- Собирает почтовые марки. Но только с морскими мотивами - лодками и кораблями. Я слышал об одном человеке, который собирал марки с музыкальными инструментами. С коллекционерами весело. Я мог бы заниматься мхами. Ну, ты знаешь, мох… Но тогда ведь надо жить за городом.
- Чтобы мху вырасти, требуется много времени, - сказал Стейн. - И нужно жить за городом. Да и птицы, говорят, уничтожают все, если год выдастся неурожайный…
Он смолк. Ему хотелось уйти, этот визит опечалил его.
Аллингтон сидел, играя карандашом, он катал его по столу туда-сюда, туда-сюда.
"Он так красиво рисовал, - думал Стейн. - Ни у кого не было таких красивых линий. Таких легких и чистых, похоже, ему было весело выводить их".
Вдруг Аллингтон спросил:
- Как ты успеваешь рисовать?
- Как я успеваю? Ну, у меня идет как идет! Рисуешь себе, и все!
- Знаешь, я тут подумал, - сказал Аллингтон, - мне только пришло в голову, - если тебе не будет хватать времени, для тебя я мог бы, пожалуй, сделать несколько набросков. Когда-нибудь, если захочешь…
White Lady
Им было, наверно, лет по шестьдесят, и они явно принарядились для этого случая. Все трое были возбуждены, и водитель катера даже подумал, что его пассажирки выпили по рюмочке перед уходом из дома. Пока он их вез, они без умолку болтали, называли его капитаном, а у причала, сходя на берег, шумно притворялись, что боятся упасть в воду.
Ресторан находился на островке в гавани - диковинный деревянный павильон с островерхой башенкой, окна - высокие, с вычурными наличниками. Сейчас, в сумерках, это бледно-серое здание казалось очень красивым и навевало грусть. Элинор сказала, что оно похоже на забытую мечту, затерявшуюся среди деревьев. Или на свадебный торт на слишком маленьком блюде. Элинор любила сравнения.
- Так оно и есть! - воскликнула Май. - Именно на торт! На миндальный торт с башенкой. Правда?
- Господи, как тут красиво! - вздохнула Регина. - Вы только взгляните на все эти катера.
Они остановились на лужайке - Май, Элинор и Регина. Трава была мокрая. В вечернем тумане мягко и расплывчато светились огни гавани, и на фоне этих дрожащих огней скользили суда - все они шли к морю.
- Шхуны, галеасы, парусники, - сказала Элинор. - Паруса как лебединые крылья.
Показался теплоход, идущий в Стокгольм, - большой, белоснежный, украшенный гирляндами огней, медленно-медленно скользил этот прекрасный веселый корабль, окруженный другими судами, и каждому из них приходилось отклоняться от курса, чтобы обогнуть островок, где стояли три женщины.
- Идемте внутрь, уже холодно, - сказала Регина.
Сезон заканчивался, в ресторане было пусто. Они поговорили о том, случалось ли кому-нибудь из них бывать здесь раньше, и только Май припомнила, что один раз приходила в этот ресторан с отцом, который был членом яхт-клуба и имел на причале постоянное место для своей лодки. Лестница была широкая, а потолок - очень высокий, совсем как в церкви. Там, в вышине, под самой башней, образуя причудливую сеть, перекрещивались стропила. Вечер был теплый, окна длинной веранды были открыты, и над пустыми столиками плыли клубы тумана.
- У меня такое чувство, будто все это я уже видела в кино, - сказала Регина. - Большой дворец с пустыми комнатами и люди, не знающие, чего хотят.
- Это "Мариенбад", - сказала Элинор. - Замечательный фильм. Только почему ты говоришь шепотом?
Они расположились в дальнем конце веранды, подошел официант, и, пока они делали заказ, к ним вернулось хорошее настроение: им хотелось вкусно поужинать и выпить, и они выбрали для этой цели новое незнакомое место - ресторан на острове, открытый в самом начале века; когда они были детьми, этот дом уже был старым.
- Как прекрасно, когда все впереди, - сказала Регина. - Я закажу коктейль "White Lady". У меня белое платье, поэтому я хочу "White Lady".
- Он очень крепкий? - спросила Май. - Я тоже хочу "White Lady".
Регина позвала официанта и сказала, что она передумала: ей хочется бифштекс с перцем. И к нему слегка подогретое вино.
- Вы обратили внимание, - спросила Май, - что официант очень молод? В таком ресторане официанты должны быть пожилые. А этот молодой, быстрый и послушный.
- Я хочу есть, - сказала Элинор. - Мне всегда хочется есть. Но я не решаюсь заказывать то, что хочу. Стала толстеть. Сейчас, например, после нашего морского путешествия, я просто умираю от голода. - Они посмеялись над ней, и она вдруг расчувствовалась: - Этот человек, который привез нас сюда… Опытнейший капитан дальнего плавания. И вдруг оказался не у дел. Он сам мне сказал. Ужасно, правда?
- Используй это в какой-нибудь своей книге, - предложила Май.
