Поначалу Леонида Савёловича забавляло, как, потчуя гостей немецким сервиладом, швейцарским сыром или польским беконом, Исаак Самуилович непременно рассказывал, какие отечественные продукты он едал в молодости и как до сих пор не может представить на своём столе кусок колбасы или шмат сала без головки чеснока. И тут же под одобрительные возгласы и смех собравшихся высыпал на тарелку горсть очищенных белых чесночных зубчиков.
Но игра в простонародье продолжалась не долго. Никакой чесночный запашок не мог заглушить в Дёминском доме устойчивый, настоявшийся дух неотомщённого лишенства. Здесь не могли простить Сталину чистки евреев в высших эшелонах власти, а главное - в карательных органах, и надеялись на реванш.
"А поначалу разобрали колбасу в обкомовском буфете", - посмеивался Трофимов, пытаясь дистанцировать себя от новых родственничков. Но когда ему доложили, что Грета скупает у некоего Сани Кича наверняка ворованные бриллианты, Леонид Савёлович переполошился не на шутку.
- Зачем тебе бриллианты? - напрямик спросил он жену.
- А ты хотел, чтобы я носила фиониды? - в голосе Греты звучало неприкрытое издевательство.
- Скупка краденого уголовно наказуема. Если…
Грета не дала ему договорить:
- Можешь не волноваться, я их уже переправила к тётке в Киев.
- Что значит, переправила?
- То и значит! - сорвалась она на крик. - И вообще, с каких пор ты стал совать нос в мои дела?
Трофимов не ожидал такого отпора от жены. Его оскорбил столь непривычный тон разговора, но опускаться до домашних дрязг он не собирался. Дело казалось более серьёзным, чем ему хотели представить.
- Извини, но твоё поведение беспринципно, - твёрдо проговорил Леонид Савёлович. - Более того, я не допущу, чтобы ты за моей спиной занималась спекуляциями и якшалась с уголовниками.
- Ты мне грозишь? - красивое лицо Греты перекосилось от удивления и негодования. - Да знаешь ли ты, босяк, кому обязан своим назначением? Знаешь ли, что твоя карьера в моих руках. Стоит мне только пальцем пошевелить, как ты снова окажешься на своём вонючем заводе, и не факт, что главным инженером.
Грета металась по комнате, и Трофимову показалось, что она ищет, чем бы запустить в мужа. Тем не менее он повторил:
- Я сказал то, что должен был сказать. И не советую тебе переиначивать смысл моих слов. Не вневлешь предупреждению, горько пожалеешь.
Настойчивость Трофимова возымела действие: Грета сначала заперлась в своей комнате, а чуть позже уехала к родителям. Леонид Савёлович не стал её останавливать.
А вечером к нему пожаловал Судаков.
- Что за дела, Леонид? От меня только что ушел Исаак Самуилович, - прямо с порога, заикаясь, начал частить Иван Петрович, и Трофимов понял, что тот в изрядном подпитии. - Майя Моисеевна вообще в обмороке валяется. Какого чёрта ты решил развестись с Гретой?
- С чего вы это взяли? У меня и в мыслях такого не было, - в свою очередь изумился Трофимов, пытаясь усадить незваного гостя в кресло. Судаков старательно пытался, но не мог уместиться. Пришлось предложить ему пересесть на диван.
Иван Петрович завалился на бок и тяжело дышал.
- Сердце? - предположил Трофимов.
- Давит, зараза! Плесни-ка коньячку что ли.
- Может, корвалолу накапать?
- Не смеши, секретарь! Не тебе лечить мою забубённую головушку. Ты лучше о своей глупой башке подумай.
Леонид Савёлович достал из буфета бутылку коньяка, потрогал хрустальные рюмки, потом увидел в глубине гранёные стаканы, посмотрел их на свет, дунул во внутрь и поставил перед Судаковым.
- Правильно мыслишь, - расцвёл в хмельной улыбке Иван Петрович. - Раз пошла такая пьянка - режь последний огурец!
- Сейчас я попрошу принести закуски.
- Оставь! Лучше скажи, в чём твои картавые прокололись с брилликами. Это, брат секретарь, оч-ч-чень серьёзно!
- Грета скупала их у какой-то шантропы.
Судаков, не отрывая стакана от губ, погрозил ему пальцем. А проглотив коньяк, выдохнул:
- У шантропы бриллианты не водятся. В таких делах нельзя обходиться без посредников. Подставлять себя глупо. - И не давая Трофимову возразить, развязно продолжил: - Камушками интересовались все и всегда. Правда, один усатый мог поставить за них к стенке. Остальные предпочитали, чтобы с ними делились или, как бы поделикатнее сказать, частично оставляли у себя на хранение.
- Эти игры не для меня.
- Тебя никто и не зовёт играть. У секретаря горкома партии Трофимова другое предназначение. Чтобы вовремя почувствовать конъюнктуру времени - тоже нужен талант.
"А он не так пьян, как мне показалось, - насторожился Леонид Савёлович. - С ним надо держать ухо востро".
