Чеченец сразу ухмыльнулся, торжествующе и злорадно:
- Давай всё. Потом снимай бушлат и шапку.
- Щас, щас. Вот деньги, вот, - торопливо пояснил Алексей, наклоняясь и расстёгивая карман.
Бесконечно долго его правая рука тянулась к ножу. Легла на него, уверенно, властно. Твёрдая отполированная рукоять приятно захоло-дила ладонь.
- Чего ты копаешься, ишак! Резко давай, - глаза бандита жадно сверкали. - Время - деньги, - и чеченец, подмигнув лейтенанту, самодовольно заржал, чуть опустив пистолет.
Алексей моментально выхватил нож и коротким рывком бросился вперёд. Левой он схватил руку, держащую пистолет, за запястье и резко рванул её в сторону, а правую выбросил прямо. Раздался короткий глухой звук - лезвие пробило одежду и, разрезая волокна мышц, проникало всё глубже в упругую чужую плоть. Лейтенант несколько промахнулся и, вместо округлого живота, всадил нож чеченцу в пах по самую рукоятку.
Тот взревел так, что офицер, оставив оружие в ране, инстинктивно отскочил к вагону. Убивать человека ему приходилось впервые.
Выронив пистолет, бандит схватился обеими руками за промежность и, воя по-звериному, рухнул на перрон. Из раны фонтаном забила кровь, растекаясь вокруг тёмной густой лужей. Очевидно, лезвие задело паховую артерию. Чеченец перекатывался по асфальту и истошно орал, визжал, выл, не переставая. Его глаза исступлённо лезли из орбит, из перекошенного в нечеловеческом крике рта обильно вырывалась слюна.
Именно этот вопль и услыхал Ахмед - как раз в этот момент "гвардейцы" вели его в комендатуру.
Похолодев от жути, Алексей старался не смотреть на чеченца. Он шагнул вперёд, нагнулся и поднял пистолет. Оказалось, что он не был даже снят с предохранителя.
- Что, не ожидал, гад? - зло буркнул лейтенант.
Со стороны вокзала раздались возбуждённые крики, громкий, быстро приближающийся топот.
Лейтенант сунул пистолет в карман бушлата, вскочил в вагон, пробежал мимо перепуганного проводника и остановился только тогда, когда одним духом промчался через полсостава. Осмотрелся, прислушался. Поезд уже набирал ход - он отправился точно по расписанию. На станции не сразу поняли, что именно произошло. Алексея не видели, а раненый, истекающий кровью бандит, конечно, не мог им ничего объяснить.
Отерев рукавом пот со лба, Скворцов быстро пошёл через вагоны в конец состава. Чувствуя ещё жившее в его руке ощущение резкого удара ножом и короткого, упругого сопротивления человеческой плоти, вспоминая искажённое дикой гримасой лицо врага, он усмехался ошарашено, ошалело. С удивлением заметил, что держит в левой руке даже пакет с бутылкой и консервами, который он, вытаскивая нож, поставил на асфальт, а потом, машинально подобрал.
Едва только он добрался до своего вагона, как его сразу же кольнуло недоброе предчувствие. Большинство дверей в купе были здесь распахнуты настежь, и люди бестолково толпились в тамбуре, озираясь по сторонам растерянно и жалко. Слышались надрывные женские рыдания.
Алексей быстро вошёл в своё купе, щёлкнул выключателем - лампа вспыхнула тускло, едва-едва. И выругался громко, матерно.
Под ногами было скользко, противно - кровь смешалась с мочой, и подошвы его ботинок вязли в этой жиже. По всему столику была разбросана скудная еда, а на полу, прямо в луже валялся его пакет.
С нижней койки раздался хриплый стон, и лейтенант различил в полутьме лежащего ничком Сергея. Больше никого не было.
Его попутчик вдруг приподнялся на локте и, поддерживая рукой разбитую голову, слабым, сбивающимся голосом произнёс:
- Живой. А нас ограбили. Ты ушёл, и мы дверь…не закрыли. Думали, ты скоро вернёшься.
Сразу поняв, что произошло, лейтенант крепко выругался.
- Б..! И чего я вас не послушал!?
Он бормотал ещё что-то, но оправдания - глупые и лишние теперь - клокотали где-то внутри, вырываясь наружу лишь пустыми нелепыми словами.
Алексей замолчал и стоял так посреди залитого кровью купе, бестолково переминаясь с ноги на ногу.
- Ахмеда высадили. Увели куда-то. Вроде, в комендатуру. Меня вот оставили - я идти не мог. Забрали все деньги и вещи. Твои, вроде, тоже. Пистолетами по головам долбили, - тяжело дыша, говорил Сергей.
Лейтенант принёс горячей воды, выпросил у проводника йод и бинты, промыл раны Сергея и перевязал. Голова была рассечена в нескольких местах, но самой опасной казалась глубокая, сочащаяся сукровицей, вмятина в темени.
- Ты погоди, всё нормально будет, Серёга, - бормотал лейтенант. - Я сейчас, я мигом. Вот так.
Сергей стонал, когда офицер обрабатывал йодом голову.
- Терпи, терпи. Кости, слава богу, целы, - подбадривал он, хоть совсем и не был в этом уверен. - У меня, блин, и хуже бывало. Знаешь, моложе был - дрался часто. И дома у себя, и потом в училище. Там знаешь, у нас какие "махачи" бывали - с кастетами, с цепями, с арматурой.
