Сперва был я литературным негром, другими словами, регулярно сочинял за других. А совсем недавно пошел на повышение: предложили выступить в роли титульного редактора. То есть все так же сочинять чужие тексты - но уже обозначать на концевой странице собственное имя: редактор Тимофей Мокруша.
Говорили мне и советовали: "Иди в блогеры, олух! Там бабки, там возможности. Вторым Навальным через год станешь!".
Не пошел.
Что мне Навальный, этот прусак подвальный?
Да и само слово "блогер" мне омерзительным показалось.
Блох хер? Плохер? Герр Блядюкер?
Словом, от блогерства я отказался.
А блогера́ тем временем по штуке баксов в день огребают! А я тут, в приволжском кафе, кипяток с морковкой глотаю!
Тима я, Тима! Тима, Тима я…
Ладно. Опять про тот вечер.
Стою себе в сторонке. Смотрю, как полуолигарх Ж-о (полуолигархом его зовут потому, что на должности своей налогово-контролерской украл он только половину того, что милостиво ему позволили провинциальные власти), смотрю, как Ж-о и мой тогдашний работодатель Рогволд Кобылятьев по прозвищу Сивкин-Буркин друг перед другом выставляются, пургу гонят, турусы на колесах разводят!
Ну и дам, конечно, пощипывать не прекращают.
А тут - сегодняшний Селимка! (На том вечере он сильно позамухрышистей выглядел. Это сейчас - косой прибор, усики подстрижены, лысина напомажена. А тогда - ну просто рвань и срань тропическая! Брючки коротковатые, кофта лиловая, вместо галстука - шизоидная бабочка в горошек.)
Так вот. Начал Селимка к Тюлькиной, что-то быстро от олигархов вернувшейся, клинья подбивать. Но Тюлькина на него - ноль внимания. Селимка и отстал. А на его месте какой-то прокурорский в полном костюме правосудия вдруг очутился. В синем фраке, пуговицы аж на самой… Сразу видно, что не промах капитан! Потому как, не раздумывая, даму за бочок - и к туалету поближе.
"Ага, - подумал я тогда про себя, - сейчас самое время нашу русскую удаль явить, несгибаемый дух показать!"
И явил, и показал.
Вынул из портфеля добрый обломок красного кирпича да под нос прокурорскому и сунул.
(Я всегда этот обломок с собой таскаю. Сквозь "рамку" магнитную кирпич без писка проходит, а покажешь где надо - неизгладимое впечатление производит!)
Кирпич, правду сказать, особого впечатления на прокурорского (он приставом налоговым оказался) не произвел.
Но это только на прокурорского и только сперва!
Пока красная крошка с кирпича осыпалась, а пристав-прокурор гордо грудь расправлял, ко мне мой работодатель Рогволд Арнольдович Кобылятьев подступил. Мол, еханый насос и все такое! Как я вообще осмелился! Да меня и взяли сюда, чтобы базар уважаемых людей записывать, а я тут кирпичом машу, его, Рогволда, в идиотское положение ставлю. И вообще надо еще подумать, нужны ли ему, лауреату премии "Нац-Нац", такие, блин, помощнички.
Тут же Рогволд Сивкин-Буркин от меня, как от гриппозно-вирусного, и отвалил. А пристав-прокурор, чтоб дела не раздувать, подхватил Килькину, как пушинку, и куда-то в свои налогово-прокурорские владения унес.
Кстати, про Кобылятьева и про его прозвище. Писатель Сивкин-Буркин - так себе. Многоречивый, истерико-патетический. Не писатель - писателишка! Но скачет бодро. И на скаку огромные бабки рубит. И некогда ему чем-то другим заниматься. Поэтому в негры меня и пригласил. Поэтому деньги - пусть и скромные, но без задержки - платил.
Росточку в писателишке - не больше полутора метров. Лицо - синий сморчок. Губы узкой полосочкой. Говорит зажатым голосом, как та институтка на клиросе. Ручки - кукольные, игрушечные. Одним словом: недомерок!
И вот, пока я думал, какая же на самом деле погань этот самый Сивкин-Буркин, ко мне неожиданно сам Куроцап подошел!
Он так и представился: Савва, мол, Куроцап. И добавил: давайте по-простому, без отчеств. Савва, и все тут.
Как Савва Лукич на том вечере оказался - уму непостижимо. Не того он полета коршун, чтоб с такими, как Сивкин-Буркин, Килькина, кореец Пу и даже полуолигарх Ж-о, дружбу водить!
Куроцап - олигарх всамделишний. Воротила - первостепенный. Хозяин - на всю страну! Заводы, рудники, шахты. Никель, марганец, титан.
Ну и для души - всякие там ветчинно-рубленые предприятия: овцеводство, яки, верблюдофермы, прочая кожгалантерея. И все это новенькое, передовое, по последнему слову техники оснащенное и упакованное. А потому - доход умножающее, федеральную казну доверху налогами набивающее!
Савва Лукич подошел и сразу меня взбодрил.
