Поэтому он заткнул дырочку пальцем и простоял так всю ночь, пока не рассвело и народ не отыскал маленького героя, полумертвого от усталости, но бесстрашного, не вынувшего палец из отверстия. Я не раз вспоминал в то время эту историю и понял, что отец не сумел выстоять против своего моря.
Оно прорвало-таки его дамбу в тот миг - а может, это случилось еще накануне вечером, - когда он, усиленно модулируя проржавленным голосом, сообщил, что прочтет свою новую оду "Курбе, "Источник жизни"".
Есть у Курбе такое полотно,
Что будит к женщине во мне желанье,
Чье тело кистью запечатлено, -
"Источник жизни" - вот его названье.Ее уста сияют точно знамя
На белизне лица - и я уже готов,
Священное в себе почуяв пламя,
Ввести язык свой в зал ее зубов.Под горделивой шеей набухают
Литые купола ее грудей;
Блаженство, верно, руки там узнают
В одном стремленье - быть покорным ей.Но вот, я чувствую, пришел уже черед -
Вскипела ведь до крайней точки кровь -
Губами жадными ласкать ее живот,
Малышку возбуждая вновь и вновь.Пусть стыд меня развратником ославит -
Мой корень крепкого напора не оставит
На влажный грот твой, теплый и тугой,
Укрытый мягкой чрева пеленой.
О женщина, жди меня под вечер…
В коридоре радиостанции царило безмолвие, когда отец вышел из студии. Двери были закрыты, магнитофоны отключены - будто перед землетрясением, когда листья на деревьях не шелохнутся, когда собаки припадают к земле и не понять, где верх, а где низ. Но отец тихонько посмеивался, скобки, скреплявшие его психику с телом, разошлись, теперь было одно лишь хихиканье.
В конце коридора, под табличкой "Выход", стоял директор, а за спиной у отца опять открывались двери, одна за другой, будто Чермное море пропустило его "аки посуху", а сейчас волны вновь сомкнулись.
- Здоро́во, старина! - Отец весь сиял благодушием.
- Халлдоур, как ты себя чувствуешь? Только честно!
- Лучше не бывает. А ты?
- Спасибо, хорошо, но… речь сейчас не об этом. Я насчет… стихотворения.
- Что, слишком длинное?
- Да нет, не в том дело…
- Слишком непонятное? По-моему, с понятностью пора кончать. Нынче на ней далеко не уедешь.
- Халлдоур, давай говорить серьезно. Я не потому, что сам… как бы это сказать… ханжа. Но телефоны-то звонят.
- Епископша звонила? - Халлдоур светился надеждой.
- Нет, не звонила. Пока не звонила. Телефоны заблокированы. Ты понимаешь, Халлдоур? Во-первых, стихотворение не имело никакого касательства к рыбному промыслу, во-вторых, этот откровенно эротический язык, который я лично вовсе не… ну, ты понимаешь…
- Вся поэзия эротична, - сказал отец. - А неэротичная поэзия просто застенчива. Подлинная поэзия откровенна, так что ода моя, видимо, удалась. По крайней мере, хоть немного. Я рад, что ты воспринял мое послание.
- А я, - сказал директор, - буду рад, если ты воспримешь мое: ты преступил предел. И тебе необходимо хорошенько отдохнуть.
~~~
Именно в психиатрической лечебнице в Боргарнесе отец решил стать кандидатом в президенты. Мы сидели в общей гостиной, в зеленых джунглях комнатных растений, дождь со снегом стучал по темным ночным окнам, на кухне гремели столовыми приборами и посудой, кто-то в доме то выводил рулады, то неожиданно умолкал. Отец остановился перед большим аквариумом.
- Во всем содержится знание. То, о чем знаешь, существует. То, что видишь, зримо. Ты вот разбираешься в этих рыбках?
- Нет, - сказал я, не особенно прислушиваясь.
- Это пресноводный аквариум. Здесь есть несколько живородящих карпозубок, например гуппи, названные в честь тринидадского священника Р.Дж. Гуппи, скончавшегося в шестнадцатом году. Он прислал Британскому музею первый описанный экземпляр. Этих рыбок иногда называют "миллионками", наверно, потому, что они живут большими стаями. Питаются они личинками насекомых, и каждые двадцать четыре дня самочка производит на свет от пятнадцати до сорока мальков. Очень популярная рыбка, аквариумисты выводят все новые и новые разновидности. Существуют даже национальные объединения "гуппистов", которые устраивают выставки, где этих вот созданий оценивают по национальным и международным стандартам. Иногда с этими новыми разновидностями получаются осечки, часто они не размножаются, например, потому, что из-за больших плавников самцы не могут приблизиться к самочкам, или потому, что орган спаривания так разрастается, что не может функционировать. А вот взгляни на голубую рыбку в морском аквариуме. Это элопс, или монашка, только не спрашивай, откуда взялось такое название; он живет в дружбе с морскими анемонами, икру оберегает отец, точь-в-точь как я оберегаю тебя, лишь в самом крайнем случае они делают эту работу сообща, ведь это и вправду работа.
