- Ты будешь почётным гостем. Но прежде чем мы спустимся в селение, ты должен узнать ещё кое-что. У нас с тобой есть несколько часов, и это время мы должны использовать…
Он налил коричневый напиток в стакан из стекольной мастерской. Я сделал осторожный глоток, и старый моряк продолжал:
- Таким образом праздник Джокера бывает в конце каждого прошедшего года - или, если тебе угодно, в начале наступившего. Но только каждый четвёртый год раскладывается пасьянс…
- Пасьянс?
- Да, мы раскладываем пасьянс каждый четвёртый год. Это и есть большая Игра Джокера.
- Боюсь, я не совсем тебя понимаю.
Фроде кашлянул.
- Я уже несколько раз говорил, что, пока я жил на острове один, мне нужно было чем-то заполнить время. Случалось, я медленно раскладывал карты и делал вид, будто каждая карта произносит свою фразу. Я пытался их все запомнить. Когда я наконец запоминал, что говорит каждая карта, начиналась следующая часть моей игры. Теперь я пытался разложить карты в таком порядке, чтобы фразы получили единый смысл. Иногда у меня таким образом получался своего рода рассказ, состоящий из фраз, которые карты "придумали" независимо друг от друга.
- Это и есть Игра Джокера?
- Как сказать, это был своего рода пасьянс, которым я заполнял своё одиночество. Но в то же время это было и началом большой Игры Джокера, которая проводится в День Джокера каждый четвёртый год.
- Расскажи подробнее!
- В течение каждого четырёхлетнего периода каждый из пятидесяти двух карликов должен придумать одну фразу. Может, это звучит и странно, но вспомни, что они думают очень медленно. Кроме того, эти фразы нужно запомнить, а помнить целую фразу день за днём - не такая простая задача для карлика, у которого почти нет мозгов.
- И потом они говорят свои фразы на празднике Джокера?
- Совершенно верно. Но это только первая часть игры. Потом наступает очередь Джокера. Сам он не придумывает никаких фраз, но пока их произносят другие, он сидит на возвышении и делает записи. В течение праздника он должен выстроить эти фразы в такой последовательности, чтобы они образовали смысловое единство. Он должен выстроить в этой последовательности всех карликов… а они - повторить каждый свою фразу, но теперь каждая фраза будет являться частицей одной сказки.
- Хитро придумано, - заметил я.
- Согласен, но иногда это даёт поразительные результаты.
- Что ты имеешь в виду?
- Можно подумать, что всё происходящее Джокер, в силу своих способностей, пытается создать из того, что прежде было хаосом. Ведь фигуры придумывали свои фразы совершенно независимо друг от друга.
- И что?
- Но выглядит всё так, будто это единое целое - сказка или рассказ, не знаю, как назвать, - существовало и раньше.
- Неужели такое возможно?
- Кто знает. Но если так, то эти пятьдесят два карлика являются чем-то другим - совершенно другим, - а не просто пятьюдесятью двумя личностями. Тогда, значит, их связывают невидимые нити. Потому что я рассказал ещё не всё.
- Продолжай!
- Когда я первое время на острове играл с картами, я пытался гадать на них. Конечно, это была всего лишь игра. Но я думал, что это могло бы быть и правдой. Ведь в портах, в которых я побывал, я часто слышал рассказы моряков, что карты умеют предсказывать будущее. И действительно… как раз перед тем, как на острове появились Валет Треф и Король Червей, именно они, эти карты, стали занимать главное положение в пасьянсах, которые я раскладывал.
- Да, странно.
- Я не думал об этом, когда мы начали отмечать День Джокера, после того как все фигуры были уже в сборе. Но знаешь, какими были самые последние фразы в сказке на предыдущем празднике Джокера?
- Нет, конечно, откуда мне знать?
- А вот послушай: "Молодой моряк придёт в селение в последний день Короля Пик. Моряк разгадает загадку стеклянного валета. Старый Мастер получит важное сообщение с родины".
- Да-а… это странно.
- Четыре года я не вспоминал об этих словах. Но когда ты появился в селении вчера - вечером того дня, который был последним днём недели, месяца и года Короля Пик, это старое предсказание всплыло в моей памяти. Можно сказать, что тебя здесь ждали, моряк…
Мне в голову пришла неожиданная мысль.
- "Старый Мастер получит важное сообщение с родины", - повторил я. - Ты хочешь сказать?..
Фроде впился в меня взглядом.
- Ты, кажется, говорил, что её звали Стине? - спросил я.
Старик кивнул.
- Из Любека?
Он снова кивнул.
