В первый момент я не узнал себя на рисунке, потому что ракурс был такой, в котором невозможно увидеть себя в зеркале. В следующее мгновенье я узнал свои черты. Да это без сомнения был я. Но… не совсем я. С рисунка на меня смотрело лицо философа, которому можно было дать на вид лет пятьдесят, но при этом все черты этого лица были определенно моими. И на этом лице было выражение мудрой, сосредоточенной печали, понимания жизни и как бы усталости от нее. Какими художественными средствами Ольга этого добилась, я не могу сказать, потому что я не художник.
Портрет этот я бережно храню до сих пор, и надеюсь со временем стать похожим на него. В какой-то мере этот портрет, это выражение, для меня - точка отсчета. Мистическое слияние началось. Ведь Ольга ничего не знала про принцип жирового тела, да что там - она вообще меня не знала! Не знала, но почувствовала каким-то непонятным потрясающим чутьем, и сразу безошибочно ухватила главную идею моей жизни и сумела отразить ее в рисунке столь пикантно и оригинально за каких-нибудь полчаса.
Я посмотрел на свой портрет и покачал головой: "Да, Олечка, вам палец в рот не клади!". Ольга посмотрела мне в глаза увлажнившимся взглядом: "Алешенька, за эту работу я расчитываю получить от Вас не только ваш палец! Вы меня понимаете? Скажите, Вы когда нибудь чувствовали настоящую тоску? А вас когда-нибудь держали подолгу взаперти? Нет, Вы меня не понимаете, я вижу по глазам. А Вы вообще хорошо понимаете женщин? Мне кажется, что ни капельки! Но это ничего, я вас сейчас научу." Последние слова Ольга не проговорила, а почти прошептала сквозь неопределенную, влекущую улыбку, медленно и сладострастно, глубоким, воркующим шепотом, таким же глубоким, как ее взгляд.
Этот шепот прозвучал для меня как зов, как сигнал. Я словно лунатик пошел к Ольге навстречу и раскрыл руки чтобы ее обнять. Я не успел сомкнуть свои объятия, потому что Ольга слегка уперлась мне руками в грудь, не давая себя обнять:
- Подождите, Алешенька, вы забыли постелить нашу постель. Я хочу, чтобы вы меня уложили в постель, а не на казенный диван. Я рванулся к шкафу, чтобы схватить простыню, но Ольга повисла у меня на руке и спросила:
- Алеша, вы куда-то торопитесь? Может быть, мне уйти?
- Нет, что ты, Оля! - испугался я.
- Тогда не суетитесь, пожалуйста! Я не люблю, когда такие большие мужчины так суетятся. Ольга прильнула ко мне, и поцеловала меня мягко и нежно, а затем неожиданно слегка прикусила мне верхнюю губу и выскользнула из моих рук:
- Стелите простынку, а я заправлю одеяло в пододеяльник - деловито сказала Ольга. Мюпсик умел обворожительно смотреть, нежно целовать и наносить тонкие, деликатные укусы.
Я изо всех сил заставлял себя не спешить и чувствовал свое прерывистое дыхание. А Ольга напротив, умиротворенно возилась с постелью, любовно взбивая безобразный клочковатый ком казенной подушки и расправляя на ней наволочку. Наконец, постель была постелена, Ольга подошла ко мне и стала мелкими, отточенными движениями одной руки расстегивать пуговицы на моем халате сверху вниз, одновременно расстегиваясь сама другой рукой. Ольга несильно распахнула свой халат, и я увидел, что на ней нет трусиков. Значит, она все расчитала заранее. Затем она расстегнула мои джинсы, и я несколько смущенно сбросил их вниз к ногам и переступил через них. Ольга проделала то же самое с моими плавками, заставив меня переступить еще раз, а затем, распахнув мой халат и рубашку, она крепко прижалась ко мне всем телом. Соприкосновение нашей кожи из-под одежды чувствовалось остро, немножко по-воровски и намекало на что-то еще, гораздо более острое и волнующее.
Ольгины руки взяли мои руки и повлекли их вниз, она положила мои руки себе на ягодицы:
- Алеша, приподнимите меня, я хочу чувствовать Вас внутри! Я приподнял Ольгу руками за ягодицы, опираясь своей поясницей об массивный стол, она слегка развела ноги, и я почувствовал, как она поймав между бедер моего утенка, медленно и сладостно погружает его в свою плоть. Почувствовав меня внутри себя, Ольга вдруг откинулась назад и посмотрела мне в глаза торжествующим взглядом победительницы, чуть насмешливо и иронично, а затем глаза ее закрылись, она глухо застонала, и вместе со стоном тело ее пронизала такая судорога, что вместе с ней вздрогнул и я, и при этом мне неожиданно вспомнился больной Янчов.
Ольга крепко обхватила меня за шею и за плечи обеими руками, сильно прижалась ко мне своей упругой грудью с твердыми сосками, которые приятно щекотали мне кожу груди, впилась в мой рот глубоким хищным поцелуем и стала ритмично и глубоко работать бедрами. Гамма получаемых мной ощущений была такова, что я понял, что все отношения с женским полом, которые я имел до сих пор, можно считать недействительными. Действительной, реальной женщиной была только Ольга, которая превратилась в маленький живой ураган, и я находился в центре, внутри этого урагана.
