Джон Беллью принадлежал к тому старому, крепкому и энергичному поколению, которое в пятидесятых годах пересекло прерию в фургонах, запряженных волами. В нем была железная закваска, заложенная в детстве, которое прошло в пору освоения новой земли.
- Ты ведешь недостойную жизнь, Кристоф. Мне стыдно за тебя.
- Кучу? Так, что ли? - усмехнулся Кит.
Старик пожал плечами.
- Перестаньте так жестоко скорбеть о моих грехах, дядюшка. Я сам был бы рад, если бы я кутил. Но с этим все давно покончено. У меня на это не хватает времени.
- Тогда что же?
- Переутомление.
Джон Беллью разразился отрывистым, недоверчивым смехом.
- В самом деле? - Новый приступ смеха.
- Человек есть продукт окружающей среды, - заявил Кит, указывая на дядюшкин стакан. - Ваше веселье такое же терпкое и жидкое, как и ваш напиток.
- Переутомление! - насмехался дядюшка. - Да ведь ты за всю жизнь и цента еще не заработал.
- Вы сильно ошибаетесь. Заработал я немало, только мне не удается получить то, что я зарабатываю. Как раз теперь я зарабатываю до пятисот долларов в неделю и работаю за четверых.
- Малюешь картины, которых никто не покупает? Или занимаешься еще какой-нибудь ерундой в том же роде?.. Ты умеешь плавать?
- Когда-то умел.
- Ездить верхом?
- Пробовал и это в свое время.
Джон Беллью фыркнул с отвращением.
- Я рад, что твой отец умер и не может видеть тебя во всем блеске твоего ничтожества, - сказал он. - Это был настоящий мужчина, до кончиков ногтей. Понимаешь? - Мужчина! Думается мне, что он живо выколотил бы из тебя все эти музыкальные и артистические бредни.
- Увы! В наши упадочные дни… - вздохнул Кит.
- Я понял бы тебя и, может быть, даже примирился со всей этой белибердой, если бы ты добился хоть в чем-нибудь успеха. Но ты не заработал в жизни ни единого цента и не сделал ничего мало-мальски путного.
- Гравюры, картины, веера, - признался Кит.
- Ты просто мазилка, да еще и неудачник к тому же. Что ты называешь картинами, хотел бы я знать? Бесцветные акварели да ужасные плакаты? Ведь тебе никогда не удавалось пристроить ничего из этой мазни на выставку хотя бы даже здесь, в Сан-Франциско.
- Ага, вот вы и забыли! Ведь одна из моих картин висит в этом самом клубе.
- Нелепейшая штука! А музыка? Твоя милейшая, но недалекая мамаша выбрасывала на твои уроки сотни долларов. Но ты и тут оказался бездарностью и неудачником. Ты ни разу не заработал хотя бы пяти долларов, проаккомпанировав кому-нибудь в концерте. А твои песенки! Жалкие пустячки, которых никто не желает издавать. Их распевают только твои же товарищи, прикидывающиеся богемой.
- Я выпустил книгу… сонеты, помните?
- А что это тебе стоило?
- Всего двести долларов.
- Чем ты еще можешь похвастаться?
- Я поставил пьесу в летнем театре.
- А что она дала тебе?
- Славу.
- А ведь ты когда-то плавал и пробовал ездить верхом!.. - Джон Беллью энергично опустил стакан на стол. - На что же ты все-таки годен, черт возьми? Ведь ты всегда был здоровым малым, а между тем я не помню, чтобы ты даже в университете увлекался футболом. Ты не греб. Ты не…
- Я занимался боксом и фехтовал… немного.
- Когда ты боксировал в последний раз?
- Да давно уже, в университетские времена. Считали, что у меня превосходный глазомер и чувство дистанции… только я… как бы это сказать…
- Ну, что?
- Товарищи, видите ли, находили, что я рассеян…
- Ты хочешь сказать - ленив?
- Мне самому казалось, что это то же самое.
- Мой отец, сэр, а ваш дедушка, Исаак Беллью, убил человека ударом кулака, когда ему было шестьдесят девять лет.
- Кому, убитому?
- Твоему дедушке, поганец. Но ты в шестьдесят девять и комара не убьешь.
- Времена изменились, дорогой дядюшка! Теперь за убийство сажают в тюрьму.
