- С кем я тебя познакомлю, - загадочно шепнула она в самое ухо Леониду Савёловичу и точно ребёнок хихикнула, - ни в жисть не догадаешься. - И тут же проговорилась: - С дочкой того профессора, что по правую руку от тебя за столом сидел.
Трофимов сразу вспомнил неряшливого, с лохматой головой толстощёкого старика с водяными навыкате глазами, который старательно подбирал со скатерти сыпавшиеся изо рта крошки. Говорил профессор мало, зато с удовольствием кхекал, когда нужно было выразить какие-либо чувствования. Леонид Савёлович невольно съёжился, представив дочь похожей на родителя. И поначалу не очень поверил, что представленная ему молодая красивая женщина, именно та самая особа, с которой желала познакомить своего протеже Любовь Степановна.
Грета с первых же минут обворожила холостяка. Стройная жгучая брюнетка с большими серыми глазами на слегка вытянутом бледном лице томно улыбалась и глядела поверх собеседника, словно подчёркивая врождённое превосходство. Говорила тихо, почти вкрадчиво. При этом нижняя губа её слегка выпячивалась, обнажая алую сочность рта и крупные, на зависть отбеленные зубы. Не прошло и нескольких минут, как инженер поймал себя на мысли, что хочет впиться в этот ротик так, чтобы зубы её кусали его губы.
"Но как, как подступиться к недотроге?" - обливался холодным потом Трофимов.
Он рассказывал смешные истории про свою работу, завод, а хохотала только Любовь Степановна. Грета снисходительно кивала головой и вздрагивала, оборачиваясь на взрыв очередного веселья на терраске.
Но стоило Судаковой оставить их одних, чопорную красавицу словно подменили. Щёки её зарделись румянцем, глазки заблестели, она стала щедро улыбаться Трофимову и протягивать к нему руки.
Он не помнил, о чём они болтали весь день, сначала за долгим сытным обедом, потом гуляя в берёзовой роще и катаясь на катере по Волге. Не обращал внимания на шутки весёлой компании в свой адрес, на объятия крепко подвыпившего Судакова, на прозрачные намёки парторга, перемигивания и ужимки женщин, непонятное кхекание профессора, пытавшегося на прощание поцеловать его в щёку.
Не проходило наваждение и в следующие дни. Как угорелый метался Трофимов между заводом и квартирой Гретиных родителей, на широкой двери которой висела латунная табличка с фамилией владельца "Профессор, доктор Дёмин Исаак Самуилович". Охапками приносил он туда цветы с базара, дарил духи и сладости, потчевал всех коньяком и шампанским и даже раза два покупал билеты в оперу… Свадьба была пышной и безвкусной.
Опомнился Трофимов, когда Исаак Самуилович деликатно напомнил зятю, что жить в примаках не приличествует положению главного инженера крупного производства в городе, а проживать в общежитии дочери невозможно. Леонид Савёлович даже с каким-то облегчением перевёз свои вещи назад в заводскую каморку. Грете сказал:
- Пока наша квартира строится, можешь жить у родителей. Мои ключи на вахте. Соскучишься, приходи! Где лежат деньги, знаешь.
- В воскресенье ждём тебя к обеду. Будут гости, - промурлыкала жёнушка. - Нехорошо, если пойдут всякие разговоры.
- Скажи, что я в командировке, - сдерживая себя, проговорил Трофимов. Он впервые почувствовал неприязнь к Дёминым, пока никак не связывая это напрямую с Гретой.
Почти год они прожили порознь. Судаков, расстроенный таким обстоятельством, предлагал на обмен испросить квартиру в горисполкоме, но Леонид Савёлович отказался, предчувствуя скорые изменения в своей карьере. Когда же супруги съехались во второй раз уже в коттедже, Трофимов понял, какую роковую ошибку допустил, оставив молодую красавицу жену на попечение родителей.
Внешне поведение Греты не изменилось. Она была также любезна с мужем и его окружением, умела вести компанию и создать впечатление счастливой семьи. Современно и модно обустроила дом, не жалея на то денег супруга, завела нужные знакомства. Теперь Трофимов встречал вечерами в гостиной не только жён высокопоставленных чиновников, но и пассий учёного люда из университета, известных врачей, директоров театров и универмагов. Внешне всё обстояло весьма прилично. Но, увы, вокруг него не было той домашней теплоты, о которой мечталось, чего не хватало с детства. Не трудно было догадаться, что его не любили.
"Может, по- другому и не бывает. Стерпится - слюбится", - решил он и ушел с головой в работу.
В силу своего аскетического характера он как бы даже был доволен тем, что холодные ночи в семейной постели не влияли на учтивые, почти дружеские отношения между супругами во всём остальном. Только однажды, когда сломалась служебная машина и он возвращался домой пешком, ему попалась на глаза молодая пара, миловавшаяся на крыльце углового дома. Глянув на их счастливые лица, Трофимов вдруг понял, чем обделён. От пронзительной догадки у него защемило сердце, и он на миг приостановился.
