Припаркованный у выезда из Эйн-Карема туристский автобус перекрыл половину дороги; стоящие в пробке водители непрерывно сигналили, над узким коридором домов висела тугая пелена города. Но деться было некуда. В нескольких десятках метров за автобусом стояла пустая разбитая "Тойота", около нее - чуть помятый грузовик и две полицейские машины. Впрочем, чуть дальше пробка начала рассасываться. По мокрому, мерцающему в свете фар серпантину я поднялся наверх к бульвару Герцля и, не доезжая до автобусной станции, спустился вниз на объездную дорогу, проходящую по склону холма между центром города и брошенной арабской деревней Лифта. В центре Лифты был источник с небольшим каменным бассейном, вокруг него пустые дома с пробитыми крышами, чуть выше лошадиная ферма. Но из-за шума дороги лошадей слышно не было. Ну вот я почти и дома, сказал я, засмеявшись. Еще через десять минут я был в Писгат-Зееве. Я припарковался, поставил машину на ручной тормоз, вынул ключи, прицепил магнитный замок на рычаг коробки передач, вышел, включил сигнализацию. Дождя не было; прозрачный холод висел в воздухе, и дышалось неожиданно легко. "Надо было оставить окно открытым", - подумал я, и сразу же понял, что тогда бы у окна уже была целая лужа.
- Вот я и вернулся, - сказал я.
Подошел к интеркому, позвонил, позвонил еще раз, достал ключ и открыл дверь дома. Потом плотно закрыл ее, услышав, как щелкнул замок, и поднялся к себе, с трудом поборов искушение позвонить в пустую квартиру еще раз - в дверной звонок. Открыл и запер дверь.
- Ну, и кто тебе, по-твоему, должен открыть? - спросила Лилит из темноты.
- Могла бы и ты, - сказал я, пытаясь сделать вид, что видел ее вчера.
- Я двери не открываю, - сказала она, и я включил свет.
Она сидела в углу дивана, поджав ноги и завернувшись в плед, и ее длинные мокрые волосы падали на спинку дивана.
- Я и не подозревал, - сказал я, - что демоны могут так промокнуть.
- Как видишь, могут, - сказала Лилит, - иногда.
- А заболеть демоны тоже могут? - спросил я.
Улыбнувшись, Лилит посмотрела на меня и ничего не ответила.
- Демоны могут быть идиотами, - добавила она потом.
Я наполнил чайник, вскипятил его, вымыл заварочный чайник, обдал его кипятком, насыпал чай, может быть, даже больше, чем нужно, закрыл его крышкой, потом полотенцем. Лилит снова улыбнулась. Она встала с дивана, подошла к столу, налила чай и села на стул, поджав ноги, положив левый локоть на стол и прислонившись спиной к стене.
- Что нового? - спросила она. Лилит всегда все делала невпопад. Она говорила, что так было с самого рождения.
- Все нормально, - ответил я. - Вчера видел Джованни.
- Джованни? - спросила Лилит. - Ну, и как он?
- Ничего. Были на армянском кладбище. In vitam eternam.
- Прекрати. Ты не должен про него так говорить.
- Да нет, - сказал я, - я его тоже люблю. Кстати, похоже, он болен.
- И в чем дело?
- Non serviam.
- Понятно, - сказала Лилит. - Это знакомо. Я всегда знала, что он этим кончит. Он слишком сильно верил.
Мы снова замолчали. Дождь снова хлестнул по стеклам; перестал, потом пошел ровнее.
- Ты знаешь, - сказал я чуть позже, - Джованни сказал очень странную вещь, она у меня все не выходит из головы. Он сказал, что, согласно Фоме, корень адских мучений - это не огонь и котлы с маслом, а боль утраты, poena damni, как он говорит. Интересно, что он имел в виду?
Лилит вздрогнула и продолжила заворачиваться в плед.
- А почему ты спрашиваешь у меня? - сказала она.
Пустыня за окном медленно тускнела, растворяясь в сумеречной дымке; облака над Самарией налились кровью; потом подползла вечерняя синева. Даже волосы Лилит на спинке дивана наполнились темнотой.
- Да нет, - сказал я, - я, правда, об этом уже два дня думаю.
Лилит подняла глаза и еще глубже забралась в плед.
- Не знаю, - ответила она, - по-моему, это очень просто. Представь себе, что ты бы жил где-нибудь совсем в другом городе, и я бы захотела тебя найти. Мне пришлось бы ходить по улицам, надеясь на тебя наткнуться, но, представь себе, что это бы был большой город; и тогда бы я стала искать знакомые лица, в надежде расспросить о тебе, но моих знакомых в этом городе уже не было.
- Да. Я понимаю.
- Постепенно, я бы перестала вглядываться в лица и просто продолжала бы ходить. Без всякой цели. По улицам, переулкам, может быть, даже по проходным дворам. А потом я бы; конечно же, вышла к воде. В каждом городе должна быть вода, правда? Спустилась бы к ней по ступенькам и села у самой воды, чтобы она плескалась у ног - знаешь, как это бывает, когда вода разбивается о гранит? Ну, вот и все. Я не думаю, что Фома имел в виду что-нибудь еще.
Я услышал, как внутри моей души стало тихо. Будь проклят этот дождь, подумал я; это все из-за дождя; сейчас он снова пойдет. Но наступила тишина, и вслед за ней на востоке, над Иудейской пустыней, завыл ветер.
- А вообще-то я пришла прощаться, - сказала Лилит.
- Я уже понял.
- Мне будет очень плохо без тебя, - добавил я, подумав.
Лилит заплакала.
Но ветер стих. Потом совсем тихо пошел дождь. Лилит допивала чай маленькими глотками; мы молчали. Мелкая, неуверенная, неравномерная дробь дождя и была ходом времени. А потом я посмотрел в окно и увидел по ту сторону стекающих по стеклу потоков белое лицо Ламии; она грустно улыбнулась мне, но не отвела взгляд. Ее крылья чуть-чуть светились в желтом свете фонарей.
- Тебе пора, - сказал я, - тебя уже ждут.
Лилит махнула рукой, и Ламия исчезла. "Меня никто не ждет, - сказала она, - ты не должен так говорить". Но напротив нас в окне салона, появилось раскосое и благородное лицо малайзийки со странным именем Лангсуар. Она подмигнула нам. "Хорошо, - сказала Лилит, - открой. Мои волосы уже высохли". Она встала, распрямилась, и ее волосы рассыпались по плечам. Я посмотрел ей в глаза и увидел, как они медленно наполняются холодом, силой, высокомерием. Ее черты застыли и утончились. "Не смотри на меня так, - сказала Лилит, - от твоего взгляда становится холодно". Я открыл окно, и комната наполнилась влажным дыханием пустыни; секундой позже я увидел лица старших лилин: Ирды, Ламии, Орвьетты, Сарвьестии, Лангсуар. Искорки пустынного огня замелькали по квартире; как и раньше, лилин кружились по ней в своем светлом, беспощадном, равнодушном и нежном танце. Их тени окружили Лилит, потом исчезли. Я открыл дверь на балкон. Мы вышли; там было прохладно и хорошо, моросил мелкий дождь.
- Ну все, пока, - сказал я.
- Пока, - ответила Лилит; мы поцеловались, и я проследил глазами за ее тенью, медленно растворяющейся в черной ночной пустыне. Я еще немного постоял на балконе и вернулся назад. Закрыл дверь, даже запер решетку на ключ, потом закрыл окна, выключил свет. "Он еще сжалится над нами, - сказал я себе, - и все будет иначе. Мы еще сможем до него докричаться. Он иногда нас тоже слышит".