Сколько буду жить, никогда этот день не забуду, И никто из нашей компании не забудет. Помню, что все время, пока мы шли к железнодорожному полотну, падал снег. Наконец мы пришли. Я было понадеялся, что из-за снегопада поезд не пойдет, но, очевидно, кто-то расчистил рельсы. Мы пришли на час раньше, и, поверьте, это был самый долгий час в моей жизни. Минут за десять - пятнадцать до предполагаемого появления поезда Хейеле сказала:
- Шварц, я подумала и поняла, что не хочу, чтобы вы теряли жизнь из-за меня. Прошу вас, давайте забудем о нашем споре.
Фаталист посмотрел на нее и сказал:
- Значит, вы передумали. Вам нужен ваш парень из Хрубесцова любой ценой?
Она ответила:
- Он здесь ни при чем. Просто я знаю, что у вас есть мать, и не хочу, чтобы она из-за меня лишилась сына.
Хейеле с трудом выговорила эти слова. Ее била Дрожь. Фаталист сказал:
- Если вы сдержите свое слово, я сдержу свое. Но при одном условии: отойдите от меня подальше. Если вы попытаетесь оттащить меня, игра окончена.
Затем он обратился к нам:
- Все отойдите на двадцать шагов назад!
Он точно загипнотизировал нас, и все попятились. Потом он крикнул:
- Если кто-нибудь попытается меня оттащить, я схвачу его за пальто и он разделит мою участь!
Мы поняли, что дело принимает серьезный оборот. Ведь на самом деле нередко бывает, что тот, кто пытается спасти утопающего, тонет вместе с ним.
Только мы отошли, рельсы загудели, и мы услышали свисток локомотива. Мы закричали в один голос:
- Шварц, не делай этого! Опомнись!
Но тут, не обращая на нас никакого внимания, он лег на рельсы. Тогда это еще была одноколейка. Одна девушка упала в обморок. Все были уверены, что через секунду его разрежет пополам. Я просто не могу вам передать, что я пережил в эти несколько мгновений. У меня буквально кровь застыла в жилах от ужаса. Тут раздался жуткий скрежет, грохот, и поезд остановился буквально в метре от Фаталиста. Я увидел, как машинист и кочегар выпрыгнули из локомотива и, ругаясь на чем свет стоит, оттащили Шварца в сторону. Многие пассажиры тоже вышли. Некоторые ребята из нашей компании убежали, испугавшись ареста. Поднялась настоящая суматоха. Но я никуда не ушел и все видел. Хейеле подбежала ко мне, обняла меня и зарыдала. Это был даже не плач, а что-то вроде звериного воя…
Дайте сигарету… Мне трудно об этом рассказывать. У меня дыхание перехватывает. Простите…
Я протянул секретарю сигарету и увидел, как она прыгает у него в пальцах. Затянувшись, он сказал:
- Вот, собственно, и вся история.
- Она вышла за него? - спросил я.
- У них уже четверо детей.
- Что ж, значит, машинист остановился вовремя, - заметил я.
- Колеса были буквально в метре от него.
- Теперь вы тоже верите в предопределение?
- Нет, я ни за что бы не сделал ничего подобного, даже если бы мне посулили все сокровища мира.
- Он так и остался фаталистом?
- Конечно.
- А он мог бы сделать это еще раз? - спросил я.
Секретарь улыбнулся:
- Ну, во всяком случае, не ради Хейеле.
СТРАСТИ
- Если человек проявит упорство, то может совершить такое, что просто диву даешься, - сказал стекольщик Залман. - Жил в нашем местечке Радожице бродячий торговец Лейб Белкес. Он ходил по деревням и продавал крестьянкам платки, стеклянные бусы, духи, разные позолоченные украшения.
А сам покупал у них меру гречневой крупы, связку чеснока, горшочек меда, мешок льна. При этом он никогда не заходил дальше Бишеца, городка в пяти милях от Радожицы. Товар на продажу он приобретал у одного люблинского торговца, а тот покупал у него его товар. Этот Лейб Белкес был человеком хоть и простым, но истинно верующим. В Шаббат он всегда штудировал Библию на идише, принадлежавшую его жене. Больше всего он любил читать о Земле Израиля. Он частенько останавливал учащихся хедера и спрашивал у них что-нибудь вроде: "Что глубже - Иордан или Красное море?", "В Израиле растут яблоки?", "На каком языке говорят местные жители?" и т. д. Мальчишки смеялись над ним. Надо сказать, что с виду он сам был похож на уроженца Святой Земли: черные глаза; черная, как смоль, борода; смуглая кожа.
Раз в год в Радожицу приходил еврей-сефард. Он собирал пожертвования на имя рабби Меира Чудотворца, чтобы тот предстательствовал за творящих милостыню в будущей жизни. На чужестранце был черно-красный полосатый халат и сандалии, вроде тех, что носили в старину. Шляпа у него тоже была какая-то необычная. Он курил кальян и говорил на иврите и арамейском. Идиш он выучил уже в зрелом возрасте. Лейб Белкес был совершенно им очарован и не отходил от него ни на шаг. Израильтянин и ел, и ночевал в его доме. Пока сефард находился в местечке, Лейб Белкес не работал. Он без конца задавал гостю вопросы: "Как выглядит пещера Мехпеле?", "Где похоронен Авраам, а где Сара?", "Правда ли, что матерь Рахиль в полночь встает из могилы и оплакивает своих пропавших детей?". Я был тогда еще совсем маленьким, но тоже всюду бегал за сборщиком подаяния. Таких людей в наших краях нечасто встретишь!
