- Я только что рассказал об этом отцу.
- Ну да, я слышал.
- Я нашел в его кабинете письмо. Он хотел бы, чтобы его прах был развеян. А мама никогда не полюбит тебя, пока его прах находится в доме. Я говорю про урну.
Уит поудобнее надел тапочки.
- И где мы должны его развеять? - спросил он шепотом, может быть сам того не желая.
- Возле Ускорителя в Стэнфорде, - ответил я. - Там, в горах, позади туннеля.
Уит посмотрел на меня задумчиво.
- Твою маму придется долго уговаривать, - сказал он.
- Предоставь это мне, - ответил я.
Из приемника вдруг вырвался поток человеческой речи. Я вздрогнул, испугавшись, что это отец отвечает нам с того света. Однако голос говорил что-то невнятное. Мы с Уитом наклонились поближе. Наконец стало ясно: это было полицейское радио. Диспетчер заверял выехавшего на патрулирование офицера, что к нему на помощь уже направлено вооруженное подкрепление. Потом последовала пауза, и другой голос сказал:
- Я не собираюсь здесь больше ждать.
В этом подслушанном разговоре как бы случайно сверкнула правда.
44
Следующим вечером я пригласил маму поужинать в ресторане. Она предчувствовала неприятный разговор и потому оделась построже: серая юбка, пурпурный шарф, волосы заколоты сзади в "улитку". Мы сели за столик, отделенный от соседних небольшими перегородками, и мама принялась изучать меню так тщательно, словно это контракт на покупку дома, который ей сегодня же предстояло подписать. Стены в зале были выложены мозаикой и цветными изразцами самых ярких средиземноморских расцветок. Я специально выбрал этот ресторан, чтобы у мамы на душе стало полегче, ведь ее всегда тянуло к Италии с ее терракотой и прочими милыми штучками. Однако я просчитался: в этом месте маму все раздражало, начиная с цен и самих блюд и заканчивая похожим на остров жирным пятном на фартуке официанта. Я сложил руки на столе, оперся о них подбородком и посмотрел на маму.
- Что ты делаешь? - спросила она, стараясь сдержать гнев.
- Мне кажется, тебе вообще не нравится бывать в ресторанах.
- Потому что они всегда что-нибудь сделают не так, - сказала она, глядя на свою "пасту-примаверу".
Я отпил немного вина. Чуть раньше, когда я заказывал это красное домашнее вино, мама посмотрела на меня так, как мог бы посмотреть никогда не пьющий мормон. Она намазала немного масла на булочку.
- Я хотел бы развеять прах отца возле Стэнфордского ускорителя, - произнес я наконец.
Мама держала вилку с намотанной на нее пастой на расстоянии дюйма от тарелки. В этот момент вся Вселенная сосредоточилась для меня в промежутке между этим кусочком теста и ее ртом. Я придвинулся чуть ближе к столу.
- Господи, да зачем? - изумилась она.
- Потому что он так пожелал.
Мама сложила салфетку, потом расправила ее.
- Он никогда не знал, чего хотел.
- Он не хотел, чтобы его прах хранили в доме, - сказал я. - Мне кажется, он вообще был не из тех, кто цепляется за прошлое.
Мама принялась за еду, чтобы выиграть время и подумать, а потом вдруг спросила:
- А кто сказал, что тут все решает его воля?
Я промолчал в замешательстве.
- Этот прах сохраняется в доме для меня, а не для него, - продолжала она.
Голос у нее был самым обычным, ничуть не извиняющимся. Она как бы утверждала свои права вдовы.
- Я нашел написанное им письмо, - сказал я и выложил его перед мамой, чувствуя себя немного шантажистом.
Она взяла бумагу двумя пальцами, развернула и стала читать, сохраняя гордое выражение лица. Однако пару раз у нее чуть дрогнул подбородок.
- Где ты это нашел? - спросила она наконец, не глядя на меня.
- У него в кабинете.
Она еще раз перечитала письмо, словно стараясь запомнить его наизусть.
- Почему же он не оставил его в своих бумагах?
- Наверное, постеснялся. Он ведь всегда говорил, что не верит в Бога, а здесь исповедуется ему, выворачивая душу наизнанку. Мама, это ненормально, что он смотрит на нас с каминной полки. Это надо прекратить. Его и при жизни не очень волновало происходящее в этом доме. И уж тем более не волнует сейчас.
Последние слова прозвучали гораздо резче, чем мне хотелось. Мама откинулась на спинку стула и сидела молча, видимо стараясь успокоиться. Подошел официант, чтобы подлить нам воды.
- Нам надо начать новую жизнь, - сказал я.
- Нет, - ответила она, кладя салфетку на стол. - Все не так. Новая жизнь уже началась для меня после его смерти.
- Послушай, мама, ты же закрыла доступ в гостиную, навесив на двери желтую ленту. Такими лентами ограждают место, где произошел несчастный случай.
- Только ты один не можешь смириться со случившимся.
