Всякий клоп живуч и вонюч. В жизненных ситуациях Фытов увертлив – сказалась школа отца; язык у него дипломатически подвешен, умеет "подъехать", но что особенно ему удается, так сделать кому-нибудь пакость.
В детстве он любил пускать кораблики и не любил, когда его парусную игрушку обгонял чей-то парусник. Васька кричал, топал ногами и сбивал чужие суденышки камнями.
Подросши, любил смотреть фильмы про войну, где строчат пулеметы, бьют пушки и, раздирая сталью гусениц прошнурованную корнями землю, мчатся танки.
Фытову нравятся военная форма фашистов, особенно офицерская: она вызывающе красивая и возвеличивает высокообразованную культуру Германии, и ее передовые технологии.
Васька с интересом наблюдает за поведением мужиков, одетых в черное пальто с белой повязкой на рукаве и немецкой винтовкой на плече. Житуха у них веселая, ни один день у полицаев без самогона не обходится. И полная свобода карательных действий над земляками.
Фашисты без них, как без рук: кто, как не они, лучше знают местных людей. Они указывают на коммунистов, активистов, передовиков социалистической жизни.
Предательство Родины, по нравственному понятию Фытова, грехопадением не считается. Он рассуждает по-своему: "Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше", ведь человек создан для жизни и продления ее в поколениях.
Васька в политику не лезет, для него любая Родина, любая власть приемлема: было бы жранье, водка, курево и свобода действий.
…Андрею, получившему психологический удар, было не весело. Был бы он женщиной, источилась бы его печаль слезами, а добрый вестник – ветер разогнал бы над ним сгустившиеся тучи. Но Соколов не плакал, понимая, что в борьбе за правое дело случаются нервные издержки.
Егерю часто приходят воспоминания о прошедших годах его артистической жизни.
Много раз он задавал себе негласный вопрос: "Правильный ли он сделал шаг, оставив музыкальный театр, поменяв его сценический свет спектаклей и аплодисменты на борьбу с нарушителями и браконьерами, уничтожающими природу".
Еще обучаясь в музыкальных классах, Андрей постигал образование не только по спецкурсу, но и науке человечности. Этой праведной дорогой его вела педагог Софья Михайловна, она как мать формировала в своем ученике отношение к добру и чести, культуре, восхищению духовными ценностями, ответственности за свой труд.
"Ничего, разберемся", – успокаивал себя егерь.
Он решил навестить знакомых лесорубов, самому расспросить о факте кражи.
Андрей шел лесной тропой, привычно глядя на окружающую природу; беспокойно стучало сердце, а в голове возникали знакомые строки поэта:
Куда не обращаю взор
Везде синеет мрачный бор
И день, права свои утратил.
В глухой дали стучит топор,
Вблизи стучит вертлявый дятел.
У ног гниет столетний лом.
Гранит чернеет и за пнем
Прижался заяц серебристый.
А на сосне, поросшей мхом,
Мелькает белки хвост пушистый.
У лесорубов обед. Тракторист Иван заглушил мотор, и над порубочной делянкой воцарилась тишина. Куда ни глянь, всюду пни поверженных деревьев.
Как всегда, бригада собралась на приготовленных для трапезы специально распиленных чурбаках-сидениях.
– Нина, – кричит мадам Люси работнице, находящейся на некотором удалении. – Принеси и мне сумку!
– Все, что ли собрались? – глянув на окружающих, спросил Митрофан.
– Саньки Зубатова нету, – ответил помощник Гурьев.
– Вечно этот баламут куда-то пропадает, – бурчит вальщик Чураков.
Аппетит у всех хороший. Кто-то шмат сала жует: кто-то, держа на коленях в спичечном коробке соль, шелушит скорлупу яиц.
Пришел мастер леса Лопатин, сел на свой чурбак, открыл сумку с едой, зашуршал газетными свертками.
– Вон, Санька-то идет с берестой для костра, – указала рукой тетя Нина.
