– Читайте, а потом приходите к нам креститься, – предложил отец Дионисий.
– А я тем временем поговорю с психологом. – Отец Андрей еще раз взглянул в журнал записи и, не найдя там свободного места, убрал его в стол. – Вот видите: вы пришли к нам по поводу подруги, а Бог и о вас промыслил. Показал вам вашу будущую святую… если, конечно, вы окреститесь.
Я обещала подумать. Потом отец Дионисий унес икону, а книжечка осталась у меня. Я попрощалась с отцом Андреем и ушла из Душепопечительского центра.
19
Баба Тося слегла. После неудачной операции с задержанием Расула у нее поднялось давление, закололо под лопаткой, в глазах запестрели мушки. Валька пошла за врачом, а Тамара Федоровна, потирая покрасневшие глаза, то и дело входила в комнату к матери. Она предлагала больной лекарств, винограду и обычно столь любимого бабкой молока с медом. Но все предложения оставались без отклика. Старуха даже не смотрела на дочь, страдавшую возле ее постели запоздалым раскаянием. Она прикрыла глаза истончавшими веками, похожими на птичьи пленки, и молчала.
– Мама, ну прости меня! – наконец не выдержала Тамара Федоровна. – Ну, ты не дело задумала, все равно б ничего не вышло!
– Больно деньги любишь… – после минутной паузы отозвалась бабка.
Речь ей давалась с трудом, слова приходилось силой выталкивались из горла, но сознание оставалось ясным. Баба Тося продолжала быть самой собой, с прежними чувствами, волей, разумом. Она могла простить дочь и могла не простить. Ей надо было говорить правду, чтобы успеть покаяться перед тем, как эти старческие всевидящие глаза навсегда закроются.
– Я не из-за денег, мама. То есть не только из-за них. Меня обида взяла, прямо в глазах потемнело! Ты понимаешь меня… как женщина…
– Ленька с тобой крутить не стал? – не снижая голоса, спросила старуха.
– Сперва как будто хотел, – горячо шептала Тамара Федоровна. – Я уж подумала, что он согласен… И вдруг потом раздумал…
– А ты к Расулу, да выпустила его, – заключила бабка. – Обида на мужика глаза застлала, а Валька с Садиком тебя не касаются…
– Прости, мама! – зашлась слезами Тамара Федоровна.
– Не потому ревешь, что совесть замучила, – бесстрастно определила бабка. – О том, что Леня тебя не полюбил…
– И это тоже! Я сейчас жизни своей не рада! Прямо хоть руки на себя наложить…
Бабка горько усмехнулась:
– Ну, придет время, смерть сама явится…
– Прости, мама! Не надо было мне сейчас это говорить!
– А что до мужика… – Бабе Тосе пришлось подождать, когда у нее выровняется дыхание. – Не думай, Томка, что он тобой побрезговал…
– А почему тогда?.. – с напряженным вниманием спросила Тамара Федоровна.
– Не побрезговал, нет. Сама знаешь, ты еще в соку… А не закрутил с тобой потому, что он в Мальвинку влюблен, вот и постеснялся.
– В Мальви-инку?.. – Это сообщение потрясло Тамару Федоровну. – В нашу дворничиху? Да как же так… ведь она…
– Ну да, в дочки ему годится. Только сердцу-то не прикажешь, – вздохнула бабка.
– А она, Мальвинка, тоже ему взаимностью отвечает?
– Не всерьез… Ну, что-то там себе, может, думает… Она ведь не такая, как наша Валька, – соблюдает себя!
В это время в передней хлопнула дверь – пришла вышеупомянутая Валька.
– Простишь меня, мама? – всхлипнула Тамара Федоровна, торопясь закончить разговор до того, как дочь войдет в комнату.
– Бог простит. Деньгами Иудиными с дочкой поделись, ей ведь теперь негде взять. На что жить будет?
– Какими деньгами? – вытирая слезы, переспросила Тамара Федоровна.
– Теми, что у Расула взяла… А вот и Валька…
Валька боялась, что уже не застанет бабушку в живых: ее голубые глаза блестели налетом слезной влаги, закушенная губа подрагивала…
– Ну как, бабуленька?..
– Поди-ка сюда. А ты, Томка, выйди!
Когда Тамара Федоровна скрылась за дверью, бабка велела соединить ее по мобильному с Расулом.
– Зачем, бабуль? – жалким голосом спросила Валька. – Ведь все уже выяснилось, ничего другого не будет. Для чего тебе еще унижаться?
– Христом-Богом тебя прошу – набери!
Валька нажала кнопки и придерживала мобильный на подушке, возле бабушкиного уха. Вызванный номер вскоре ответил.
– Расул? – окликнула бабка своим грубоватым, как говорила одна соседка, "нетолерантным" голосом. – Я помирать собралась. Коли не хочешь, чтоб прокляла тебя на том свете, – тогда сам знаешь, что, – сказав это, она махнула внучке рукой – выключай, мол, эту свою штуку. И с чувством исполненного долга откинулась на подушки.
– Бабуленька, ты не помирай! – завопила испуганная Валька.
