И продолжает Андрей: а что приобретают те, кто Бог или церковь, как хотите это, что я в виду имею ныне, называйте, выиграет, помимо одиночества, вследствие исключения его полного, что; и ответа не дожидаясь, ибо не в этом ещё вопрос: ведь остальные пусть в глупости пребудут, как вам полагать удобно, прозябают пусть в ней, зато они в этой глупости поддержку друг другу оказывают и чувствуют себя как дома вполне по всему миру, в то время как вы, чуть тут запнулся Андрей; ничего вообще не получают взамен обещаний пустых; да, добавляет отец Георгий согласно, хотя то согласие далеко не окончательно, и это видно тут же стало: ничего, кроме обещаний пустых они не получают, пожалуй ничего, кроме пустоты и Бога; но уж мне-то об этом заливать не следует, хватит, уж я-то правду всю знаю, меня на этом не проведёшь, свойски замечает Андрей, и в это время бодрость его пика достигает, и орган его, желание до того лишь смутно весьма ощущавший, с мягким стуком ныне, которого никто на свете не слышал, со стуком, похожим на тройное мамамарфа, до предела наливается, и ткани джинсовой касается, и хорошо, что джинсы такие особые в твердости своей, что ничего из этой метаморфозы окружающим не видать, такого вот волшебника не понаблюдать, и понятное дело, отец Георгий здесь не исключение, а весьма и вполне правило даже, да и кто же в здравом уме, видя такую вот беседу, заподозрит собеседника в возбуждении, ведь это только о себе мы полагаем, что во время беседы можем ещё великое множество вещей зараз делать: как Цезарь, к примеру, а другие. собеседники наши, для нас обычно предстают этакими особями, которые могут лишь на предмете разговора концентрироваться, а ежели и ещё на чём могут, то уж права сейчас на это никакого не имеют, если только нас к досаде особой тем самым обратить не желают; вот и отец Георгий вряд ли здесь исключением оказался, однако же, и это Андрей уже про себя тогда отметил, и будет ещё бесчисленное множество раз с ужасом вспоминать впоследствии, и вовсе не потому, что отец Георгий мёртвый с ним общался, здесь как раз бояться нечего, галлюцинация, что с неё взять, а как раз потому, что мёртвый оказался не таким уж и мёртвым, будет вспоминать, как отец Георгий взгляд свой на Андрея перевёл в миг этот, затем как-то отстранённо глаза свои пустоватые в отрешённости неземной опустил на то место, где у джинсов замок имеется и ремень застёгивается, и почудилась Андрею лёгкая ироническая улыбка, краешки губ священнических озарившая на миг лишь, и вновь исчезает она, когда тут же глаза отца Георгия по глазам Андрея скользнули, и к окну вновь обратились; и с чего это именно тебе, Андрей, про Бога известно так хорошо, спрашивает прежним тоном отец Георгий, и точнее даже, пусть это твой секрет с Богом будет, откуда же способностью обзавестись откровения сказывать, даже ежели их получаешь, этому никто не учит, даже Господь, он просто является и всё, а дальше уж сам, и потому неизвестно на радость он явился или нет, вот и говорит Христос, чтобы не заботились мы что говорить, ибо дано будет нам, что сказать, но ты мне лучше расскажи, что ты о Нём теперь знаешь; и вопрос этот звучал как-то странно, сокровенно чересчур что ли, подумалось Андрею только, что люди остальные так не спрашивают у людей остальных ничего, хотя могли бы, и это весьма, может, даже и лучше было бы, но теперь ничего Андрею не остаётся, как лишь издевательство некоторое со стороны отца Георгия в этом вопросе усматривать, и усматривает он его, и только его однго, что из ответа его сквозит: не знаю я ничего о Боге, и поэтому из нашего рассмотрения исключаю его; хорошо, хорошо, соглашается отец Георгий чрезвычайно поспешно, лишь бы Он тебя и меня из Своего так же вот не, и, к тому же, ежели его исключить, так то и действительно почитай что пустота одна остается, вот-вот, оживляется Андрей, правоту свою ощущая впервые в полную силу и победу скорую, чувствами Гектора пред Ахиллом наполняясь, когда Ахилл копьё первый раз в него метнул, но Гектор успел уклониться и не видел, как Афина, незримой сделавшись, копьё то же самое вновь в Ахилла руки предала, отчаялся бы Гектор, узрев как боги негласно его сопернику помогают, и сам бы себя мог пронзить от отчаяния этого, хотя не пронзил, но тут отец Георгий говорит, что пустота остаётся и для тех, кто к церкви приобщён, коли Бога исключить хотя бы в мыслях, и для тех, кто своими силами прожить стремится, ибо без воли Господа ни один волос не падёт ни с чьей головы, а то, что к лысым это не относится, и они могут воли Господа избежать, то вопрос казуистики пошиба низкого весьма; но зато те вместе, а этот в одиночестве, упорствует юноша с именем апостольским так, что впору его Фомой переименовывать из Андреев: но это не так, они так же легко друг другу помогают, как и пожирают друг друга без сожаления любого, тут же возражает отец Георгий весьма уже оживлённее, если к нему это слово теперь можно хоть в каком виде отнести, что тоже весьма условно, и мы это понимаем, а Андрей