* * *
Без шумных посиделок в этот вечер всё же не обошлось. Столько событий в один день свалилось на головы сонных мещан, что переваривать их в одиночку никто не хотел. Скинулись по "солидному" - по зелёненькому трояку. Валерка с Костей сгоняли в гастроном, принесли полную авоську "Московской", "Агдама", ливерной колбасы, кабачковой икры в полулитровых банках, чёрного хлеба и кучу плавленых сырков.
Видя, что дело серьёзное, женщины по-быстрому отварили в чугунке картошку в мундире, пожарили яичницу на сале, накромсали селёдку с репчатым луком и намыли здоровенную, как таз, миску свежих огурцов. Сами от "бурлацкого" застолья отказались.
- А загорись чуток раньше, - вместо первого тоста степенно, покряхтывая и поправляя на голове соломенную шляпу, произнёс Виктор Харитонович, - на ветру весь проулок бы спалило.
- Я вам интересуюсь, - подхватил волновавщую всех мысль Семён Яковлевич, - как оставаться холоднокровным, когда на вас падают сразу буря, потоп и пожар. Сегодня не надо думать об выпить стопку водки. Сегодня таки её надо выпить. Ле хаим!
- Правильно, Семён, за жизнь! Пронесла нелёгкая, значит, ещё погремим костями!
- Жалко Гунькина нет, он бы тост загнул!
- Куды столько закуси наложили? - тихонько ворчал всё ещё не протрезвевший Николашка. - На таку жрачку никакой водки не хватит. Эт, про какой пожар он трандычит?
- Ты рази не чуешь: по сю пору гарью пахнет. - Кузьмич газетой отгонял мух от колбасы и крошек хлеба. - Блаженный человек! Всё проспал!
- А ведь сгорит человек, ей Богу сгорит! - завидно хрупая огурцом, как бы вскользь заметил Толик Семёнов. Впрочем, судьба Гулёнова была известна всем наперёд, и на слова его никто не обратил внимания.
Кроме Николашки.
- Хошь сказать, пока толстый сохнет, худой сдохнет? - тыча пальцем в округлого Толика, заржал он не хуже своей Нюры. - Чудак покойник: умер во вторник, в среду хоронить, а он поехал боронить!
- Доселе русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а ныне русский дух в очью является, - задорно прокричал Володька Мельников и взял гитару.
- Опосля третьего стакана всегда является, - согласился Кузьмич.
"Я рос как вся дворовая шпана -
Мы пили водку, пели песни ночью",
Громко отбивая аккорды, запел Володька, и все задвигались, заулыбались, будто куплеты рассказывали об их биографии. Один Котька сидел, как в воду опущенный. Второй раз "клетчатые штаны" перешли ему дорогу, и во второй раз вокруг этого затевалась непонятная возня. Да, и драки-то никакой не было, а за Кузьмича шоферюга однозначно должен был получить по роже.
За хлеб и воду, и за природу -
Спасибо нашему совейскому народу!
За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе -
Спасибо нашей городской прокуратуре!
- Что ещё за уркаганские песни? - строго спросил, вынырнув из сумерек, как чёрт из табакерки, участковый Хрустов. - Мало мне с вами хлопот?
- Их сочиняет не урка, а московский артист, - Валерка замялся: - забыл фамилию.
- Высоцкий, - подсказал Владимир. - Наверняка помните его по фильму "Увольнение на берег". Они с Львом Прыгуновым военных моряков играли.
- Нешто мы по кинам ходим, - очнулся, наконец, хорошо опохмелившийся Николашка. Лицо его порозовело, и взгляд прояснился. - Одно знамо: наших матросиков плохие люди изображать не будут.
- Не сумеют, - согласился Кузьмич, сдвигая свою кепку, как когда-то бескозырку, на затылок. - Моряки - порода особая, особливо русские. - И вдруг резко повернулся к участковому: - Ну, что там Вася? Не томи!
Хрустов скривился, как от зубной боли, но вынужден был признаться, что сумасшедшая Грета успела нажаловаться во все инстанции.
- Ты-то что? - продолжал наседать на него Кузьмич.
- Я-то? - милиционер снял и аккуратно положил перед собой на стол фуражку. Поднял и залпом выпил поднесённую стопку водки, медленно вытер губы тыльной стороной ладони, одновременно втягивая её запах широко раздутыми ноздрями. - Я-то? - повторил он, - я как всегда, выговор получил за то, что не пресёк хулиганство.
- А теперь пришёл пресекать? - осторожно спросил Виктор Харитонович, высматривая старческими глазами за столом Котьку. - А нема хлопчика, в бега подался. Так, добрые люди?
- Правильно мыслишь, старик, - сразу согласился участковый и напялил на потный лоб фуражку, вывернутой поперёк козырька ладонью проверил положение какарды и, чётко чеканя слова, закончил свою мысль: - Я приду завтра утром, и чтобы духу вашего здесь не было!
- Всех? - оторопел Николашка.
- Тебя в первую голову! - строго погрозил ему пальцем Хрустов. - На две недели объявляю карантин. А там война план покажет.
- Спасибо тебе от всего нашего двора, Василь Фомич! - Встал проводить его Кузьмич. - Идем, чего шепну на дорожку.