Однажды после ухода сефарда Лейб Белкес вошел в лавку и попросил пятьдесят упаковок спичек. "Зачем тебе столько спичек? - спросил его продавец. - Ты что, все местечко спалить хочешь?" А Лейб ответил: "Я хочу построить Святой Храм". Лавочник решил, что Лейб свихнулся, однако продал ему все имевшиеся у него спички.
Потом Лейб отправился в другую лавку и потребовал серебряной и золотой краски. Хозяин лавки спросил: "Уж не собираешься ли ты делать фальшивые деньги?" А Лейб ответил: "Я собираюсь строить Святой Храм". Лейб купил у израильтянина план - большой лист бумаги, на котором был изображен храм во всех архитектурных подробностях. Вечером после работы Лейб сел за стол и начал возводить храм. Детей в доме не было. Обе дочери Лейба работали горничными в Люблине. Жена спросила: "Ты что, впал в детство? Со спичками играешься?" А Лейб ответил: "Я строю Иерусалимский храм".
Он построил все: Святая Святых, внутренний двор, внешний двор, возвышение, менору, ковчег. Когда жители Радожицы прослышали о том, что происходит, они прибежали посмотреть и повосхищаться. На столе стоял Святой Храм, единственным неудобством было то, что его нельзя было двигать, от этого он бы рассыпался. Когда новость дошла до раввина, он тоже пришел к Лейбу, да еще привел с собой нескольких учеников иешивы. Они были потрясены. Лейб Белкес сделал из спичек Святой Храм, в точности соответствующий талмудическому описанию.
Да, но как известно, люди завистливы и не склонны радоваться чужим успехам. Жена Лейба начала ворчать, что ей некуда ставить тарелки. Пожарные стали проявлять повышенное беспокойство за безопасность местечка. Пошли угрозы, жалобы, и, когда однажды Лейб вернулся с работы, стол был пуст. Жена клялась, что приходили пожарные, пожарные кивали на жену.
Лейб Белкес впал в меланхолию. Он по-прежнему занимался торговлей, но его дела шли все хуже и хуже. Теперь он в основном сидел дома и читал книги об Израиле. В доме учения он надоедал и преподавателям, и ученикам, расспрашивая их о приходе Мессии: "Как это будет? Одно огромное облако перенесет на Святую Землю всех евреев сразу или облако поменьше будет опускаться на каждый город в отдельности?", "Мертвые воскреснут сразу или им придется ждать сорок лет?", "Нужно будет пахать землю и собирать плоды в садах или все будут питаться манной небесной?". В общем, людям было над чем посмеяться.
Однажды поздно вечером жена Лейба попросила его закрыть ставни. Лейб вышел на улицу и исчез. Мнения жителей Радожицы разделились. Одни говорили, что его похитили демоны, другие - что он не выдержал бесконечных попреков жены и сбежал от нее к своим родственникам на другой берег Вислы. Но кто же убежит ночью без пальто и хотя бы маленького узелка с вещами? Если бы пропал какой-нибудь богач, его бы стала разыскивать полиция. Но когда пропадает малоимущий, что ж, на одного бедняка в местечке меньше! Жена Лейба - ее звали Шпринца - осталась без кормильца. Она немного зарабатывала тем, что по четвергам замешивала тесто в богатых домах. Да еще дочери ей помогали после того, как вышли замуж.
Прошло пять лет. Однажды в пятницу, когда Шпринца готовила субботний обед, открылась дверь и в дом вошел босой человек с длинной седой бородой. Его одежда была в дорожной пыли Шпринца подумала, что это нищий. Вдруг он сказал: "Я был в Святой Земле, дай мне чернослива".
В поселке началось что-то невообразимое. Лейба отвели к раввину. Тот стал его расспрашивать и выяснил, что Лейб пешком добрался до Святой Земли.
- Пешком? - переспросил Леви-Ицхак.
- Да, пешком, - подтвердил Залман.
- Но ведь, чтобы попасть в Святую Землю, нужно плыть на корабле!
Меир-Евнух обхватил пальцами свой голый подбородок и сказал:
- А может, он все наврал?
- Он принес письма от тамошних раввинов и мешок земли, которую собственноручно накопал на Масличной горе, - отозвался Залман. - Когда кто-нибудь умирал, он клал горсть земли покойнику под голову. Я помню эту землю - она была белой, как крошеный мел.
- Сколько времени заняла у него дорога? - спросил Леви-Ицхак.
- Два года. Обратно он плыл на корабле. Раввин спросил его: "Как ты смог решиться на такое?" А он ответил: "Я так этого хотел, что просто не вытерпел. В ту ночь, когда я вышел во двор закрыть ставни, я увидел луну, бегущую сквозь облака. И побежал за ней. Я бежал, пока не достиг Варшавы. Там добрые люди показали мне, куда идти Я шел по полям и лесам, горам и пустыням, пока не пришел в землю Израиля".
- Как его только не загрызли дикие звери?! - не то спросил, не то воскликнул Леви-Ицхак.
- Сказано, что Бог хранит простецов, - отозвался Меир-Евнух.