- Ты это, - сказал он радостно, - ну, в общем, того… девять-семь… - он с той же радостью, но и с неожиданным вниманием посмотрел мне прямо в глаза, - ну, я хотел сказать, ты кирпичом - славно так! И, главно дело, - неожиданно! Пристав этот сразу в штаны и наделал. Килькину-то он для отводу глаз увел. Не по этому делу он! А ты, я вижу, человек находчивый, раз новое применение кирпичу нашел, раз на вечеринки его в портфеле таскаешь…
Я не без изящества поклонился. А Куроцап продолжил:
- Ну а для веселых и находчивых и работенка всегда сыщется. Приползай ко мне завтра в офис на Смоленку, - он еще раз и опять как-то уж очень внимательно на меня глянул, - да гляди, с утреца мой офис с МИДом не перепутай! Ну шуткую, шуткую. Завтра скажу, в чем дело.
Тут Куроцап зачем-то подошел ко мне вплотную и померился со мной ростом. Росту мы оказались абсолютно одинакового. Куроцап, конечно, помощней, но и я неплох.
После обмера Савва Лукич даже зареготал от радости. Но потом спохватился и как-то совсем по-детски завершил реготанье нежным и одиноким звоночком смеха.
Тут, смотрю, мой Рогволденок, мой писателишка сраный, который четвертый год меня в черном теле держит, шасть - и к нам! С ним полуолигарх Ж-о. Стоят, немеют. На глазах у писателишки - слезы счастья. Крупные, неактерские. А Ж-о руку к сердцу приложил и от сердца ее не отрывает, словно гимн Отечеству исполняют рядом. При этом Рогволденок носом пипочным воздух втягивает и над виском своим голову пальцами наминает: как пить дать, облапошить кого-то собрался!
Оправившись от потрясения (взаправдашний миллиардер ведь рядом!), Рогволденок и говорит:
- А позвольте вам, Савва Лукич, представить моего пресс-секретаря, - (сразу мне повышение вышло). - Он, как и я, на литературно-публицистическом фронте в бой с нашими и вашими врагами недавно вступил…
- Так он уже и без тебя, девять-семь… - Куроцап сделал паузу и от этой паузы стал еще мощней: высокий, квадратный, губы грозные, глаза лукавые, щеки полыхают, как две сахарные свеклы в разрезе, нос длинный, но и хищноватый, с чуть загнутым кончиком, - так он уже сам себя отрекомендовал! Ну разве хозяин, если желает, пусть представит.
Здесь Ж-о расшаркался и наговорил обо мне много лестного. Но Савва его не особо слушал: он дружески хлопнул меня по плечу, а Рогволденку, вроде в шутку, к самой морде кулак поднес. (Прозорливо, ох, прозорливо Савва Лукич поднес его!)
Рогволденок побледнел, как поганка в дождь, а Куроцап медленно, вразвалочку ушел. За Куроцапом рысцой, рысцой полуолигарх Ж-о.
Через минуту Рогволденок, конечно, собрался с мыслями.
- Значит так, - раздул он синенькие свои ноздри. (А ноздри у него действительно синеватые, и весь его пипочный нос - тоже!) - Ровно половину из того, что Савва Лукич тебе предложит, откатишь мне.
- А морда не треснет?
- Морда выдержит. - Рогволденок во второй раз за вечер прикоснулся к височно-затылочной части головы. - А не распилим с тобой куроцаповские денежки - можешь собирать манатки и уматывать.
Жил я тогда и впрямь у Рогволденка. И вещички свои - что верно, то верно - держал у него. Да и как не держать было? У него квартира четырехкомнатная, а у меня комната в коммуналке: соседи газом травят, дети чужие глумятся с утра до ночи. И книгу заказную мы тогда с Рогволденком как раз строчили. Вот я к нему с вещичками и перебрался.
Правда, жена у Рогволденка оказалась сварливая. Но она все время на работу ездила. Сын-лоботряс - в продленке до ночи. Сам Рогволденок дома тоже не засиживался: с утра мыслишек накидает и в Думу или еще куда.
Сижу, бывало, из мыслей его выпутываюсь. А мысли у Рогволденка тяжелые, комковатые. С производственной, да еще и с полуфашистской какой-то начинкой. Она-то, полуфашистская, в первую очередь кобылятьевских читателей и соблазняла, она в первую очередь и продавалась.
Поэтому, когда я про манатки услыхал, обычное плаксивое выражение (мышцами ощущать его научился) в лицо мое намертво - как узор в тульский пряник - впечаталось. Куроцап еще и не предложил ничего, а этот, синюшный, уже доходы мои на распил тащит!
Ноги у меня - титановые. Руки - клещи. Но жить по-современному, но откатывать и распиливать я никак не научусь. И от предложений таких - пусть даже полушепотом сделанных - всегда теряюсь: ноги становятся ватными, руки виснут плетьми. Но хуже всего - язык! Тот, наоборот, развязывается и начинает помимо воли нести всякую околесицу.
Что я Рогволденку в те минуты говорил - не помню. Помню только, что ругал его и поносил и на распил ни в какую не соглашался. Но потом выпил бокал "Ригла" и согласился подумать.
После "Ригла" Селимчик мне еще раз и попался. С ним тоже выпили и слегка в туалете повздорили. Но позже помирились. Дальше - смешно вышло. Селимчик спьяну тоже померился со мной ростом: маленький, толстопузый, он прыгал рядом, как колобок! На том и расстались…
Я встряхнулся.
Воспоминания о Москве пролетели мигом. И так эти воспоминания меня захватили, что на Селимчиковы слова я острозатылочной своей головой только кивал, а ничего из того, что говорил он, не слышал. Даже кипяток с морковкой глотать перестал. Все вспоминал и вспоминал.