– Кто не успел, тот опоздал! – крикнул узколобый и обрушил вслед бомжу водяную радугу. Не знаю, как я сообразила сделать единственное, что тут можно было сделать. Кто-то словно подтолкнул меня вперед, мягко и настойчиво, в точно выверенное время. Я оказалась в зоне водяной радуги, закрыв собой одноногого бомжа, вследствие чего сама вымокла до нитки. Но мне-то что, я сейчас спущусь на свой этаж и переоденусь.
Дома ко мне кинулись мама и наконец проснувшаяся Нюта, которая после отдыха выглядела гораздо свежее. Обе стали ахать по поводу моей мокрой одежды. Мама вообще не хотела, чтобы я отныне связывалась с бомжами.
– Оставь ты их, пусть сидят себе на чердаке!
– Так я же дворник. Это часть моей работы, мамуля, ничего не поделаешь!
– Твое дело двор!
– Нет, и подъезд тоже. Вон Дуся из башни напротив – у нее всегда чердак пустой, – вспомнила я свою наставницу в деле изгнания бомжей.
– Так Евдокии под семьдесят, а ты девушка…
– Ну и что?..
После того, как я искупалась под радугой, мое настроение поднялось, а теперь снова упало. Виной тому было слово "девушка" – оно всколыхнуло во мне то, о чем теперь придется забыть. Леонида Сергеевича не было на чердаке, значит, он ко мне равнодушен. А я-то возомнила…
Но было в маминой фразе и еще какое-то ключевое слово, способное повернуть мои мысли в ином направлении. Имя Евдокия. Я сразу вспомнила про свою княгиню, от рождения звавшуюся Евдокией, а потом, в монашестве, Евфросинией. Мне вдруг вновь захотелось вернуться к "Житию", которое я читала накануне, чтобы не думать больше ни о бомжах, ни о Леониде Сергеевиче. А кстати, кто это словно подтолкнул меня под руку, чтобы я загородила собой ковыляющего от водяных брызг бомжа? Вдруг это как раз она – Евдокия-Евфросиния?
Переодевшись и слегка успокоив маму, я рьяно взялась за домашние дела: уборка, постирушка, бульон для Нюты на завтра. Мне хотелось выкроить перед сном хотя бы полчасика свободного времени – на чтение "Жития". Я должна была торопиться, потому что настала уже глухая ночь, а вставать мне, как дворнику, предстояло рано.
24
– Кара Господня! – звучало в Кремле и за чертой Кремля, в поселениях ближних и более отдаленных. Не текла жизнь спокойной рекой, а все с разливами. По-прежнему гнула Русь в дугу, требовала дани и стравливала русских князей Золотая Орда. По-прежнему жадно глядел на западные русские земли литовский Ольгерд, также сносившийся с монголо-татарами. А тут еще свои, домашние, беды. Только что выгорело в страшном пожаре пол-Москвы, погорельцы ютились кто где, и хлеб на рынке шел втридорога. Но не успели москвичи вздохнуть, провожая беду, как пронеслась другая страшная весть: с южных пределов Руси движется к Москве моровая язва.
Каждый день с утра на великокняжьем дворе принимали пострадавших: калек, погорельцев, вдов и сирот. К ним выходила сама княгиня Евдокия. Каждую беду следовало разобрать, чтобы помочь на потребу – а то, случалось, и мазурики подходили, прикидываясь пострадавшими под покровом общей беды. Не держали в уме, что на всех подаяния не хватит. И то уж после пожара трапеза в княжьих покоях была не гуще, чем у простых людей.
А тут еще весть о начавшемся моровом поветрии!
– Матушка княгиня, – подошла сзади к Евдокии старая нянька. – Воротись в покой. Язва эта прилипчива. А народ голодный, немытый – посреди таких она в перву голову и гуляет!
Но княгиня осталась на месте. Так же внимательно всматривалась она в черты нищей братии, так же подробно расспрашивала, кто чем пострадал. И дарила хлебом, холстом, деньгами, а сверх того – улыбкой своей, от которой у страждущего человека радостней на душе…
– Помысли о том, хорошо ли будет князю княгиню свою потерять! – снова приступила нянька после того, как вечером Евдокия вернулась в кремлевские покои. – А деткам сиротами расти?
– Что ж делать, мамушка. Пришла беда, надо вместе перемогать. Негоже за высокими стенами отсиживаться.
– А что с Москвой будет, – не отступалась старуха, – коли, не приведи Господь, без великого князя ей остаться?