Она достала пудреницу, быстро провела пуховкой по своему маленькому озабоченному личику, взбила волосы и поставила сумку на пол рядом со стулом.
- Ты вовсе не толстая. И ты не меняешься.
- Как Юнона, - заметила Регина. - Знаете, один раз в Венеции я пила "White Lady", вернее, под Венецией, в игорном доме, не помню, как он назывался. Это был мой первый коктейль. Ваше здоровье, девочки! Так вот, в этот игорный дом меня не хотели пускать без провожатого, потому что я была слишком молоденькая. Тогда подошел некий директор банка из Фиуме…
- Откуда?
- Из Фиуме. Директор банка из Фиуме. Я была такая юная и хорошенькая, что он пригласил меня и попросил поставить в рулетку сколько захочу, потому что новички всегда выигрывают. Так он сказал. Вечер был туманный. Совсем как сегодня.
- А вот и наш заказ! - воскликнула Май. - Девочки! Девочки! У нас будет настоящий пир!
Официант улыбнулся и спросил, кто из них попробует вино.
- Я самая старшая, - заявила Элинор. - Я на несколько недель старше вас обеих. Я - The Grand Old Lady. - Она сделала глоток и улыбнулась официанту. - Прекрасно. Подогрето как раз в меру. За что будем пить?
- За тебя! - воскликнула Регина. - За твои книги для молодежи!
- Спасибо. Очень мило с вашей стороны. Хотя не знаю, читает ли их теперь хоть кто-нибудь. Вы чувствуете, как пахнет ночь?
Регина сказала:
- У тебя всегда очень возвышенные мысли. Но здесь пахнет городом. Канализацией. В Венеции тоже пахло канализацией, но как там было прекрасно!..
Май предложила поменяться местами. Пусть Элинор сядет напротив окна. Там теплоходы и вообще…
- Может, это подскажет тебе какую-нибудь новую идею, - сказала Май.
Но Элинор не видела в этом необходимости. Потом они заговорили о своем общем друге графе. Что-то он давно не звонил. Когда он звонил в последний раз?
- Не помню, кажется, весной. Он всегда очень занят, у него нет времени.
- Кстати, о времени, - сказала Регина. - Тот директор банка из Фиуме сказал мне, что единственное, чего ему теперь не хватает, так это времени. Все остальное у него есть - деньги и все что угодно, - все, кроме времени. Я не стала играть в рулетку, мне это казалось таким ужасным, и мы пошли в бар. "Дитя, - сказал он, - прекрасное юное дитя. Заказывайте все, что хотите. Зеленое, белое, красное, желтое". Так и сказал. "У меня есть все, но у меня больной желудок".
- Да, я знаю, - сказала Элинор.
- У тебя тоже больной желудок?
- Нет. Просто ты уже рассказывала об этом.
- Тебе, но не мне! - вмешалась Май. - И что же ты заказала?
- Белое. "White Lady". Мне очень понравилось это название. На краю бокала был кусочек льда. Он так и стоит у меня перед глазами.
- Что же все-таки с графом? - спросила Элинор. - Он звонил кому-нибудь из вас?
- Never, - ответила Регина. - Он нас забыл. Он слишком знаменит. Мы с ним танцевали один, нет, два раза. Между прочим, почему здесь нет музыки?
- Музыка все время играла, ты просто не слышала, - сказала Элинор. - Магнитофон, такая медленная музыка для пожилых. Та-та-та-та-та-та-та. Как в "Мариенбаде".
- И сигнальные сирены, как всегда в туман, - сказала Май.
Они прислушались.
- Точно, - сказала Регина. - Это сигнальные сирены. Воют и воют. Элинор, скажи, как они воют?
- Как старые усталые животные, - сказала Элинор. - У них уже не осталось сил даже для страха. Какую оценку я получу?
- Высший балл! - воскликнула Май. - У них уже не осталось сил даже для страха! Они могут только выть!
Регина встала - ей было нужно в туалет. Проходя мимо бара, она спросила, нет ли у них музыки, какую любит молодежь.
- Чтобы мы не чувствовали себя такими старыми, - прибавила она и засмеялась.
Официант ответил, что у них, конечно, есть молодежная музыка, только он опасается, как бы от этой музыки она не почувствовала себя еще более старой. Спускаясь в туалет, Регина размышляла, не было ли это дерзостью со стороны официанта, даже фамильярностью, и что в таком случае ей следовало ответить ему. Впрочем, отвечать было уже поздно. Туалет был просторный и прохладный, на окнах связанные узлом тюлевые занавески, уютные кресла, обитые пестрым глянцевым ситцем, на каждой кабине выцветшие монограммы. На крючке висел забытый кем-то красный кожаный поясок. Здесь, внизу, гудки теплоходов были слышнее. Регине стало грустно. Она смотрела на свое лицо, освещенное неоновым светом, из-за которого черты казались резкими и некрасивыми, и думала, что оно стало каким-то тяжелым. С годами лицо почему-то вытянулось, и нос тоже.
Поднявшись в зал, она сказала подругам:
- Все-таки я не понимаю, почему он не звонит.