- Твой отец проскакал однажды сто восемьдесят миль верхом, ни на минуту не сомкнув глаз, и загнал трех лошадей.
- Если бы он жил в наши дни, он спокойно прохрапел бы всю дорогу в пульмановском вагоне.
Дядюшка чуть не задохнулся от негодования. Овладев собой, он с трудом выговорил:
- Сколько тебе лет?
- У меня есть основание думать…
- Я знаю. Двадцать семь. Когда ты окончил университет, тебе было двадцать два. Целых пять лет ты только и делал, что малевал, бренчал и фанфаронил. Ну, сознайся же перед Богом и людьми - на что ты теперь годен? В твоем возрасте у меня была одна-единственная смена белья. Я был объездчиком в Колузе. Я был крепок как камень и мог спать на голом камне. Питался я солониной и медвежатиной. И вот даже теперь физически я намного крепче, чем ты. В тебе, должно быть, около ста шестидесяти пяти фунтов весу, а я хоть сейчас могу повалить тебя и превратить в лепешку вот этими кулаками.
- Что же! Для того, чтобы поглощать коктейли и жидкий чай, не требуется богатырской силы, - смиренно согласился Кит. - Разве вы не видите, дядюшка, что времена изменились. Кроме того, меня воспитывали не так, как следовало. Моя милейшая, но бестолковая мама…
Джон Беллью сердито поморщился.
- …как вы сами охарактеризовали ее, была слишком добра ко мне; она, что называется, держала меня в вате и воспитывала, как девочку. Вот видите, если бы я принимал участие в тех героических эскападах, которые вам так по душе… кстати - почему вы никогда не брали меня с собой? Ведь захватили же вы Холла и Робби, когда отправились в Сьерру и Мексику?
- Мне казалось, что ты слишком нежен.
- Это ваша вина, драгоценный дядюшка, - ваша и моей милейшей, гм… мамаши. Скажите на милость, - как же я мог закалить себя? Ведь я был всего-навсего ребенком. Что мне оставалось в жизни, кроме гравюр и вееров? Разве я виноват в том, что мне никогда не пришлось как следует попотеть?
Старик с нескрываемым презрением посмотрел на своего племянника. С него было достаточно всей этой болтовни.
- Ну, хорошо, я как раз собираюсь предпринять одну из тех эскапад, которые ты называешь героическими. Что, если бы я позвал тебя на этот раз?
- Немного поздновато, нужно признать. Куда это?
- Холл и Робби едут в Клондайк, и я собираюсь проводить их через перевал до озер. Оттуда я поверну обратно…
Он не кончил фразы: Кит вскочил на ноги и схватил его за руку.
- Спаситель мой!
Джон Беллью окинул его недоверчивым взглядом. Ему и в голову не приходило, что Кит примет его приглашение.
- Ты шутишь! - сказал он.
- Когда мы едем?
- Это тяжелое путешествие. Ты станешь обузой для нас.
- Не стану. Я буду работать. Я научился работать, поступив в "Волну".
- Каждый должен взять с собой припасов на целый год. Туда нахлынет такая уйма народу, что индейцы не справятся с переноской багажа. Мальчикам придется самим перетаскивать свое снаряжение через перевал. Вот я и хочу помочь им в этом деле. Если ты поедешь с нами, тебе придется делать то же самое.
- Я еду с вами.
- Но ведь ты не сможешь переносить тяжести, - возразил Джон Беллью.
- Когда мы отправляемся?
- Завтра.
- Не думайте, пожалуйста, что на меня так подействовала ваша проповедь, - сказал Кит на прощание. - Мне просто необходимо скрыться куда-нибудь от О'Хара.
- Кто этот О'Хара? Япошка?
- Нет. Он ирландец, рабовладелец и к тому же один из моих лучших друзей. Это издатель, собственник и величайший тиран "Волны". Все повинуется ему. Он мог бы, если бы захотел, командовать привидениями.
В этот же вечер Кит Беллью написал О'Хара записку.
"Я беру отпуск на несколько недель, - объяснял он. - Подыщите на это время кого-нибудь, кто мог бы закончить мой последний рассказ. Мне очень жаль, старина, но дело в моем здоровье. Вернувшись, я возьмусь за работу с удвоенной энергией".