- А тебе зачем? - насторожился дед Богдан.
- Да так, просто. Уж больно чудной у вас, хохлов, язык.
- Язык как язык, - проворчал старик.
- Ну, не скажи. В армии, помню, парень со мной один служил, с Украины родом. Мы всё прикалывались над ним: скажи по-украински то, скажи это. Он скажет - а мы ржём все.
- Э-э, да какой я украинец, - махнул рукой дед Богдан. - Я ж родителей и не помню почти, в интернате рос, а там на мове никто и не балакал, по-русски все разговаривали.
- Что ж ты, совсем ничего по-украински не знаешь?
- Знал раньше немного, ещё когда на Полтавщине жил. Да забыл давно. Так, разве слова отдельные помню.
- Какие, например?
Дед Богдан сощурился с хитрецой:
- Голодранцы усих краёв в едну кучу - гоп! Слыхал такое?
Станислав засмеялся, удивлённо мотнув головой:
- Это что ещё значит?
- Как что? Ах, да. Ты же молодой. Тех времён, поди, не помнишь совсем. Хохма такая ходила раньше: мол, пролетарии всех стран - объединяйтесь!
Солдат фыркнул в грязный воротник:
- Это что, пролетарий - голодранец, что ли? Блин, ну и язык у вас!
Молчаливый Сослан чуть улыбнулся.
- Про нас сказано, - грустно сказал он. - И пролетарии мы, потому что работаем, и голодранцы, потому что в рванье ходим, и кто из нас какой нации - здесь, в зиндане не важно.
- Здесь-то не важно - там важно, - и Станислав, нахмурившись, указал рукой наверх, на решётку и добавил со злобой. - Чехи теперь для меня вообще не люди. Даже капли человеческого в них нет.
Ему никто не возразил. Минуту спустя вновь воцарившееся молчание нарушил тихий, боязливый голос Николая:
- А что, они в натуре Ашота убить могут, если выкуп за него не заплатят?
- Навряд ли. Не для того столько старались, выслеживали, сюда везли, чтобы взять вот так просто и убить. За трупы не платят. Им деньги нужны, а не трупы. Если денег долго не будет, тогда - да, пальцы, уши резать начнут. Не поможет и это - кому-нибудь другому его всучат, чтоб хоть что-нибудь выручить, - ответил ему Сослан.
- Это нас, Колёк, в любой момент пристрелить могут, - развивая мысль осетина, пояснил Станислав. - Мы-то люди бедные, выкуп не сдерёшь. Простой раб здесь недорого стоит. Армян твой - другая тема. Он же не простой, он коммерческий.
- Армянин, - поправил Николай.
- Один хрен. Ты же сам рассказал, что его родаки - люди богатые. Поэтому убивать этого Ашота им резона нет. Убьют - вообще ни фига не получат. Сос правильно сказал: за трупы не платят.
Сослан, которого солдат привык называть для краткости просто Сосом, утвердительно кивнул.
Николай захныкал:
- Блин, хорошо ему. Скоро домой поедет. Его пахан заплатит, я знаю. А вот я.
Он поник головой, подтянул колени к лицу и расплакался, содрогаясь плечами, размазывая слёзы кулаком.
- Всё, блин, трындец… Всё…, - ныл он.
- Чего сопли распустил? - зло огрызнулся Станислав. - Да за меня тоже никто в жизни не заплатит! Не отец-мать же в колхозе?! Они-то, поди, знать не знают, где я. Небось, числюсь до сих пор пропавшим без вести.
Николай всхлипывал громко, протяжно.
- Да мы и денег годами не видали. Картошку одну жрали, да водой колодезной запивали, - продолжал солдат. - И наш Ленинградский военный округ уж подавно не заплатит. Много наших пацанов здесь пропало - им там дела до них нет никакого!
Николай заревел ещё громче.
- И за Соса вон тоже платить некому. Потому и гниёт здесь пятый год.
- Некому, - подтвердил тот. - Отец умер, ещё когда я маленький совсем был. Мать одна с тремя детьми осталась, и я был старшим.
- Вот видишь. Про деда Богдана я вообще молчу, - солдат со злостью сплюнул. - Они ведь не ноют как ты.
Николай поднял голову. По его вытянутому измождённому лицу прозрачными ручейками продолжали струиться слёзы. Они быстро сбегали к подбородку, набухая блестящими капельками в его редкой, точно у подростка щетинке, оставляя на пропылённых серых щеках неровные потёки. Он завывал протяжно, и в его вое сквозила обречённость, жуть.
За время, проведённое в рабстве, у него отросли мягкие волоски на щеках и вокруг губ. Вылезшие из-под его белесой кожи, они были совсем тонкими и скручивались маленькими завитками на кончиках.
- Ну, чего ревёшь? - прищурив глаз, грубо бросил Станислав и толкнул его рукой в плечо. - Мужик ты, или кто?
Николай продолжал всхлипывать, но уже тише.
- Брось, Стас. Что ты, в натуре, на него наехал? - сказал Сослан. - Видишь, хреново человеку.
- Да не наехал я, сказал просто всё как есть. Ему лучше же будет, если фигнёй страдать бросит, - и, чуть помолчав, прибавил. - Выход-то есть отсюда.
- Выход?
- Выход. Сам знаешь, какой, - и Станислав, понизив голос, выразительно поглядел наверх, на накрывающую яму железную решётку. - Выход всегда есть. И кое-кто его находил без всяких денег.