И отец провел пальцем по стеклу, повторяя медленные движения голубой рыбки среди водорослей.
- Посмотри на воду, если тронуть ее, она не рвется. Меняет форму и глядит на нас со всех сторон, ведь вода - око ландшафта, посмотри на эти плавные завихрения, как они смыкаются за рыбками, посмотри на прозрачные пузырьки углекислого газа, посмотри, как лениво открываются рты, - вот так просто выглядит добыча пропитания, вот так экономно.
Он бросил взгляд в столовую, где по-прежнему сидели какие-то пациенты - ни дать ни взять забытые апостолы у стола вечери.
- Об воду мозоли не натрешь.
На коленках он подполз к своему креслу и стукнул кулаком по мягкому сиденью.
- Мозоли бывают от бюрократизма.
Если б все было так просто.
Я приехал взять его на побывку домой, время прошло, и мне как-никак хотелось отметить его день рождения, невзирая на его неизлечимый эгоцентризм, превращавший каждый визит в сущую пытку. У меня шла жизнь, а он был не в силах - или, может, не решался - знать об этом.
В другом конце общей гостиной сидел Эйнар, большой любитель изобразить паука, и хихикал себе под нос, а передо мной стоял отец и ораторствовал знаменитым на всю страну голосом:
- Выведением декоративных рыб первыми занялись китайцы, предположительно в эпоху Сун, самым прославленным правителем которой был Хубилай-хан. Марко Поло рассказывает об этой эпохе в Китае, о ее высокой культуре, если хочешь, я почитаю тебе Марко Поло, когда мы приедем домой.
- Я готов, папа, как скажешь.
- Из карпов и карасей, которых издавна разводили для стола, отбирали экземпляры особенной окраски или формы, облагораживали их и в конце концов вывели, в частности, золотых рыбок.
- Как это "облагораживали"?
- Ну, вот как ты, смею надеяться, представляешь собой облагороженного меня.
- Так как же? - мрачно буркнул я.
- Поскольку я… скрестился с твоей матерью.
- Тогда, значит, я еще и облагороженная мама.
- Вода - вот твоя мама. - Он усмехнулся как лгунишка, пойманный с поличным. А встретившись с моим взглядом, жестким и непримиримым, потому что в этот миг я ненавидел его всеми фибрами души, он еще глубже ушел в свою улыбку, словно конькобежец, который скользит к трепещущему солнечному горизонту, поворотясь к нему спиной. - Но ты, может, не интересуешься водой, обогащенной кислородом? Чтобы рыбки могли жить в таких маленьких водоемах, необходимо выполнить целый ряд условий, в частности посаженные там растения должны поглощать…
Я ударил его. Первый и единственный раз в жизни я поднял руку на другого человека, и в этом ударе сосредоточилась сила, накопившаяся за много лет, только я даже не представлял себе, что этих лет было так много, и сам удар пришелся со всей силой, а стекло аквариума оказалось таким тонким. Отец упал навзничь, и на него хлынула целая Ниагара золота; элопсы, монашки, гуппи всем скопом выплеснулись на ковер в гостиной и брызнули было в разные стороны, да так и остались на этом полушерстяном ковре с турецким узором, иные там вскоре и подохли. Эйнар Паук вскочил с кресла и дрожащий, перепуганный приблизился к опустошению, а потом демонстративно ретировался куда подальше. Очевидно, он и позвал сестру Стейнунн, потому что она внезапно появилась на пороге, зажав рот рукой и глядя то на одного, то на другого.
- Простите меня! - воскликнул отец знаменитым на всю страну голосом.
Эйнар Паук шепнул Стейнунн на ухо:
- Это он у нас президент?
Сестра Стейнунн ответила не сразу, сперва она присела на корточки возле отца:
- Нет, но вполне мог бы им стать. Говорит-то как!
- Простите меня, сестра, - повторил отец, обнял ее за шею и застонал.
- Что здесь случилось?
Я промямлил что-то невразумительное.
- Развоевался я тут малость, - сказал отец. - Просто беда с этаким отцом, как я. Ох, сестра Стейнунн… - Он изловчился и припал щекой к ее груди. Вот когда я понял, что отец вправду большой поэт.
Засим он восстал из рыбной Ниагары и пожал руку перепуганному Эйнару Пауку.
- Ты, Эйнар, раскрыл мне глаза. Все кусочки мозаики стали на свои места, теперь я должен поговорить с сыном наедине. Когда придет время, я непременно возмещу весь урон.
Сестра Стейнунн мягко ему улыбнулась, будто еще хранила на своей груди отпечаток его головы. Отец потащил меня в свою комнату, сел у письменного стола и зажег настольную лампу.
- Ты же насквозь мокрый, пап. Переодевайся скорее, а то простудишься.