Неожиданно ураган сменился полным штилем, Ольга обмякла, разжала объятия и глубоко, но ровно и легко дыша, сползла с меня и встала на пол. На лбу ее обозначилась вертикальная морщинка между бровей, рот был влажен и полуоткрыт. Ольга рывком сбросила свой халат и знаком показала мне сделать то же самое. Затем Ольга улеглась на постель, увлекая меня за собой. В перерыве между серией поцелуев Ольга сказала:
- Алешенька, вот теперь мне понадобится ваш пальчик. Она взяла мою руку и потянула ее, поместив ее у себя между бедер. Она удивительно мягко и точно показывала своими пальцами тот путь, который должен был проделать мой палец, в результате чего он оказался глубоко внутри. Там внутри, в принципе, было все то же самое, что я нащупывал там при пальцевом обследовании женщин на цикле по гинекологии. Но тогда на моей руке была грубая резиновая перчатка, и я не чувствовал ничего, а сейчас ощущения живой, влажной, горячей вибрирующей плоти, в которую был погружен мой палец, волновали меня почти также сильно, как когда там был предназначенный для этого орган.
Ольга крепче обхватила бедрами мою руку, прижимая ее своей, и поцеловала меня сперва нежно и мягко, а затем жестким свирепым поцелуем, а вокруг пальца вновь начал бушевать живой ураган из Ольгиной плоти. Другой рукой Ольга гладила и ласкала моего утенка, низ живота и промежность, и ее быстрые нежные пальцы совершали разнообразные и совершенно бесстыдные движения, и от прикосновений этих бесстыдных пальцев, то сладких, то острых, по всему моему телу разливалось такое же бесстыдное, утробное, животное удовольствие, которого я пожалуй раньше никогда не испытывал за всю жизнь. В какой-то момент Ольга сделала резкий глубокий вдох, сильно развела бедра и вновь со стоном погрузила меня в себя. Сквозь стон Ольга произнесла:
- Теперь надо сильно, очень сильно! Алеша, будьте мужчиной, сильным мужчиной! Сделайте это свирепо и решительно!
Я глубоко вздохнул и начал неистово работать тазом, Ольга возвращала мои движения с той же бешеной силой. В какой-то момент я почувствовал, что Ольга дышит в такт нашим возвратно-поступательным движениям, я прижался к ее лицу, впился губами в ее рот, глубоко погрузив язык Ольге между зубами, и задышал носом, синхронно с ней. Дышать сразу стало намного легче и приятней, наше дыхание слилось, и было ощущение, что наши тела тоже полностью слились, и я перестал отличать, где Ольгино тело, а где мое. Так продолжалось еще какое-то время, во все возрастающем темпе, и неожиданно мой глубоко погруженный в Ольгу утенок почувствовал, что влажный жар в недрах ее тела вдруг сменился на удивительную, потрясающе приятную прохладу, и одновременно Ольгино тело все завибрировало мелкой, сладостной дрожью, а вслед за этим я услышал свой собственный стон, меня спеленала судорога, и началось пульсирующее семяизвержение, такое сильное, что его каждый удар я чувствовал как выстрел. Ольга со сдавленным криком извернулась как змея, набросилась на моего утенка ртом, так что он оказался глубоко внутри, чуть ли не около горла, нежно взяла рукой мою мошонку, слегка сжала ее и сделала несколько резких судорожных глотков. С каждым своим выстрелом и ее глотком я извергал из себя океаны нежности и наслаждения. Наконец, мой утенок отдал все до последней капли, и мы улеглись на постели рядом, с сильно и часто бьющимися сердцами, все еще тяжело, возбужденно дыша и нервно, а потом все более спокойно и нежно лаская друг друга.
Через какое-то время наши сердца умерили свой неистовый бег, дыхание успокоилось, и наши горячие тела тоже немного остыли. Мы лежали молча, спокойно и отрешенно. Я неожиданно почувствовал себя как в далеком детстве, как будто родители только что положили меня в кроватку, взяв перед этим на руки и приласкав. Все лишнее, тягостное, раздражающее ушло из моего внутреннего мира, мне казалось, что он вдруг странно уменьшился, что все тяжелое и враждебное, что произошло со мной за эти годы, произошло вовсе не со мной, а с кем-то еще. Исчез тяжелый внутренний камень, который я носил в своей душе много лет, уже почти и не ощущая его тяжести из-за этой многолетней привычки. Каким-то непостижимым образом я знал, что этот камень обязательно вернется на положенное место, и вернется очень скоро, но в этот момент я не хотел об этом думать и наслаждался только чудесным ощущением покоя и умиротворенности. Судя по Ольгиному выражению лица, она переживала то же самое. Так прошло минут десять.
- Алексей Валерьевич - негромкий, чуть-чуть сипловатый Ольгин голос неожиданно разорвал окутавшую нас тишину - Я вижу, вам сейчас хорошо со мной, но скоро вы меня проводите в отделение, умоетесь, придете в себя, и наверняка будете думать, что я ужасно испорченная дама. Соблазнила молодого врача. Можно сказать, почти изнасиловала. К вечеру вы будете думать, что я - нимфоманка и монстр и начнете меня бояться. Ведь правда, я права?
- Нет, Оленька, я так думать не буду - твердо сказал я.