Санька на ногу скорый, подошел и, вытянув руку для доброго пожелания, выкрикнул:
– Всем ж, о, п, а!
На него посмотрели исподлобья с брезгливостью.
– Тебя, баламут, в школе не учили культуре?
– Учили, я и сказал культурно, так в старину говорили купцы и бояре, опоздавшие на праздник. Войдет, бывало, такой в помещение, снимет шапку, шубу, повернется лицом к жрущим и кричит: "Ж,О,П,А!", то есть "желаю обществу приятного аппетита!" Все в пределах культуры, – оправдывался Сашка.
– Мы рабочий класс, а не купцы. Больше так не говори, – предупредил широкоплечий Митрофан.
– Баламут ты, Зубатов. Вот, когда женишься и скажешь так жене, то не получишь от нее самого интересного, – проворчала Люси.
– Холостым быть лучше: "И свобода нас встретит радостно у входа!" – Слышала такое, мадам Люси?
– У входа в магазин, что ли? – хохотнула Люси.
– У тебя только вино на уме, – съязвил Санька, – но в жизни есть моменты поинтереснее.
– Это, какие ж такие? – завелась Люси.
Санька Зубатов вытащил газету и стал листать, не читая.
Митрофан спрашивает:
– Свежая?
– Свежая-свежая, – подтверждает Санек, – и падает свежее.
– Это ты про что… Чего падает свежее? Откуда? – интересуется бригада.
– Откуда-откуда – с самолета падает на деревню!
– Ты это. Не темни, давай толком объясни, – по-командирски требует мастер.
Вокзал
Гостиница
Памятник 1000-летие России
Грановитая палата
Кремль
Кинотеатр
Покровский собор (его называют еще храмом Василия)
Софийский собор
Ресторан "Детинец"
Зал ресторана "Детинец"
Храм Александра Невского
Новгородский театр
Церковь Покрова Пресвятой Богородицы
– Ну, в общем, дело такое: один мужик написал жалобу министру аэрофлота, что каждый день в полдень высоко в небе пролетает над его домом большой самолет белого цвета, номеров не видно, и каждый раз в это время из него сбрасывают бумажки с фекалиями. Одна такая попала Витьке Бобкову на глаза, он красил крышу на сельсовете, чуть не упал вниз. "У меня к вам просьба, – писал мужик, – нельзя ли эти листочки сбрасывать чуть позже, над лесом, там людей нет, одни медведи бродят."
– Вот те на-а, – всполошилась тетя Нина, – а я на крыше летом грибы сушу, а осенью калину вялю.
– Да не может того быть, чтобы так авиация на голову оправлялась!
– Ну и правильно делают. Им, летчикам, видно все – ты так и знай, – сострил Санька Зубатов, глянув на мастера Лопатина.
Семен Иванович почесал затылок, пустился в рассуждения:
– Я на самолетах не летал, но это на правду похоже. Я на поездах ездил и всякий раз перед станцией туалет закрывали, а на пароходе так там туалет открыт все время, делай, что хочешь, и все падает в реку. А что касаемо самолета, дак почто лишний груз вести до следующего города. Вот и летят одиночные листовки на голову.
– Хоть бы одна такая упала на нос нашему начальнику, – шепнула Люси подруге Нине, – и, обращаясь к Зубатову, попросила, – Санек, дай эту газетку почитать?
– Не могу, мамка еще не читала, – скривился усмешкой Зубатов, – а хотите, я вам анекдот расскажу?
– Валяй, – отвечал сытый тракторист Иван, растянувшись на бревне.
– Дело было на даче, – начал Санька, – сосед соседа спрашивает: "Почему твои жена и теща окрашивают волосы в разные цвета?" "Чтобы знать, чей это волос в супе плавает!" – отвечал сосед.
– Баламут ты, Санька! – возмущался Митрофан, – опять ты во время еды про это!
Санька, обидевшись, уставил взор туда, где над лесом кружило воронье.