– Кабы не зря, а так что ж… помереть каждому придется, – медленно ответила бабка. – Не до ста лет небо коптить!
– До ста, – Валька встала на колени возле кровати и прижалась лбом к бабушкиной руке. – Живи до ста лет! И еще дольше! Всегда живи!
– Ишь ты – всегда… Сама вот пообещай, что пить бросишь. Молчишь… Ну хоть постарайся, а?
– Постараюсь… – стуча зубами, чтоб не расплакаться, пообещала Валька.
– Вот и ладно. А теперь иди, я устала. Да не бойся, так сразу не помру…
Бабка прикрыла глаза своими по-птичьи прозрачными веками, Валька поправила одеяло и на цыпочках вышла.
20
Когда я пришла домой, там была только Нюта – мамочка уже ушла на работу. Я стала рассказывать ей про Душепопечительский центр и про Евфросинию. Нюта слушала, кротко склонив к плечу свою белокурую головку: ни дать ни взять ангелочек.
– Правильно, Мальвина, – одобрила она, выслушав меня до конца. – Ты, конечно, крестись. Меня тоже крестили, когда я была маленькой. Теперь, когда умру, можно будет в церкви отпевать…
– Да что ты о смерти, Нюта! Ведь твоя бабушка за тобой не пришла, – значит, ты будешь долго жить. В этом центре тебе помогут…
– Мне никто уже не поможет.
– Что же ты, вообще туда не пойдешь?
– Пойду, – неожиданно согласилась Нюта. – Только не потому, что рассчитываю на помощь. Просто не хочу обременять вас с Верой Петровной. Вы и так уж со мной замучались. А в этом центре, может, устроят куда…
– Ну знаешь что!.. – возмущенно вскрикнула я.
– У меня ведь и документов никаких нет, в секте отобрали. Может, там помогут восстановить, в этом центре. А то ведь и не похоронят рядом с родными…
– Нюта, ты опять за свое!..
В общем, я прекратила с ней разговаривать и пошла на кухню, подогреть для нее бульон. Но пока он подогревался, Нюта от слабости задремала, так и не дождавшись обеда. Будить ее я не стала и раскрыла пока "Житие" преподобной Евдокии – Евфросинии.
Она была женой Дмитрия Донского, поднявшего Русь на Куликовскую битву. На ее долю пришелся весь душевный, эмоциональный и обычный труд исступленно любящей супруги, матери одиннадцати детей. А еще она считала своим долгом по-матерински заботиться обо всех жителях московского княжества, разоряемого, как и вся тогдашняя Русь, монголо-татарами. Наверное, без нее не было бы и победы на Куликовом поле, потому что она вдохновляла князя Дмитрия во всех его начинаниях. Княгине пришлось пережить гибель своих детей, пленение старшего сына, а вскоре – смерть мужа, бывшего ей всегда лучшим другом. И еще целую вереницу бед, пожаров и эпидемий, едва не сгубивших наш город и всю страну. Но она оставалась деятельной, умеренно веселой, а свою скорбь прятала в глубине сердца.
От чтения меня оторвал звонок. За дверью стоял Леонид Сергеевич, но каким он теперь передо мной предстал! Это был уже не бомж, ночующий на чердаке, а человек элиты, каких показывают по телевизору. Яркая рубашка под бархатным пиджаком, очки в модной оправе. И главное – выражение лица: такое победоносное, но притом внимательное и чуть насмешливое. Мне показалось, он усмехается для того, чтобы скрыть смущение.
– Здравствуйте, Мальвина. Вот решил зайти к вам, узнать, как дела. Зато уж на чердаке меня сегодня не будет, можете не беспокоиться…
– Конечно, не будет – в таком виде да на чердак! Вы сегодня совсем особенный…
– Вы полагаете? Это я раньше был особенный, а теперь такой, как всегда.
– Значит, жизнь бомжа для вас кончилась?
– Надеюсь, что так. Но я благодарен ей, потому что узнал много нового. Вот только с вами не успел поговорить по душам, и потому предлагаю сей пробел ликвидировать, – Леонид Сергеевич посмотрел на подоконник лестничной клетки, я вышла из квартиры, и мы с ним устроились на этом подоконнике, который я раз в неделю протирала мокрой тряпкой.
– Скажите мне откровенно – чего бы вам хотелось от жизни?
Я задумалась. Если отвечать не с бухты-барахты, мне бы хотелось, чтобы сама жизнь вокруг изменилась. Чтобы снова стала такой, как во времена моего детства: простой, понятной и доброй. Но, может быть, она и тогда была страшная, уродливая, надломленная? Может быть, я просто не замечала?..
– Вижу у вас на лице отражение глобальных проблем, – прокомментировал Леонид Сергеевич. – Должен вам сказать, что имел в виду более конкретные желания.
– Конкретные? Ну, тогда бы я хотела, чтоб Нюта снова стала здоровой и жила в своей квартире.
– Гм… – наморщил лоб Леонид Сергеевич. – Ну а еще?
– А еще чтобы у Вальки все получилось… чтобы ей привезли Садика!
– Вот как… Ну а для себя, для себя лично, вы, Мальвина, чего-нибудь желаете?
– Лично для себя?..