Потом он тщательно вымыл пол в купе. Ещё раз сокрушённо покачал головой, выслушав подробный рассказ чуть оклемавшегося Сергея, громко изругал себя, пообещал доехать с ним до Москвы и там собственноручно дотащить его до больницы и только потом уже отправляться по своим служебным делам в Тулу.
- А ты-то как, покурил? - грустно улыбнувшись, спросил Сергей. - У тебя-то нормально всё?
- Покурил. Нормально, - буркнул Скворцов, отведя взгляд в сторону.
И ничего рассказывать не стал.
За окнами простиралась всё та же степь. Поезд продолжал свой путь через "свободную Ичкерию". Временами мрак озарялся пламенем костров, горевших вдоль железной дороги. В их багровом отблеске были видны десятки людей с баулами, тачками, велосипедами, мотоциклами, прицепами и даже грузовиками. Они ждали прохода товарных составов, чтобы остановить их и выпотрошить дочиста.
В Наурской Алексей сам запер дверь и сидел, готовый ко всему, держа снятый с предохранителя пистолет наготове. Загодя, зайдя в туалет, он вытащил обойму, тщательно её осмотрел, убедившись, что все патроны на месте и, вставляя обратно, удовлетворённо клацнул затвором.
- Ладно, с-суки. Суньтесь только, - скрипнул зубами он.
Никто не сунулся. В Наурской стояли спокойно.
В дороге выяснилось, что в Гудермесе чеченцы ограбили полпоезда. Пожилую русскую тётку, не желавшую снимать золотую цепочку и обручальное кольцо, со злым и весёлым гоготом расстреляли из автомата. Двоих молодых парней сняли с поезда под предлогом установления личностей в комендатуре и проверки на причастность к "российским спецслужбам". Впрочем, до комендатуры их так и не довели..
Алексей был задумчив и мрачен. Он старательно менял повязки на голове Сергея и выходил на станциях покупать ему лекарств. Когда на вторую ночь поезд, набрав бешеную скорость, нёсся к Москве, Алексей долго сидел на своей койке в темноте, смотрел на мелькавшие за окном едва различимые силуэты елей и берёз и, вспоминая произошедшее, зло матерился вполголоса.
Был ноябрь 1992-го года.
Санкт-Петербург, октябрь - ноябрь 2005 г.
Исправлено и дополнено в мае, декабре 2009 г.
Закованные в цепи
(повесть)
I
Злой мартовский ветер бесновался вовсю. Ураганной силы норд-ост поднялся под утро, вырвавшись как всегда, внезапно, точно из мешка. Он пригибал к земле деревья, повалив иные совсем, крутил в воздухе сухие листья, куски картона, целлофановые пакеты и прочий мусор.
Люди на улицах прятали носы в воротники курток, нагибали головы, сутулились. Ветер яростно бил им в лицо.
В это утро Николай вышел из дома и быстро направился к уличному перекрёстку. Он был молодым человеком 25 лет, высоким, худощавым, тонкокостным, с белесой кожей лица и широкими, глубоко сидящими серыми глазами. Ветер неприятно трепал волосы, бил внахлёст по лицу, заставляя прижимать подбородок к груди и болезненно щуриться. Поёживаясь от холода, подняв плечи и утопив ладони в рукавах, он шагал быстрой подпрыгивающей походкой через дворы.
Они были пустынны. Обитатели этих серых двух- и трёхэтажных ветхих построек либо уже разошлись по своим делам, либо, испугавшись урагана, предпочитали отсиживаться в квартирах. Даже свора здешних собак, вечно рыскающих по всей округе, куда-то исчезла.
Чтобы срезать угол и выйти к перекрёстку напрямик, Николай быстро прошмыгнул через пару дворов, но вдруг остановился. Поперёк дороги, преграждая путь, лежал молодой пирамидальный тополь, поваленный ураганом. Его вывороченные из земли корявые корни с налипшими на них комьями безобразно торчали во все стороны. Их трепал ветер.
Николай, поглядев пару секунд на поваленное дерево, тихо вздохнул и обошёл его аккуратно. Он вспомнил с тоской, как лет пять назад в этом дворе сажали молодые тополя. Но в первое же лето почти всех их - тогда ещё тонкие, хилые деревца - переломали местные подростки, и этот, упавший сегодня, был последним, уцелевшим до сих пор каким-то чудом. Совершенно облысевший двор теперь выглядел пустым, пыльным.
Для того, чтобы выйти к оживлённому перекрёстку, Николаю надо было миновать ещё один двор. Он с детства не любил его. В нём вечно собирались целыми табунами молодые, пышущие силой горцы - его сверстники. Николай, выглядевший на их фоне слабосильным и хилым, старался здесь не появляться. Те громко гоготали, потешаясь над его беспомощностью, корчили рожи, давали обидные прозвища: "Косточка" или "Глист". Он жалостливо втягивал голову в плечи, убегал. Но те всё равно подлавливали его у дома - крепкие, темноволосые, с уже пробивающимся чёрным пушком на подбородках. Давали пинки, отвешивали звонкие оплеухи, замахивались крепкими литыми кулаками.