У калитки он придержал Хрустова за рукав рубашки:
- Будешь объясняться, вали всё на меня, какой спрос с инвалида.
- Не учи учёного, Иван Кузьмич, - со вздохом проговорил участковый. - Они не виновных ищут, сами боятся обвиноватиться. Главное для них прогнуться перед обкомовским начальством, показать своё старание. Да и шум подымут наверняка не по нашему ведомству.
- Я думал, всё это давно кончилось.
- Ты меня удивляешь, Иван Кузьмич! - Хрустов даже присвистнул. - При Хрущёве пока ждали новый кодекс, амнистию всем политическим, пересажали людей не меряно. Эта машина обратного хода не имеет. И сегодня особых перемен не предвидится.
- Знаешь, Вася, я думаю, народ не даст себя измордовать во второй раз. Война людям на многое глаза пораскрыла.
- Никто мордовать и не будет. Тихо посадят в тюрягу за нарушение общественного порядка. А того хуже - запишут в психи или купят за подачку. И всё обставят так, что народ сам благодарить власть будет.
- Ладно, спасибо тебе ещё раз! Мы посидим тихонечко, не впервой!
Вслед за Хрустовым Фролов вышел за ворота. Улица пыхнула на него удушающим жаром: из Заволжья опять дул горячий ветер. Белёсое небо начинало крапить такими же бесцветными звёздами. Прозрачная луна стыдливо пряталась за маленькой тучкой - последним напоминанием о прогремевшей грозе.
Когда он вернулся к столу, Вовка Мельников горячо доказывал отцу с дедом:
- Разве вы не видите недостатки или несправедливость? Не сталкиваетесь с чванством, обманом, вымогательством? Однако молчите! Если и возмущаетесь, то лишь за этим столом, да у себя на кухне, и то, когда форточка плотно закрыта.
- Вы много чё набалакали! Вон, Котькина правда, иде она?
- Правда всегда была не в моде, - сказал Кузьмич, усаживаясь на своё место. - Ты лучше скажи, учёная голова, когда люди перестанут собачиться между собой за лучшую долю? И настанет ли такое время?
- Обязательно настанет! - с язвительной усмешкой причмокнул губами учёный аспирант.
- Когда?
- Когда на каждого человека на планете останется по лопате плодородной земли и по кружке питьевой воды. Когда делить больше нечего будет.
- Так из-за последней кружки и подерутся, - первым отреагировал на рассуждения брата Валерка. - Один сильный обдерёт всех слабых.
- Вот-вот, мы даже в мыслях готовы к этому. Всяк только силой норовит победить других, один Христос пришёл с любовью, - неожиданно для всех проговорил Виктор Харитонович и от смущения голос его задрожал. Старик прокашлялся и договорил: - С любовью и победил.
На этом откровения не закончились.
- Чего от людей хотеть, когда в райском Ангельском мире Люцифер совратил треть ангелов и восстал против Бога?
- И чего? - не до всех сразу и дошло, что говорил Николашка.
- Чего-чего? Падшие ангелы стали демонами, бесами по-нашенски, - как-то уж чересчур бойко ответствовал Гулёный. - И мутят теперь наши души.
- Вот те и атеисты! - со смехом захлопал в ладоши Толик Семёнов. - Власть, понимаешь, с религией борется, а они по ночам библию читают.
- Зря подначиваешь, - ещё больше смущаясь, урезонил его Виктор Харитонович. - Если хочешь знать, власть наша не с религией борется, а с православием. Свою-то религию она во все времена блюла и поступала сообразно с её заповедями.
Более прозрачного намёка придумать было сложно. За столом повисла тишина.
- Ну, вот! Ещё один милиционер родился на мою голову, - вспомнил примету Карякин.
- Ох, вей мир! - шлёпнул себя по тощим ляшкам Семён Яковлевич. - Я вам интересуюсь, Костя, шо вы такое говорите. Надо станет, мы за вас всем двором пойдём. А сейчас надо ехать на Сазанку.
На Сазанке за Волгой располагалась база отдыха речников. Сторожа и обслуга на ней сплошь были слободские, и земляков никогда в беде не оставляли.
Решение было принято, и Антон Мельников тут же накарябал записку завхозу базы и отослал Вовку с Валеркой готовить лодку.
- Правильно, нужно торопиться, - засобирался и Толик Семёнов, протягивая для прощания руку Котьке. - Завтра же переговорю в порту с капитанами. В любой момент они тебя вывезут в Астрахань. Половишь воблу, а там глядишь, всё и уладится.
- До чего же я, братцы, вас всех люблю! - растрогался Костя, а когда остались вдвоём с Кузьмичём, посетовал: - Я чувствую, конец нашему дворовому братству приходит. Сегодня Гунькина оторвали, завтра другие в новые квартиры съедут, а там, глядишь, и дом наш сломают. Разрознят какую-никакую общину, растащат по всему городу.
- Када ещё будет? - вздохнул Фролов. - Ты лучше о себе думай.
- Я о себе и думаю. Разве можно создать что-то подобное на лестничной клетке или в подъезде пятиэтажки? Опять же: Бурана где поселить? Он ведь не приучен в квартире хвостом махать.
- Дурила ты, Котька! Иди манатки собирай, отчаливать пора.