- Не смотри на меня, секретарь, такими глазами. Или ты думаешь, что мы не заслужили сегодняшней жизни? Да, я, брат, с тридцать восьмого по сорок восьмой ходил в сапогах и армейской гимнастёрке перепоясанной ремнём. У меня был всего один костюм из чесучи жёлтопесочного цвета. Правда, - он хитро ухмыльнулся, - точь в точь, как у Ворошилова. - Он снова тяжело перевёл дух. - Разве мы о себе думали? Я в город не мог месяцами выехать из ворот завода. Я в разбомблённых цехах уже на третий день технику для фронта делал. Или я не заслужил?
- Все заслужили.
- Но каждому воздастся своё. Каждой собаке своя кость.
- И я для вас тоже щенок?
- Мы, - Судаков хотел постучать себя в грудь, но отяжелевшая рука не поднялась выше живота, - обеспечим взлёт твоей карьеры.
- Выходит, вы изначально планировали сделать из меня марионетку? - Трофимов с ужасом почувствовал, как шевельнулись волосы на затылке. Он даже потрогал их враз ослабевшей рукой.
- Не подведи нас, Лёня! - еле прошлёпал губами Иван Петрович, прикрыл глаза и тут же громко захрапел.
"Ну, это мы ещё посмотрим, - немного придя в себя, решил Леонид Савёлович. - У них дрова рубят, а к нам щепа летит? Только и мы не пальцем деланы. Сыграем для видимости в поддавки, а на деле - в расшибного, и под чужую дудку свою песню споём".
Утром он попросил помощника принести личные дела коммунистов Судакова и Дёмина.
VII
Чёрная жутковатая мгла накрыла город. На мгновение порывы ветра стихли, и всё вокруг замерло, напряглось. Предчувствуя недоброе, прохожие спешили покинуть улицы, аварийно отключили контактные сети, и перестали звонить, остановились трамваи. Не шумели листвой тополя, спрятались под крыши голуби и воробьи.
- Вишь, ток оключили трамвайщики. Чёй-то будет!
Неосознанно, словно опасаясь остаться в одиночку, жители Котькиного дома сгрудились под навесом парадного крыльца.
- Хорошо, шкаф не выперли утресь во двор, - хорохорясь, визгливо прокричал Кузьмич, и все понимающе закивали головами, заулыбались, будто и впрямь вовремя сделали доброе дело.
Милка жалась к Котьке, тыкаясь лбом в подмышку:
- Как бы опять крыша не протекла. Забыла тазы подставить.
- Чего там крыша! - отмахнулся стоявший рядом Виктор Харитонович. - Вот у Якилича подвал обязательно затопит. Надо бы мешками с песком обложить, да иде там! Не успеем!
Харитоныч задел людей за живое. Загудели, заговорили разом:
- А есть мешки-то?
- В прошлый раз погутарили и забыли.
- Обещали ж отселить людей из подвалов.
- Подывытыся, люды добрые, вин бачив, як кого отсэляли? Ума нэ мав!
- Может, не будет дождя? Пронесёт?
- В одном месте тебя пронесёт!
- Тихо, братцы! Слышите?
Все разом притихли. И в самом деле, приближался, нарастал непонятный, но мощный гул. Казалось, что хмарь опустилась ещё ниже к земле. Стало темно, как в сумерки. Внезапно яркий разряд молнии осветил улицу мёртвым голубым светом. И вслед шарахнул такой гром, что люди невольно присели и втянули головы в плечи.
- Господи! Спаси нас грешных! - произнёс кто-то дрогнувшим голосочком.
Но всхлип его потонул в других громовых раскатах, которые посыпались из туч с таким треском, что стыла кровь в жилах. В яростно налетевшем вихре, шквале ослепительного огня и адского грохота люди не сразу поняли, что хлынул дождь.
Котька давно не помнил такого ливня. С неба падал сплошной поток воды, которая в считанные секунды превращалась на земле в бурные, неукротимые реки.
Улица Чапаева шла с понижением в сторону Волги, и этого достало, чтобы превратить её в горную стремнину, которая играючи выворачивала с корнем молодые деревца, опрокидывала бетонные урны и поднимала пласты асфальта. В пенистом водовороте кружились деревянные и картонные ящики, наталкивались друг на друга доски, палки, кули с мусором и прочая смытая потоком дребедень. Нечего было и думать, чтобы в такой момент перейти улицу. Грязная вода окатывала до плеч, задирала платья, утаскивала с ног обувь. Немудрено нерадивому упасть и захлебнуться!
Но светопреставление продолжалось недолго. Гроза, попугав народ, сползла к Волге. Ливень, как обрезанный ножом, прекратился, а уличная река наоборот, казалось, только набирала силу. И всё внимание оживившейся публики теперь было приковано к ней.
- Гляньте! Наш Гулёный плывёт!
- Вот, чёртово семя! Откуда он здесь?
И впрямь, создавалось впечатление, что Нюра с телегой плыли по течению. Правда, плыли боком, ибо лошадка всё же пыталась найти "брод". Но сильный поток тащил телегу вниз по улице, грозил опрокинуть её. Нюра выбилась из сил, а её хозяин лежал неподвижно ничком на соломе. Внезапно колесо телеги за что-то зацепилось, и провисшую в оглоблях лошадёнку сразу же развернуло в обратную сторону. Казалось, ещё мгновение, и мертвецки пьяный Николашка окажется под водой.