"Была - не была, - решился он. - Пора".
Дальше тянуть он не хотел. Надо было выложить всё прямо сейчас, в эти измученные, терзаемые извечным страхом лица, пробиться к их изувеченным, омертвелым душам, в глубинах которых ещё теплилась, подрагивая, словно свечное пламя на ветру, надежда.
- Валить отсюда надо. Поняли? Валить, - выпалил он резко.
Первым вдруг откликнулся старик:
- Слушай, Стас, - сказал он неожиданно чётко и внятно. - Я давно наблюдаю за тобой. Поверь, здесь я видел много людей. Самых разных. Одни ломались сразу, другие через пару месяцев. Редко кто не ломался совсем. Так вот, ты - парень крепкий, упорный. Странно даже, что ты вообще сюда попал.
Богдан кашлянул глухо, по стариковски, и перевёл дух.
- Так вот. В горах убежать нельзя, - продолжал он. - Сам пытался, поэтому знаю, что говорю. Там просто некуда бежать. Здесь - другое дело. До границы километров двадцать, не больше. Я-то стар уже, куда мне в побег идти. А вы втроём это расстояние за одну ночь пробежите. Вы молодые. Вот станет чуть теплее, то переплывёте Терек - и ноги отсюда. Они, конечно, гнаться будут. Но уйти можно. Днём в камышах береговых отсиживаться, ночью идти. Или несколько брёвен связать и плыть на них как на плоту. Терек-то на восток, к границе течёт. Так что сами смотрите. Ведь нас, сути, один Гаджимурад только стережёт. Султан или спит в доме, или уезжает куда-то. Жена его тоже за нами не следит особо. Надо просто момент выбрать.
- Это всё так, Богдан. Я это и сам понимаю. Но главная-то штука в другом: как снять кандалы? Как вылезти из ямы?
- Этого уж я не знаю. Хотя, помню, говорили про одного: какую-то железяку нашёл, ей замок на оковах открыл, вылез ночью из ямы и чухнул. Но то далеко, под Шали было. А отсюда, из станиц бегали не раз - много про это слышал. Чеченцы тоже ведь люди. Им и жрать, и спать надо. Да и выпить не дураки.
- А ты как же? - спросил вдруг Сослан.
Он, молчаливый и замкнутый человек, всегда больше слушал других, чем говорил сам.
Все неотрывно поглядели на сгорбленного, иссохшего старика. Даже Николай, перестав канючить, приподнял влажное лицо.
Во мраке ямы, под пробивавшимися сквозь прутья решётки красноватыми отсветами висевшего во дворе фонаря, он прорисовывался тёмным, неясным силуэтом, словно старый корявый пень в лесу.
Дед Богдан ответил не сразу. В тишине слышались лишь его громкие вздохи.
- Да говорю же, тут останусь. Ослаб я совсем. Помирать уж пора давно, - сказал он, наконец, выдохнув хрипловато.
Слова старика гулко отдались в сердце каждого. "На тот свет пора", - эхом откликнулось у них внутри.
Да, он обречён околеть здесь, в этой яме. Безвестный старик-украинец с измождённым лицом, с заскорузлыми, похожими на лапы стервятника руками. Почти всю свою жизнь он прожил рабом, и когда он умрёт, его скрюченное, лёгкое тело грубо выволокут наружу, оттащат к окраине станицы и зароют там, возле свалки. Могила будет неглубока, и её раскопают приблудные собаки. Нетерпеливо и жадно повизгивая, обгрызут труп всей сворой, с хрястом, с чавканьем дробя крепкими зубами старческие кости.
Эта картина ясно представилась сейчас каждому из невольников - ведь здесь со старым Богданом могло быть именно так и никак иначе. И их лица поникли с грустью.
- Короче, главное - снять кандалы, - Станислав вновь заговорил первым. - Снимем - считай, свободны.
Он произнёс это тихо, чтобы не услышали во дворе, но его бодрый уверенный тон подстегнул остальных.
- Если бежать, то по любому ночью - живо откликнулся Сослан. - Только учти, Стас, что мы слабые совсем, голодные, и до границы так сразу не доберёмся. А они все на машинах, и сразу ломанутся к ней. Тем более, местность хорошо знают. Всё перекроют там и поймают нас.
- Да это понятно. Поэтому бежать надо туда, где искать не будут. Они нас у границы перехватить захотят, а мы здесь в камышах спрячемся, а потом на запад пойдём. Я даже по карте помню - отсюда вверх по Тереку станица Старощедринская. Надо пересидеть где-то несколько дней, переждать маленько. А потом уж можно и к границе.
Николай, наконец, совсем успокоился и чутко прислушивался теперь к разговору.
- А ты побежишь? - коротко спросил его Станислав.
- Я, я… Не знаю.
- Не знаешь? А кто знает?
- Страшно, - с робостью протянул он. - Вдруг поймают? Я слабый очень, не дойду до границы.
- Все слабые. От сухих макарон силы не наберёшь.
- Ну вот.
- Только чем дольше мы здесь просидим, тем ещё больше ослабнем.
- А как вы кандалы снимите?
- Да хрен знает как! Мы пока так, просто говорим. Ключ от них как-то надо достать.
Сослан приподнялся и сел прямо на куче тряпья. Теперь он перестал казаться молчаливым и замкнутым.