- Моего отца звали Отто. Он рос безотцовщиной, но его мать тоже звали Стине. Она умерла несколько лет тому назад.
- В Германии это весьма распространённое имя.
- Да, конечно… Отец, как тогда говорили, был "незаконным ребёнком", потому что бабушка никогда не была замужем… Она… она была обручена с одним моряком, который не вернулся из плавания. Когда они виделись в последний раз, ни она, ни он не знали, что она уже беременна… Тогда ходило много сплетен. Люди всегда судачат о случайных связях с моряками, которые исчезают, когда надо выполнить свой долг.
- Гм… Когда родился твой отец, мой мальчик?
- Я…
- Отвечай! Когда он родился?
- Он родился в Любеке восьмого мая тысяча семьсот девяносто первого года, больше чем пятьдесят один год назад.
- А тот "моряк", он был сыном стеклодува?
- Этого я не знаю. Бабушка о нём почти ничего не рассказывала. Может, из-за всех тех сплетен. Единственное, что она постоянно говорила нам, детям, что он, когда его шхуна покидала Любек, поднялся высоко на мачту, чтобы помахать ей на прощание. Он упал с мачты и сломал руку. Она всегда улыбалась, рассказывая об этом, словно всё это было проделано в её честь.
Старик долго сидел и молча смотрел на селение.
- Эта рука гораздо ближе, чем ты думаешь, - проговорил он наконец.
С этими словами он закатал рукав куртки и показал мне на руке старый шрам.
- Дедушка! - воскликнул я, обнял его и крепко прижал к себе.
- Сынок, - сказал он и зарыдал, уткнувшись лицом мне в шею. - Сынок… сынок…"
ТРОЙКА БУБЁН
…её притянуло сюда собственное отражение…
Вот и в книжке-коврижке тоже появилось что-то вроде родового проклятия. Мне показалось, что его становится многовато.
Мы остановились и поели в придорожном кафе. Нас посадили за длинный стол под кронами развесистых деревьев. Вокруг кафе на бескрайних плантациях росли пышные апельсиновые деревья.
Мы заказали мясо на вертеле и греческий салат с козьим сыром. Когда мы перешли к десерту, я начал рассказывать папашке о календаре, по которому жили на загадочном острове. Само собой, я не мог объяснить ему, откуда я это взял, и потому был вынужден сказать, что придумал сам, скучая на заднем сиденье.
Папашка онемел от удивления. А потом стал что-то считать, царапая ручкой на бумажной салфетке.
- Пятьдесят две карты превратились в пятьдесят две недели. И вместе они составили триста шестьдесят четыре дня. Всё верно. А тринадцать месяцев по двадцать восемь дней тоже составляют триста шестьдесят четыре дня. В обоих случаях у нас остаётся по одному лишнему дню…
- И это День Джокера, - сказал я.
- Вот это да!
Папашка долго смотрел на апельсиновые деревья.
- Ханс Томас, когда ты родился? - спросил он наконец.
Я не понял, к чему он клонит.
- Двадцать девятого февраля тысяча девятьсот семьдесят второго года, - ответил я.
- А что это за день?
И тут только до меня дошло: я родился в високосный год. Если следовать календарю таинственного острова, это был День Джокера. Почему это не пришло мне в голову, когда я читал книжку?
- День Джокера! - ответил я.
- Вот именно!
- Думаешь, это потому, что я сын джокера или, думаешь, что я сам джокер? - спросил я.
Папашка серьёзно глянул на меня.
- И то и другое, конечно. Мой сын не мог родиться в другой день. Поэтому ты и родился в День Джокера. Такое бывает.
У меня не было уверенности, что ему это нравится. Что-то в его голосе заставило меня подумать, что он испугался, как бы я в качестве джокера не отбил у него хлеб.
Во всяком случае, он поспешил вернуться к календарю.
- Так ты это только теперь придумал? - снова спросил он. - Ничего себе! Каждая неделя получает свою карту, каждый месяц получает своё число от туза до короля. И каждое время года получает одну из четырёх мастей. А вот ты, Ханс Томас, можешь получить патент. Насколько я знаю, у нас до сих пор нет приемлемого календаря для бриджа.
Он хмыкнул над чашкой кофе. Потом продолжал:
- Сначала люди пользовались юлианским календарём, потом перешли на грегорианский. Наверное, пришло время перейти на новый.
Видно было, что вся эта выдумка с календарём занимает его гораздо больше, чем меня. Он стал что-то лихорадочно подсчитывать на бумажной салфетке.
Вскоре он глянул на меня с лукавым джокерским блеском в глазах.
- Но это ещё не всё… - сказал он.
Я с удивлением поднял на него глаза.