Я крутил в руках стакан воды. Мама расправляла складки на скатерти. Я мысленно посчитал до десяти и сказал:
- Уит любит тебя.
Она поморщилась и объявила, глядя мне прямо в глаза:
- Чепуха!
- Любит и всегда любил. Я теперь понимаю, почему он все время крутился у нас, когда я был маленьким. Это не из-за дружбы с отцом, это из-за тебя. Почему ты его прямо не спросишь?
- Он наш друг. Он помогает мне управляться с домом. И потом, мне надо для кого-то готовить. И получается, что мы помогаем друг другу по взаимной договоренности.
- Он влюблен в тебя по уши.
Она мотнула головой:
- Глупости!
- Он там у себя в подвале беседует по радио с русскими и филиппинцами. Отжимается перед сном. У него вся жизнь - один сплошной холодный душ.
- Ну все, хватит!
- Ты просто не хочешь посмотреть правде в глаза. - Я посмотрел на ее руку, по-прежнему украшенную тонким золотым ободком обручального кольца. - Ты замужем за призраком! Он и при жизни почти все время был призраком, хотя и жил с нами. Но у него, по крайней мере, была своя жизнь, были цели!
Она резко отодвинула тарелку, показывая, что не желает больше разговаривать, и жестом попросила официанта принести счет. Затем выписала чек, аккуратно вырвала его из чековой книжки и переписала сумму себе в блокнот на память. Она всегда это делала, чтобы помнить, сколько у нее осталось средств, и не оказаться вдруг без копейки.
45
Мы договорились о дне, когда будет развеян прах. Я позвал участвовать в этом Тоби и Терезу, и они должны были встретить нас в Калифорнии. Уит заплатил за авиабилеты, сказав, что это его подарок нашей семье. Он же договорился с руководством Стэнфордского ускорителя и склеил для перевозки останков небольшую коробку из сосновых дощечек, соединенных "ласточкиным хвостом". Я пересыпал туда содержимое урны и завернул все в пузырчатую упаковочную пленку. Когда мы летели в Сан-Франциско, мама держала коробку на коленях и отвечала отказом стюардессам, предлагавшим напитки и орешки. Я смотрел на нее и думал: вот моя мама, она держит его тело, и значит, он присутствует среди нас. Более того, его можно удерживать с нами рядом, что было совершенно невозможно, когда он был жив. Нет ничего удивительного в том, что она так неохотно согласилась с его волей - развеять прах.
- Мама, мы все делаем правильно, - сказал я ей. - Он так хотел.
Она кивнула, но по ее лицу было понятно, что она не уверена в этом.
Я поглядел в иллюминатор. В разрывах облаков виднелись ряды пригородных домов, а за ними - пшеничные поля с редкими фермами. В картине, которую я видел, была и глубина, и резкость. Реки, меловые откосы, каньоны - все выглядело отчетливо, как на гравюре.
Тоби прилетал в аэропорт Сан-Франциско почти одновременно с нами, а Тереза должна была появиться только через час. Мы встретились с Тоби в зоне получения багажа. Он выглядел как оперный певец или гангстер: приталенное пальто из верблюжьей шерсти с поднятым воротником, в руках - тросточка. Он теперь носил очки, однако не темные, как у Стиви Уандера, а обычные, может даже с диоптриями. Это, по-видимому, была и шутка, и вызов обществу.
- Тоби!
Он повернул голову осторожно, как человек, у которого болит шея.
- А я слышал, как ты шаркаешь, - сказал он.
Мы обнялись. От него пахло дорогим одеколоном.
- Ты помнишь Уита и мою маму? - спросил я.
- Конечно, - ответил Тоби. - Уит тоже много времени провел в темноте.
- Во! Правильно сказано! Ты-то это понимаешь, - откликнулся астронавт.
- Спасибо, что приехал, - сказала мама. - Натан очень хотел видеть тебя здесь.
Пока мы, стоя у выхода, ждали Терезу, Тоби рассказал мне о своей жизни в Нью-Йорке. Он уже несколько раз ездил в гастрольные туры и сейчас записывал альбом. Его концерты в Амстердаме и Праге зрители встречали овациями и цветами, он давал интервью на радио и так далее - Тоби просто засыпал меня подробностями. Он собирался играть в европейских кафедральных соборах - исполнять реквиемы и концерты для фортепиано. Там, по его словам, воздух резонировал каким-то особенным образом, потому что мрамор и шифер не поглощают звук. Я кивал в ответ на его рассказы, но не могу сказать, что сильно ими проникался.
- А как у тебя дела? - спросил он.
- Никак. Работаю в библиотеке.
- Слушай, - тут он перешел на шепот, - так тебе удалось перепихнуться?
- Нет, не удалось.
Самолет Терезы опоздал, зато багажа у нее не оказалось, только ручная кладь. На Терезе была мини-юбка и сапоги до колен. Мы встретились у билетной стойки.
- Курить очень хочется, - сказала Тереза, целуя меня в щеку.
- Здравствуй, - сказал я.
- Добрый день, Тереза, - протянула руку мама. - Рада снова тебя видеть.