Но как не глупо, тут же вспомнил, что встречал парня в кузнечном цехе и даже был свидетелем неслыханной перепалки того с директором Судаковым. Предыстория конфликта стёрлась из памяти, но то, как достойно вёл себя рабочий, многое объясняло Трофимову.
Николай Петрович, как всегда, хотел казаться рубахой парнем и не стеснялся в выражениях, отчитывая старого чёрного лицом бригадира, который то и дело повторял: "Я вам интересуюсь".
- На кой, - дальше воздух наполнялся страшным матом, от которого многие краснели и прятали глаза, - мне твой интерес. Ты мне план давай. Или я плачу вам мало?
- Нам платят столько, сколько мы зарабатываем. И вы здесь не причём, - вступился за бригадира молодой высокий парень приятной наружности. - Хотя, если разобраться, расценки снижают не без вашего ведения.
- Это ещё что за адвокат? - опешил Судаков и в растерянности оглянулся на Трофимова. Но в следующую минуту взял себя в руки и попытался отчитать парня: - Кому перечишь, знаешь? Да я… - и все снова дивились изысканной ненормативной лексике директора.
- Наш боцман покруче ругался, - спокойно пережил Судаковский натиск парень. - А с нормировщиками вы уж, пожалуйста, разберитесь. Нехорошо, когда мы начинаем работать быстрее и лучше, а получаем меньше.
- Повышенные ставки устанавливаются лишь на момент освоения изделий, - непрошено вступил в разговор главный инженер. - Потом работа хронометрируется и нормируется по обычным ставкам.
- Чего ты им объясняешь? - рассердился Судаков. - Эту азбуку они знают лучше нас с тобой. И знают, что нигде столько не заработают, как у Судакова. И нигде столько благ не получат. Но всё равно кочевряжатся!
Судаков выждал паузу и спросил, как бы обращаясь к самому себе:
- А почему, товарищ директор, рабочие кочевряжатся? - И сам себе ответил: - Потому, что план горит, и можно у директора ещё что-нибудь выцыганить.
Неожиданно парень повернулся ко всем спиной и зашагал прочь.
- Ты, это…. Куда? - вторично растерялся Судаков.
- План тушить, - не оборачиваясь, чётко проговорил рабочий.
Вокруг засмеялись.
- Это по нашему, - нашёлся директор и похлопал мастера по плечу. - Высший пилотаж, а ты с такими соколами план не можешь дать!
Трофимов думал, что Судаков подыграл рабочим. Но через две недели Иван Петрович попросил главного технолога вместе с главным инженером перепроверить нормативные документы в кузнечном цехе. А на возражения о том, что кузнецы и без того хорошо зарабатывают, резонно заметил: "Мне не важно, сколько они зарабатывают. Мне важно, чтобы они верили в своего директора".
В этом тезисе было что-то иезуитское, но Трофимов принял его как должное.
"Не слишком ли много я перенял у Судакова? - шагая к дому, думал Леонид Савёлович. - Моё поколение не отягчено кровавым прошлым. Мы без опаски можем смотреть людям в глаза. Но почему мы по-прежнему часто поступаем, как они. Опять боремся за светлое будущее человечества, не обращая внимания на страдания и нужды конкретного человека. Неужели отец прав?"
Влюблённая пара на крыльце не выходила у него из головы.
"Им нет дела до моих переживаний. Они счастливы, им хорошо. Партия и государство гарантировали им настоящее и будущее. Им нет дела до того, что какой-то секретарь горкома партии Трофимов должен обеспечить эти гарантии. Им просто хорошо".
Но в тот же миг в голове засвербила, завертелась другая, мстительная мыслишка: "Вы же твердите, выучили назубок: "Народ и партия едины". Почему же ты поставил себя выше народа? Какие гарантии ты ему обеспечиваешь? Воля людей и есть сами гарантии государства их руками же и построенного".
"Что же получается? - заспорил он сам с собой. - Государство главнее партии? Чушь! Хотя, что там недавно говорил отец? Что Сталин строил государство и общество не по канонам марксизма-ленинизма? Что вышкаленная, созданная по военному образцу партия заменяла ему госаппарат? Чушь! Бред!"
Рядом с воротами особняка Иван Петрович наткнулся на траншею - на прошлой неделе здесь чинили водопровод.
"Почему до сих пор не засыпали? - удивился он. - Из окна автомобиля такие мелочи не замечаешь. А люди, поди, зубоскалят".
"Им хорошо, а мне плохо", - уже дома вынужден был признаться Трофимов.
Не хотелось во всём винить Грету. Понимал, что и сам не сахар. Но уж слишком быстро его жёнушка превратилась из светской богемной львицы в хищную и расчётливую маркитантшу из партийного обоза. Чего Трофимов даже не предполагал, Дёмины, казалось, знали всегда. Их походы в спецраспределители значили для них больше того, что в них приобреталось. Главным было утверждение своей элитарности в глазах друзей и знакомых.