нет, так, будто отцу Георгию известно, что сейчас часть ритуальная уже к концу близится и время для существенного деяния наступает, и тогда выходит, что только приближение к завершению сил придаёт жизненных, но Андрей и в самом деле не выдерживает, и то, что до этого уже раз про себя проговорил, теперь вслух провозглашает с негодованием, что не пристало священнику речи такие вести, на что отец Георгий с той же, ранее лишь промелькнувшей, а теперь с весьма уже задержавшейся улыбкой замечает, что, вот, Андрей, второй раз ты уже знаешь, что я делаю неправильно, но тогда укажи так же на правильное мне, на что Андрей про себя удивляется, насчёт раза второго видимо, думается ему, я в первый раз всё же вслух что ли сказал то, что не следует, а вслух при этом говорит, что не знает он как священникам надобно поступать, говорить с прихожанами то есть; почтительно, наверное, уже открыто усмехается отец Георгий, но ведь ты к приходу не принадлежишь, замечает священник: нет не принадлежу, с чувством превосходства некоторого Андрей ответствует, но мог бы, ежели вы бы меня убедить сумели бы и склонить к тому, что уж точно иным, нежели нынешний ваш, тоном делаться должно; это что же, Андрей, ты полагаешь, будто Бог перед тобою как курица в супермаркете должен разлагаться, да так красиво, чтобы ты Его другим продуктам предпочесть смог, ориентируясь на аппетиты сиюминутные; становится тут Андрею немного жутко; и впервые он понимает, что сидит один на один в безлюдном месте с человеком, себя за священника выдающим, и которого все остальные за такового почитают, но как есть безумным, и ведущим себя потому сейчас не подобающим священника статусу образом, но жуть от слов этих непонятная куда более, чем от какой-то там опасности иллюзорной, сквозит эта жуть, хотя окна закрыты, ибо на улице достаточно прохладно уже, и говорит Андрей: а почему бы и нет, ежели мы Бога из рассмотрения исключили и вы со мною согласились, так и выходит, что церковь производить должна продукт качественный, а поскольку мир ныне капиталистический донельзя, то, в условиях конкуренции жёсткой, извольте, говорит так Андрей, и сам в окно смотрит, куда отец Георгий также взгляд свой направляет, а за окном в свете фар кот серый в полоску чёрную сидит, умывается, может и кошка, но скорее всего кот всё же, и хоть бы хны ему, никакого внимания на машинное присутствие не обращает, разве что свет полагает фарный специально для себя зажжённым, умоется сейчас хорошенько, и на свидание, это ведь говорится так только, что коты мартовские, ныне конец апреля, а они не угомонятся никак, а нормальные, не фольклорные и не лубочные коты, так те вообще этим делом круглый год занимаются, как и люди нормальные, и умываются то есть, и на свидания ходят. Видишь ли, Андрей, отец Георгий говорит и начинает отныне на Андрея смотреть безотрывно, что до конца разговора так и будет, видишь ли, Андрей, ты для церкви Христовой человек потерянный пока, и, да, да, ты прав, так говорить нельзя, но у меня мало времени, и нет его тем паче на эту всю толерантность и политкорректность пустую изводить, коей ум твой не на пользу сызмальства проштамповали, и не возражай, говорю же, нет времени, для церкви ты потерян, но для Бога нет, и посему Господь в таких случаях поступает не совсем толерантно и даже совсем не политкорректно, он тебя супротив воли твоей в оборот берёт, специально так говорю, это ты предложил нашу эпоху в качестве рыночной истолковывать, не видя того, что она ничем не рыночнее той, в коей Иисус обретался, но, прежде чем это случится, я тебе нашу тему разъяснить доходчивее постараюсь: люди, и те, что впустую на себя безбожно весьма полагаются и уповают, и те, что делишки свои с учётом Господа обделать стремятся, и прочие, коих меньше, все эти люди Господом любимы и хранимы, и все они в ладони Господа раскрытой пребывают, поскольку обратил Господь руку к миру этому изначально в жесте дарящем, и не в кулаке, например, что с людьми было бы тогда, внутри кулака Господнего зажатыми будучи, представить несложно, и тут замолкает отец Георгий, хотя Андрей весьма внимательно слушать только теперь его начал, но, коли отец Георгий прервался, а он для того, собственно, и прервался, Андрей спрашивает: а какая тогда разница, ежели Бог сам меня держит, независимо от того, верую в него или нет, полагаюсь на него или на пустоту лишь свою, как вы выразиться изволили; а такая, Андрей, что все мы в ладони Господа, но одни это чувствуют, а другие нет, и те, кто чувствует, к Богу не ближе, но им жить легче и свободнее, они к себе самим ближе. Замолкает тут отец Георгий, и Андрей молчит, первый смотрит на второго, а второй на кота серого в полоску чёрную, что сел вполоборота, лапу заднюю вытянул за плечо, и языком себе место свидальное намывает, то ли к свиданию, то ли вместо него, это как случится, и думает Андрей, что интересно всё это, но в итоге к банальности сводится, как и всё в церкви, и ещё миг, и начнётся проповедь о вреде курения, например.