Тут и задумалась Евдокия. Нельзя Москве без великого князя, он один боронит ее и от татар, и от ливонцев, собирает вокруг нее удельные княжества. С этого союза должна начаться единая сильная Русь. Пуще глаза надо беречь красно солнышко, ясна месяца, друга ее сердечного Димитрия. Нет без него свету ни ей самой, ни Святой Руси…
– Ну вот и одумалась, – самой себе удовлетворенно прошептала нянька. – Завтра уж я, старуха, на раздачу выйду…
Но прежде чем она проснулась утром да вышла, княгиня уже стояла на площади. К ней тянулась длинная череда сирых да убогих, обремененных разными бедами…
– Не сердись, мамушка, – прошептала Евдокия, завидев подходящую с насупленными бровями няньку. – Что народу, то и нам. А в животе да в смерти Бог волен: кто нужен Руси, того и сохранит.
25
Свете Корниловой, дочке Игоря Сергеевича, на днях исполнялось пятнадцать лет. Она последний раз пришла в детскую поликлинику, чтобы забрать свою медицинскую карту.
Света узнала, в какой кабинет зайти, но там было занято. Пришлось сесть на скамеечке у двери и ждать. В этом отсеке коридора стояла тишина, так как врачи здесь не принимали, а только решались вопросы с документами. Соответственно и мамаш с детьми почти не было. От нечего делать Света стала прислушиваться к тому, что говорят в кабинете: молодая, судя по голосу, женщина просила завести ее сыну медицинскую карту.
– Вы только из роддома? – спрашивала сестра.
– Не-ет, что вы, мальчику уже шестой год.
– А где раньше жили? Почему нет обменных документов?
Света случайно выронила номерок от гардероба, который вертела в руках. Он звякнул и заглушил мамашин ответ. Скучно ждать, а там, по всему видать, дело еще не скоро решится. Может, попросить, чтобы ей выдали карту прямо сейчас? Ведь это одна минута: взять, расписаться, и до свидания!
Но Света уже знала, что у взрослых везде проблемы. Войдешь сейчас, тебя обругают – зачем лезешь без очереди. Вдруг дверь открылась, и бывшая в кабинете мамаша проследовала на выход. Вот и хорошо, теперь можно зайти…
Однако в ту же секунду Света застыла на месте. Прямо против нее, перешагнув порог, стояла та самая девка, которая однажды чуть не убила отца! Нет, Света не перепутала: те же широко расставленные голубые глаза навыкате, те же разлетающиеся брови, тот же короткий нос и словно припухшие губы… И даже куртка на руке та же, синяя с белым мехом… Только патлы вдоль пухлых щек не висят, сколола на затылке…
Свете стало страшно: чего эта девка на нее уставилась? Даже ноги сделались ватными, не давая двинуться с места. А девка вдруг взяла ее за плечо и повела-потащила в сторону скамейки. Наверно, решила прирезать – не отца, так Свету… О Господи!
– Слушай, девуля, – тихим, чуть с хрипотцой голосом заговорила она. – Я давно тебя встретить хотела, чтобы предупредить… Ты ведь дочь врача Игоря Сергеевича?
Все еще парализованная страхом, Света кивнула.
– Слушай, чего скажу… Ты своего шефа, ну, в фирме который, близко не подпускай… Пусть там зарплата, престиж, всякое такое… Он у тебя больше отберет, поняла? Больше отберет, чем даст!
Света кивнула, хотя ничего не понимала: все-таки страшно видеть так близко, лицом к лицу, сумасшедших. Какой шеф, какая фирма? Она школьница, ходит в девятый класс…
– Постой, – вдруг сказала эта ненормальная, словно спохватившись. – Ты ведь не поняла ничего, а? Тебе сколько лет?
– Шестнадцать, – непослушными губами прошептала Света, прибавив к своему настоящему возрасту две недели.
– А зовут как?.. Светлана?.. Так вот, Светик, не думай, что я сумасшедшая. Просто так получилось… Знаешь, мне один сон все время снится: как будто я – это ты. И вот ты ищешь работу, и тебя нанимает мой шеф. А я знаю, что для тебя, то есть для меня, это плохо кончится. И хочу тебя предупредить, а ты, то есть я, не слушаешь…
– Мама! – раздался вдруг звонкий крик, и из-за угла коридора вывернулся смуглый мальчишка со встрепанными черными волосами. Ненормальная девка на бегу поймала его за руку, рассмеялась – и тут стало видно, что никакая она не ненормальная, хоть и несла минуту назад всякую чушь! Теперь видно: самая обычная мамаша, смеется не зная чему… от радости, что ее ребенок не потерялся?
– Это мой сын Садик! – представила она мальчишку, который, за компанию с ней, тоже начал смеяться. – Я оставила его возле стенда с игрушками, а он прибежал ко мне. Ему скоро шесть лет, а выглядит на все восемь, правда?
Света машинально кивнула: она еще не разбиралась в детских возрастах, и, кроме того, не успела переварить свои впечатления. Преобразившаяся девка это поняла:
– Ладно, мы пойдем. Будь счастлива и не забудь насчет шефа!
Она повела своего Садика – что за имя такое? – в конец коридора. Потом обернулась и помахала Свете рукой, в которой была зажата ладошка сына.